— Да.
— Опишите.
— Темные такие глаза. Страшно сердитые. Ужас, до чего сердитые были у него глаза.
— Борода? Усы?
— Нет, не было.
— Может, заметили шрамы или татуировку?
— Нет.
— Он вам что-нибудь говорил?
— Ну да, я ведь уже сказала. Обозвал шлюхой.
— А после?
— Нет. Ничего. Просто толкнул и стал пинать, когда я упала. Я подумала, не дай Бог, изнасилует. Испугалась просто до смерти.
Вэндалин замолчала. Детективы уловили ее замешательство.
— Да? — подбодрил ее Карелла. — Что-нибудь еще?
— Вы уж простите, что не пришла к вам сразу, прямо той ночью. Но очень уж испугалась, — вздохнула девушка. — Он был в ярости. Прямо вне себя от злости. И я боялась, что он вернется. Что будет преследовать меня, если побегу в полицию.
— Зато теперь вы здесь, — улыбнулся Карелла. — И мы страшно вам благодарны.
— Он ведь не станет мне мстить? — неуверенно поинтересовалась Вэндалин.
— Гарантирую, что не станет, — отозвался Карелла. — И вовсе не на вас он так рассердился.
Вэндалин кивнула. Однако, судя по всему, слова детектива не до конца ее убедили.
— Не беспокойтесь, с вами все будет в порядке, — уверил ее Браун. И проводил до двери в деревянной перегородке, что отделяла приемную участка от внешнего коридора.
Карелла меж тем уселся за стол и начал печатать отчет. Он все еще стучал на машинке, когда вошел Браун:
— Знаешь, который теперь час?
Карелла кивнул и продолжал печатать.
Было уже девять тридцать три утра, когда он наконец закончил с отчетом и положил его на стол Брауну.
— Ступай-ка домой, — посоветовал тот с хмурой миной.
Им и прежде доводилось расследовать серьезные дела, связанные с убийствами, и они по опыту знали, что в таких случаях расписание дежурств, вообще весь распорядок дня летели к чертям. Впрочем, на этот раз было одно новое обстоятельство…
Хотя нет. Года два-три назад в их районе тоже произошло убийство, вызвавшее нешуточные столкновения на расовой почве. Тогда они тоже почти не спали. И сейчас та же история, хоть и есть одно довольно существенное отличие. Застрелены два таксиста-мусульманина, по всей видимости, евреем. И убийца явно подчеркивал свою ответственность за оба убийства.
Мейер не помнил, приснилось ли ему или эта блестящая мысль осенила его до того, как он успел заснуть тем утром, часов в девять. Впрочем, не важно, что это было, сон или блестящая идея. Важно другое. Когда звонок будильника разбудил его ровно в три, он первым делом взял толстый фломастер и листок бумаги и изобразил на нем большую синюю звезду Давида.
А потом долго сидел, смотрел на звезду и размышлял над тем, смогут ли почерковеды-криминалисты сказать ему что-нибудь о человеке, нарисовавшем примерно такие же звезды с помощью баллончика с синей краской на ветровых стеклах двух желтых такси.
Ему не терпелось поскорее оказаться на работе.
Шесть часов сна — не так уж и плохо для переходного периода, как называли это оба детектива. Период можно было сравнить с декомпрессией, которую испытывает глубоководный ныряльщик, вынужденный подниматься на поверхность медленно и поэтапно. Они только что закончили вечернюю смену и сразу же заступили на ночную. Обычно перерыв между подобными сменами составлял несколько дней, но исключительность ситуации внесла свои коррективы. Сколь ни покажется странным, но оба детектива чувствовали себя бодрыми и отдохнувшими. А Мейер еще и жаждущим ринуться в бой.
— Прошлой ночью мне пришла в голову гениальная идея, — сказал он Карелле. — А может, то был просто сон. Вот, взгляни. — Он протянул напарнику нарисованную им звезду Давида.
— Так, — кивнул Карела. — И что с того?
— Я правша, — сказал Мейер. — А потому нарисовал здесь…
— Я тоже, — заметил Карелла.
— Я нарисовал сначала первый треугольник, — продолжил Мейер, — вот этот, где конец звезды глядит прямо на север… Звезда, как тебе известно, шестиконечная. И каждый кончик имеет символическое значение. Но какое именно, не знаю. Я не правоверный еврей.
— Сроду бы не догадался.
— А вот по-настоящему религиозные евреи знают, что означают эти концы.
— Ну и в чем же твоя гениальная идея?
— Я как раз и подошел к этому. Первый треугольник я начал рисовать с самого верха, провел черту вот так, до этой точки. — Мейер указал, до какой именно.
— А затем нарисовал нижнюю линию, справа налево…
— Потом еще одну… и получился первый треугольник.
— Ясно. — Карелла взял авторучку и нарисовал треугольник точно таким же образом.
— Затем я начал рисовать второй треугольник, с крайней западной точки, вот здесь, и справа налево. Получилась такая вот линия…
— А потом провел от нее линию вниз, к югу…
— Ну и, наконец, соединил, провел еще одну линию вверх, туда, откуда начал.
Карелла повторил то же самое.
— Все правильно, — сказал он. — Ты нарисовал ее именно таким образом.
— Да. Но оба мы с тобой правши.
— И что с того?
— Думаю, что левша сделал бы это по-другому.
— Ага… — кивнул Карелла.
— Считаю, нам надо позвонить экспертам-графологам и попросить их взглянуть на обе эти машины. Если звезды намалевал один и тот же парень, мы сможем узнать, правша он или левша.
— Знаешь, действительно хорошая идея, — пробормотал Карелла.
— Брось, ты так не думаешь.
— Думаю.
— По глазам вижу, что нет.
— Я сам это сделаю, — вызвался Карелла.
Он позвонил в управление, попросил соединить его с отделом графологии. Ему ответил детектив по фамилии Джексон. Он согласился, что между манерой письма правшей и левшей наблюдается существенная разница, даже в том случае, если орудием письма служит баллончик с краской. Карелла объяснил, что они расследуют двойное убийство… Услышал: «Никак тех арабов-таксистов, да?» — а затем спросил, смогут ли они выслать своего сотрудника в полицейский гараж, чтобы тот взглянул на рисунки на ветровых стеклах обеих машин. Джексон ответил, что придется подождать до завтрашнего утра, сегодня нет ни одного свободного человека.
— Не могли бы вы в таком случае соединить меня с лабораторией? — спросил Карелла.
Эксперт-криминалист сообщил, что произведен анализ соскоба краски с рисунков на ветровых стеклах. Краска соответствует лабораторным образцам продукта под названием «Реди-Спрей». Производится она в Милуоки, штат Висконсин, имеет самое широкое хождение и продается практически в каждой скобяной лавке и каждом супермаркете города. Карелла поблагодарил его и повесил трубку.
Он как раз пересказывал Мейеру все, что узнал, когда в отдел к ним заглянул раввин Ави Коэн.
— Думаю, что смогу помочь вам в расследовании этих последних убийств таксистов, — сказал раввин.
Карелла усадил его в кресло возле письменного стола.
— Если это возможно, — сказал раввин, — то хотел бы начать сначала.
Все правильно, подумал Мейер. Иначе какой бы из него был раввин?..
— А началось все в прошлом месяце, — продолжил раввин, — как раз перед еврейской Пасхой. Если мне не изменяет память, десятого апреля, во вторник.
Словно раввину когда-нибудь могла изменить память.
Этот молодой человек пришел к нему за поддержкой и наставлением. Помнит ли ребе семнадцатилетнюю девицу по имени Ребекка Шварц? Она ведь его прихожанка? Ну конечно, ребе Коэн прекрасно помнил эту девицу. Да и как забыть, если пять лет назад он лично совершал над ней обряд бармицва? Так в чем проблема?
Проблема заключалась в том, что молодой человек был влюблен в Ребекку. Но сам к иудейскому вероисповеданию не принадлежал. Кстати, он, раввин, понял это с первого взгляда, стоило увидеть оливковую кожу паренька, темные глаза, тяжелые веки. Очевидно, родители Ребекки запретили ей видеться с этим молодым человеком. Поэтому он и прибежал в тот день в синагогу попросить ребе поговорить с мистером Шварцем и убедить того изменить решение.
Так…
Далее раввин объяснил, что паства у него сугубо ортодоксальная. И что религиозные законы иудаизма строго запрещают браки между евреями и неевреями. И он стал подробно рассказывать юноше, почему этот запрет смешанных браков столь важен особенно сейчас, когда статистика неумолимо свидетельствует о сокращении численности американского еврейства именно благодаря участившимся смешанным бракам.
— Короче, — продолжал раввин Коэн, — я сказал ему, что страшно сожалею, но не могу обратиться к Сэмюэлу Шварцу с просьбой благословить отношения его дочери с юношей другой веры. И знаете, что он мне ответил?
— Что же? — спросил Карелла.
— «Спасибо за все и ничего!» И звучало это как угроза.
Карелла многозначительно кивнул. Мейер последовал его примеру.
— Ну а потом стали приходить сообщения по электронной почте, — вздохнул раввин. — Всего я получил их три. И в каждом одно и то же. «Смерть всем евреям». А вчера вечером, незадолго до захода солнца…
— А когда именно вы начали получать эти послания? — перебил его Мейер.
— На прошлой неделе. Все три пришли на прошлой неделе.
— И что же произошло вчера вечером? — спросил Карелла.
— Кто-то бросил в открытую дверь синагоги бутылку из-под виски с зажженным фитилем.
Детективы переглянулись и вновь не сговариваясь кивнули.
— И вы думаете, это тот самый паренек… который влюблен в Ребекку?..
— Да.
— Считаете, именно он посылал вам эти сообщения, а потом швырнул «коктейль Молотова»?..
— Да. Но это еще не все. Я думаю, именно он убил таксистов.
— Что-то я не понимаю, — протянул Карелла. — С чего это вдруг один мусульманин станет убивать других мус…
— Но он никакой не мусульманин! Разве я говорил, что он мусульманин?
— Вы сказали, что он человек другой веры и…
— Католик. Он католик.
Детективы вновь переглянулись.
— Так, давайте-ка разберемся, — вздохнул Карелла. — Вы считаете, что этот парнишка… Кстати, сколько ему?