Открываю дверь и выглядываю в полутемный коридор. Надеюсь, ночью здесь не слишком много персонала. Единственная схватка, продлившаяся от силы секунд тридцать, отняла слишком много энергии. А мне она еще понадобится.
Не заметив никакого движения, медленно шагаю прочь от прачечной в ту сторону, где должен быть пост приема буйных заключенных. Возможность узнать, в какой камере-палате содержат Линкольна, есть только там. Либо это, либо заглядывать за каждую из сотен дверей, за которыми обитают те, кого заперли здесь не просто так.
Дохожу до конца коридора и осторожно выглядываю в просторный холл. Взгляд скользит по двойной двери, наружняя – стальная с несколькими замками, внутренняя – решетчатая, но не менее внушительная. Возле нее в удобном кресле расположился охранник, который (вот удача!) крепко спит, свесив голову на грудь. Перевожу внимание в сторону стойки поста, которая напоминает ту, что была в госпитале Стражей. Сейчас за ней никого нет, отчего сердце пускается в галоп. Мне не может повезти еще больше. Нужно действовать!
Инстинктивно пригибаюсь, как будто это хоть чем-то поможет, и пулей бросаюсь в сторону стойки. Огибаю ее, быстро обшаривая взглядом стол, заваленный десятком журналов. На мониторе рабочего компьютера застыл стоп-кадр из какого-то фильма, а рядом с миниатюрной беспроводной клавиатурой дымится полная чашка ароматного чая. Значит, дежурный отошел недавно и вряд ли надолго. Смотрю на часы в углу монитора – 4:13.
Быстро оглядываю обложки журналов, пока не нахожу название: «Журнал приема». Открываю его и пролистываю до той даты, когда, если верить Кристиану, Линкольна перевели сюда из госпиталя Стражей. В колонке оказывается всего шесть фамилий. С облегчением выдыхаю, заметив среди них нужную.
– О’Брайен, крыло А, палата 215, – читаю шепотом.
Захлопываю журнал и кладу туда, откуда взяла. Застываю, услышав за спиной шум сливного бачка. Черт!
Выглядываю из-за стойки, чтобы убедиться, что охранник до сих пор спит, после чего без промедления бросаюсь в сторону лестницы, находящейся максимально далеко от поста. Про себя молюсь только об одном, чтобы дежурный оказался достаточно чистоплотным и тщательно вымыл руки после посещения туалета. Мольбы остаются без внимания, и я тут же замедляю шаг, чтобы не вызывать подозрений. Надеюсь, меня примут за врача или медсестру, иначе мне конец.
Спиной чувствую внимательный взгляд, но шагаю вперед, будто так и надо. С трудом сохраняю спокойствие и стараюсь дышать не как загнанный зверь.
– Эй, док? Ты на обход? – несется мне в спину мужской голос, и я на секунду прикрываю глаза, ощущая горечь досады и яростное биение сердца, подскочившего до самого горла.
Слегка оборачиваюсь, чтобы не открывать лицо полностью, хотя оно и так наполовину скрыто маской, и смотрю на дежурного из-за плеча. Неопределенно взмахиваю рукой, парень еще пару секунд пялится на меня, пока я пытаюсь прикинуть, хватит ли мне времени, чтобы вернуться и вырубить его, сделав это как можно более бесшумно и не разбудив охранника.
– Рано же еще, – говорит дежурный, а потом неожиданно пожимает плечами. – В журнале я укажу обычное время, – он смотрит на часы на запястье, – через полчаса.
Снова взмахиваю рукой, ощущая себя полнейшей идиоткой. Но, к моему величайшему удивлению, это срабатывает. Парень теряет ко мне интерес и возвращается за стойку. Стою на месте еще пару секунд, но, когда по холлу разливаются приглушенные звуки включившегося фильма, прихожу в движение. Покидаю холл и перевожу дыхание на лестнице. Надеюсь, мне и дальше будет сопутствовать удача, а стычка с женщиной в прачечной станет единственным исключением. Поднимаюсь на второй этаж, на ходу потирая ушибленный бок.
Осталось только вытащить Линкольна, вернуться в технические помещения, а уже оттуда, по моему плану, нам не составит труда выбраться из Хейдса. На все про все остается не больше получаса, затем начнет светать.
Без особой спешки поднимаюсь на второй этаж и поворачиваю в крыло А. Оно оказывается абсолютно белым – пол, стены, потолок, множество металлических дверей. Даже небольшие решетки в верхней половине дверей выкрашены в этот цвет. Несколько секунд уходит на то, чтобы проморгаться, потому что перед глазами внезапно рябит.
Быстро осматриваюсь, замечаю две крохотные камеры видеонаблюдения. Надеюсь, постовой увлечен просмотром своего фильма и не будет наблюдать за мной. Но на всякий случай пригибаю голову, еще сильнее скрывая лицо от камер. Шагаю в сторону нужной палаты, осматриваюсь в поисках таблички с номером 215.
– Приве-е-ет, – нараспев произносит кто-то справа.
Резко поворачиваюсь в ту сторону. У решетки камеры 208 стоит женщина в длинной белой сорочке, ее спутанные черные волосы, почти достигающие талии, ярко контрастируют с одеждой и скрывают половину лица. Но это не мешает разглядеть безумно сияющие глаза и желтозубую хищную улыбку, от которой мурашки ужаса расползаются по позвоночнику.
Беру себя в руки и жестко приказываю, будто имею на это какое-то право:
– Вернись на место!
Сумасшедшая слишком медленно склоняет голову сначала к одному плечу, затем ко второму. Клянусь, она при этом принюхивается, будто мет, почуявший человека. Не двигаюсь с места, не желая проявлять слабость, и уж тем более не хочу, чтобы она догадалась, какое впечатление производит.
Заключенная вдруг резко бросается на решетку и сквозь прутья тянет ко мне руки со скрюченными пальцами, заканчивающимися обгрызенными до мяса ногтями, безумно при этом улыбаясь и издавая приглушенное рычание. Мне стоит невероятного труда не дернуться с места, потому как она почти достает до меня кончиком среднего пальца. Мой взгляд максимально жесток, а вот ее еще более сумасшедший, чем несколько секунд назад. Губы женщины растягиваются в еще более широченную улыбку, а мгновение спустя она запрокидывает голову и заливается невменяемым смехом.
– К черту все, – бормочу едва слышно и спешу в сторону камеры Линкольна, сопровождаемая безумным хохотом местной сумасшедшей.
Только сейчас до меня доходит, что скорее всего большая часть здешних постояльцев такие. И от этой мысли пребывание в этом дурдоме становится еще более некомфортным.
Быстро пробегаю мимо оставшихся камер, в надежде на то, что сумасшедшая женщина не переполошит всех заключенных и охранников особого корпуса. Если сюда сбегутся с проверкой, мне конец.
Из-за стрессовой ситуации забываю про отмычки, хватаюсь за ручку двери с табличкой «215» и с силой дергаю ее на себя. К величайшему изумлению, дверь оказывается не заперта, и я на несколько долгих секунд замираю на пороге. Какого черта?
Проскальзываю внутрь и быстро оглядываю скудно освещенное помещение, больше похожее на процедурный кабинет, чем на камеру в тюрьме. Справа от двери расположился ряд низких шкафчиков со стеклянными дверцами, а посередине – высокая кушетка, на которой лежит человек. Сдергиваю с лица маску и приглядываюсь к нему.
– Линкольн? – шепчу неуверенно, но мой голос тонет в смехе, который все еще доносится из коридора и сейчас неимоверно раздражает.
Но заключенный в тот же миг поднимает голову, и я в ужасе пячусь в сторону двери.
– Тори? – удивленно произносит он, и я безошибочно узнаю голос Линкольна. – Как ты здесь оказалась?
Медленно подхожу к кушетке, оглядывая изменившегося практически до неузнаваемости Стража. От наполненного жизнью парня мало что осталось. Лицо осунулось, под глазами залегли темные круги, которые видны даже при таком слабом освещении, волосы полностью сбрили, а в глазах нет прежнего блеска. По правде говоря, светло-зеленые радужки будто стали еще светлее и приобрели странную прозрачность.
– Линкольн… – снова шепчу я, растерянно моргая.
Понятия не имею, что вообще сказать. Он жив, да. Но точно не в порядке.
– Вы пришли за мной? – спрашивает Линкольн, и я непроизвольно вздрагиваю.
Он ведь не в курсе, что команды Стражей больше нет.
– Я одна.
Линкольн хмурит брови, и я вдруг понимаю, что их тоже нет. Зачем чертовы врачи сбрили ему брови?
– Одна? – непонимающе переспрашивает О’Брайен.
– Да. Пришла за тобой. Нам нужно уходить как можно скорее.
Выражение лица парня вмиг становится таким жестким, каким я его еще не видела.
– Освободи меня! – приказывает он и таким же пугающим тоном требует. – И рассказывай. Где Роудс и остальные? Как ты оказалась в Хейдсе?
Ошарашенно моргаю, глядя на его исказившееся лицо. Впервые за все время, что так рвалась сюда, начинаю об этом жалеть. Возможно, не зря Линкольна поместили именно в этот корпус Хейдса, да еще и пристегнули ремнями, в отличие от сумасшедшей, смех которой стих в коридоре, но продолжает звучать в моей голове.
– Тори! Помоги мне! – более спокойно просит Линкольн, и я медленно приближаюсь к кушетке.
Как бы то ни было, я уже здесь и не могу уйти без О’Брайена. Но и рассказывать о предательстве Хэйса, которого подослал Данэм, а также о том, что он же подослал и меня, заняло бы слишком много времени. Кроме того, неизвестно, как на всю эту информацию отреагирует Линкольн. Я бы наверняка психанула. И он сейчас выглядит так и находится в таком месте, что не удивлюсь, если реакция будет бурной. А у нас нет на это времени. Поэтому решаю максимально сократить информацию.
– Стражи погибли. Синдикат уничтожил всех, – говорю сухо, потому как все эмоции смешались. Берусь за ремень, надежно удерживающий правую руку. – Осталась только я. Роудс успел рассказать о безопасном месте для Ремиссии. Мы должны бежать туда, пока Синдикат не пришел за нами.
Линкольн с шумом выдыхает, но я стараюсь не смотреть в его лицо, максимально сосредоточившись на ремне. Мне попросту страшно увидеть его реакцию.
– Значит, это правда, – бесцветным голосом произносит он.
Вскидываю голову, натыкаясь на пустой взгляд бывшего Стража.
– Ты знаешь? – спрашиваю изумленно.
Линкольн кивает.
– Меня уже просветили, но я думал, что чертовы ублюдки врут, пытаясь вывести меня на эмоции и узнать всю информацию, которая им требуется.