Джессика моргнула, глядя на меня.
– Что именно? – Практически с вызовом спросила она. Я пыталась ответить, но паника поднималась во мне каждый раз, когда я даже просто думала об этих словах. У меня не может быть приступа паники в больнице, где моя сестра выздоравливает после попытки самоубийства. Это было бы очень эгоистично.
– Каково это – испытывать сильное давление, – наконец сказала я. – Мама. Оценки. Вся эта дрянь.
Она долго смотрела на меня.
– Значит, ты ехала три дня, чтобы повидаться со мной?
Я кивнула.
– Чтобы узнать, все ли со мной в порядке, и извиниться, что ты не позвонила в 911 из-за того, что я выложила в Интернете?
– Все так.
– О, Пейдж. Ты такая странная. – Она протянула руки. – Иди сюда.
Неловко, с благодарностью, я наклонилась над кроватью, мои руки висели по бокам. Я знала, что при обычном объятии обнимающий должен обхватить руками тело другого человека, но тело сестры лежало на больничной койке, и я не хотела задевать ее раны. Однако я позволила ей обхватить меня и крепко прижать к себе. Это было невероятно приятно.
– Не могу поверить, что ты работаешь на Pictey и никогда не говорила нам. Это кажется действительно странным.
– Эта тема никогда не всплывала, – честно сказала я. В основном мы говорим о погоде на Рождество. Иногда о спорте.
– Ну, ты никогда не поднимала эту тему, – парировала она. – Это точно. Я люблю Pictey. Он как наркотик.
– Не думаю, что это так, – не согласилась я. – Я просмотрела твое ежедневное время использования приложения, и в целом оно кажется в пределах нормы.
– Это просто выражение, – сказала она.
– А!
Ее плечи опустились.
– Знаешь, Пейдж, я чуть не умерла, – проговорила она.
– Я знаю. Мне правда жаль.
– Мне тоже. И хуже всего то, что я не собиралась говорить «чуть не».
Дрожь узнавания пробежала по мне.
– Я тоже это знаю.
– Доктор говорит, что это был крик о помощи, – продолжила Джессика. – Но на самом деле мне просто очень повезло. Если бы тот человек в вашем офисе не позвонил в 911, я была бы мертва.
– Так я и думала. – Между мостом и водой. А Консуэла была ее спасательным кругом.
– Pictey вроде как спас мне жизнь, – сказала она.
Хотела бы я заставить ее понять, что все гораздо более тонко. Если бы ее не кормили с ложечки нереалистичными ожиданиями каждый раз, когда она открывала свой телефон, если бы она не была частью статистики, которой можно было бы продавать товары, источником данных для отбора, если бы каждое объявление, которое она видит, не было так идеально разработано, чтобы соответствовать ее собственным ощущаемым недостаткам, она, возможно, не была бы так подавлена. И если бы такие люди, как Миа Белл, не зарабатывали себе на жизнь, рассказывая всем, какие они идеальные, возможно, Джессика не чувствовала бы себя такой чертовски несовершенной в конце каждого дня.
– Ты уверена, что от него тебе не становится хуже? – спросила я. – Все эти отретушированные фотографии и – я искала безопасную тему, но вспомнила глупую – свадьбы мечты?
– Нет. Я знаю, что все это ненастоящее.
Теперь я знала, что она лжет. Если она не верила в Мию Белл, то почему спросила ее, хотелось ли ей когда-нибудь умереть?
– Дай мне свой телефон, – попросила я.
– Зачем?
– Хочу показать тебе, что люди, за которыми ты следишь, инфлюенсеры, не настоящие.
Она долго смотрела на меня.
– Это странный разговор, – призналась она наконец.
– Не такой и странный, – возразила я. – Хотя я не настолько сведуща в искусстве ведения беседы. Тем не менее, мы обмениваемся информацией. Это в значительной степени было моей целью приехать сюда. Для обмена информацией, которая поможет тебе оправиться от попытки самоубийства.
Джессика покачала головой.
– Здесь никто не говорит «попытка самоубийства». Они все говорят: «пациент, требующий внимания». И «поведение, вредящее самому себе».
– Помада на свинье, – бросила я.
– Вот именно. Дело в том, что все эти эвфемизмы заставляют меня чувствовать себя идиоткой. Как будто я даже не смогла убедительно изобразить самоубийство.
– Ты была даже слишком убедительной, – заметила я. Я почувствовала, как все эти старые чувства, эмоции, которые я ненавижу, подступили к моему горлу.
Мы обе молчали. Как правило, многие из моих приступов паники возникают из-за переживаний, которые касаются, пусть и мягко, того первого месяца, когда я вернулась из больницы после того, как попыталась покончить с собой с помощью таблеток. Тот первый месяц был ужасен, потому что я боялась самой себя. Я шла по дому и повсюду видела способы покончить с собой. Я видела шнуры для занавесок, кулинарные ножницы, бритву моего отчима и гигантский комод из красного дерева, который, безусловно, можно было опрокинуть на себя одним удачным рывком. Я просто не могла доверять себе, чтобы не сделать этого. Я думала, что сделаю это во сне, если не наяву. Всякий раз, когда я оставалась наедине с самой собой, мне казалось, что я заперта в комнате с убийцей. Потребовалось очень много времени, чтобы мои лекарства подействовали.
– Они оказывают тебе надлежащее лечение? – спросила я.
Джессика кивнула.
– Антидепрессанты, стимуляторы, успокоительное и снотворное на ночь, что кажется немного ироничным.
Я подумала о том, чтобы сказать ей, что снотворное ее мамы было моим оружием выбора. Вместо этого я сказала:
– Для того, чтобы таблетки заработали, требуется много времени. Иногда недели, иногда месяцы.
– Они мне так и говорят.
– Когда ты сможешь вернуться домой? Когда ты будешь в стабильном состоянии?
– Когда я стану стабильной, мои родители отправят меня в сумасшедший дом.
– Что? – Я сразу вспомнила «Пролетая над гнездом кукушки». – Какой еще сумасшедший дом? – Когда меня выписали из больницы, я сразу же вернулась в среднюю школу. Тогда нужно было задуматься о среднем балле.
– Там лежит брошюра, – кивнула она. Когда она указала на нее, я впервые заметила, что на левой руке у нее пустой порт для капельницы, а из кармана халата выходят провода, подключенные к кардиомонитору. Я увидела кислородную трубку, свисающую у нее с шеи, но она была выключена. Прошло пятнадцать лет с тех пор, как я был на месте Джессики, но в процессе лечения мало что изменилось. Ее жизненные показатели были в норме уже три дня. Любого другого отправили бы домой. Она действительно находится под контролем.
Я взяла брошюру. Клиника по лечению суицидальных мыслей в Колорадо-Спрингс для молодых людей. На брошюре изображено дерево.
– Что ж, это защитит тебя, – сказала я. Я почувствовала необъяснимую ревность. Джессика вздохнула.
– Значит, ты на их стороне.
– Наверное, так оно и есть. Я хочу, чтобы ты жила.
– Ты едва знаешь меня, – упрекнула она.
– Что ж, это правда. Я вижу тебя только раз в год. Может быть, ты ужасный человек.
– Я не ужасный человек.
– О, – вздохнула я. – Ну, в любом случае, тебе все равно не стоит убивать себя. Даже если ты действительно злодейка, государство в конце концов позаботится об этом, причем с немалыми затратами для налогоплательщиков.
– Боже, Пейдж! Ты такая странная.
– На самом деле я очень посредственная. Я выделяюсь только в своей профессии, которая, хотя и сложна и обременительна, в то же время очень конкурентоспособна, и я также приличный программист. А еще у меня исключительный кредитный рейтинг. На всех остальных фронтах я абсолютно среднестатистическая американская женщина.
– Хорошо, – согласилась Джессика. Она смотрела в потолок. – Значит, ты не странная. – Впервые за весь этот разговор Джессика Оданц села.
– Эй! – воскликнула я. – Тебе можно это делать?
– Делать что? – спросила она.
– Ну не знаю. Сидеть? Двигаться?
– Конечно. Мне еще положено гулять, но я не могу выйти на улицу, так что на самом деле они имеют в виду, что я должна десять минут таскаться по тридцатифутовому коридору этой психушки, а затем возвращаться сюда.
– Это не психушка, – возразила я. – Похоже, в этой больнице нет психиатрического отделения. Это общая медицина. Гораздо лучше. Знаешь, – предложила я, еще раз пытаясь дать ей возможность воспользоваться моим опытом, – тебе не придется говорить об этом с людьми, когда ты вернешься домой. Люди будут колебаться, стоит ли поднимать этот вопрос. Всем будет очень неловко из-за этого.
– Правда, что ли? – Теперь, наконец, она потянулась к прикроватному столику и схватила телефон. Это была старая модель, вероятно, старый мамин телефон, и корпус черный с блестками. Она убрала уведомления и повернула экран лицом ко мне.
– Ты права насчет неловкости, но не насчет нерешительности.
Первое сообщение – от номера телефона с кодом близлежащего города и словами «Ты мертва»? Следующее сообщение от кого-то по имени Ильза П., и в нем говорилось: «Это правда? Ты приняла таблетки?» Там было еще, может быть, шесть едва грамотных текстовых сообщений, в которых спрашивалось об особенностях ее попытки самоубийства. Времена изменились. Когда я вернулась домой, никто не знал, что я сделала. Мой отец сказал директору моей средней школы, что у нас в Азии возникли семейные проблемы, и именно поэтому я так долго не ходила в школу. Я должна отдать ему за это должное – достаточно расплывчатые, чтобы означать практически все, что угодно, а Азия слишком большая, чтобы это можно было проверить.
– Значит, ты популярна? – спросила я.
Она покачала головой.
– Я не пользуюсь популярностью. Я лишь инфоповод.
– Ну, ты мне нравишься, – сказала я ей. Мне было приятно обнаружить, что, как и в гораздо более юном возрасте, взрослая Джессика умна, сообразительна и находчива, с ней очень легко общаться.
– Ты странная.
По внутренней связи раздался голос, объявляющий время окончания посещений и приказывающий мне уходить.
– Часы посещений почти закончились, – повторила я зачем-то. – Я скоро вернусь.