Куда, черт возьми, она подевалась?
Но потом я увидела ее. Краем глаза я заметила ее конский хвост, а затем и все остальное. Она стояла примерно в двухстах футах отсюда. Я позвала ее, но в моем голосе было что-то скрипучее, и теперь я поняла, что так долго задерживала дыхание, что не могла говорить. Я так смеялась над Кэррин, которая говорила мне делать глубокие вдохи в каждый сложный момент жизни, но вот я бежала за своей сестрой, которая, возможно, планировала причинить себе вред и находилась в реальной опасности, и по какой-то идиотской причине я сама перестала дышать. За годы, прошедшие после моей собственной попытки самоубийства, я уменьшила громкость стольких чувств, успокоила свой разум от любой потенциально расстраивающей неопределенности, заблокировала возможность причинения боли, отвержения или разбитого сердца, которые когда-либо могли проникнуть в мою жизнь. Но теперь, когда я разбила сердце своей сестры, единственное, что мне могло помочь, – это не слишком сильно переживать и не слишком сильно плакать. А это значит – голодать без кислорода, необходимого каждому человеку для выживания.
Я снова позвала сестру и попыталась опустить диафрагму, попыталась втянуть в легкие хоть какой-то воздух, но, кажется, я не могла вдохнуть, не выдохнув сильнее, быстрее. Джессика замедлилась, но и я тоже. Она стояла в какой-то небольшой очереди, перед ней было, может быть, человека три, они ждали чего-то у небольшого здания. Я не знала, что это было за здание.
Я опустилась на колени. Может быть, если я смогу подышать свежим воздухом… Но сейчас я смогла только упасть. «Падаю», – прошептала мне какая-то часть моего мозга. Падение. В восьми процентах самоубийств, в которых не присутствовало оружие, веревка или таблетки, была потеря крови, и еще кое-что: падение. Мои колени ударились о землю, затем и правое плечо. Фокус моего зрения сузился, так что я потеряла из виду дальние края, а затем все ближе и ближе, и вскоре я смотрела только на одно. На мою сестру. Она была уже первая в очереди. И вот она уже была готова. Она ждала, когда что-то произойдет, оглядываясь назад, как будто ожидая увидеть меня. Видела ли она меня? Пожалуйста, пожалуйста, Джессика, оглянись и посмотри на меня.
Но она ждала не меня. Это было что-то другое. Что-то смертоносное. И когда мой взгляд затуманился, я увидела, как она запрыгнула на качели, и качели поднялись в воздух, а затем она оказалась на подъемнике, поднимаясь высоко в небо, все дальше и дальше вверх и прочь от меня.
Моя последняя мысль перед тем, как все погрузится во тьму, была: Я падаю.
Миа
Сначала, находясь в трансе от того, что только что произошло, я не совсем поняла, что заставило меня пойти к горе. Моя машина была припаркована в квартале отсюда. Я могла бы сесть в нее, поехать обратно к маме и плакать целую неделю.
Но я не села в свою машину. Я почувствовала, что мне небезопасно садиться за руль. В конце концов, я дрожала, и мои глаза затуманились слезами. И я была зла – так невероятно зла – на сумасшедшую хакершу, которая только что все испортила, на Такера, но больше всего на себя. Если бы я просто сказала одну-единственную правду две недели назад, все было бы по-другому? Что, если бы я сказала еще тысячу правд между утратой Энди и Майка и сегодняшним днем? Тогда, может быть, я бы не потеряла себя.
Но я этого не сделала, и теперь какой-то механизм пришел в движение. Что-то важное, осознала я, когда мой пульс начинал приходить в норму. Я не знала, что это, но я видела это в глазах девушки с перебинтованными запястьями. Я знала, что мне нужно найти ее, убедиться, что с ней все в порядке. Я знала это с такой же уверенностью, с которой научился узнавать в тишине костра, в поле, заросшем люпином, или в удовольствии спокойной прогулки в гору свою собственную интуицию.
От улицы, на которой я находилась, до горы четыре квартала пешком, и я решила, что мне нужно быстро преодолеть их. Когда я бежала трусцой, я оглядывала каждую боковую улицу, задаваясь вопросом, села ли Джессика в машину, нашла ли ее сестра – Пейдж Миллер, насколько я помнила, – и увижу ли я когда-нибудь эту женщину снова?
Мой желудок сжался. Если я не смогу их найти, что тогда?
Полагаю, я просто куплю телефон в одном из магазинов торгового центра и удалю все, что она опубликовала. Я могла бы удалить неживые отражения себя вместе с разглагольствованиями, которые я сама чувствовала миллион раз, но никогда бы ни за что не выложила в Сеть. Я могла бы написать, что вернулась из медового месяца и обнаружила, что мой аккаунт взломан, и превратить еще одну промашку в триумф в социальных сетях.
В конце концов, это принцип бренда.
Но к черту мой бренд. Мне есть дело до своей матери, Дьюи и Азалии, кемпинга, гамаков, собачьей еды и горного неба. Мне есть дело до свежих яиц с только что срезанными травами и сыром, и историй о прекрасных родах, и о том, как я взбиралась на гору Уайлер и спускалась обратно. Мне есть дело до того, чтобы кто-то, кого я однажды встретила, впервые принял позу вороны, и до того, как хороший глубокий вдох в саду исцеляет скорбящие сердца и микрофлору кишечника. Мне есть дело до людей, которые следили за мной, которые чувствовали себя уязвленными тем, что опубликовала Пейдж, и мне есть дело до людей, которые почувствовали себя плохо из-за этого.
Больше всего мне есть дело до девушки с перебинтованными запястьями.
Даже в самом длинном списке вещей, которые меня волновали, у меня больше не было места для позиции «мой бренд». Когда я поняла это, я побежала быстрее.
А потом я, заикнувшись, внезапно остановилась за мгновение до столкновения.
С телом.
Это было тело женщины, которая взломала мой аккаунт. Я в панике наклонилась, нащупала ее запястье, теплое и с ощутимым пульсом, и позвала на помощь. Мужчина – симпатичный парень, которого я видела раньше перед «Сонным медведем» с его велосипедом, – подбежал ко мне и заявил:
– Я позвонил в 911 для Пейдж, но Джессика, ее сестра, пропала.
– Кто ты такой? – спросила я.
– Я Тим, – объяснил он. – С часу дня – твой подписчик.
Я отмахнулась от этого:
– Забудь про Pictey. С ней все в порядке?
– С кем из них? – уточнил незнакомец. – Ну, неважно, это не имеет значения, потому что я не знаю, в порядке ли хоть кто-то из них. У Пейдж, по крайней мере, есть помощь в пути. Младшая, Джессика, пару недель назад в твоих комментариях рассказала о том, что хочет покончить с собой.
– Я знаю, – сообщила я ему, а сердце забилось быстрее. – Я пошла искать ее, потому что волновалась. Я не знаю, что там произошло между ними двумя, но явно что-то нехорошее.
– Я не видел ее с тех пор, как она убежала, – говорит Тим.
– О боже! – воскликнула я. – Она бы не стала… – Я имею в виду, не из-за ссоры между ее сестрой-хакером и интернет-знаменитостью. Не стала бы ведь, да?…
Тим озабоченно пожал плечами.
– Я не уверен. Я знаю, что она твоя большая поклонница.
– Была, – уточнила я. – Теперь она знает, что я мошенница.
Он кивнул.
– Она, наверное, сейчас чувствует, что все вокруг – обманщики, – предположил он.
Из моих глаз побежали слезы.
– Есть идеи, куда она могла пойти? – спросила я.
Он покачала головой.
– В последний раз ее видели направляющейся к горе. Я надеялся, что ты, возможно, знаешь, куда он пошла. Я думаю, мне следует остаться здесь с Пейдж. Мне нужно подождать, пока придет помощь.
Я посмотрела на этого совершенно незнакомого человека и спросила с беспокойством:
– Ты позаботишься о ней? – Я больше не сердилась. Сейчас это казалось таким несущественным!
Он кивнул.
– Конечно, так и сделаю. Но я не собираюсь доносить на нее за то, что она сделала, если ты об этом. Она очень милая. Она хорошая сестра, и ей не место в тюрьме. Никто даже никогда не учил ее кататься на велосипеде.
Я тупо смотрела на него, автоматически добавляя его в список того, что не имело смысла.
– То есть, – продолжил он, – я знаю ее недолго, но, похоже, по какой-то причине в ее воспитании отсутствовали ключевые стратегии преодоления жизненных трудностей, и в результате у нее имеется целый набор навыков преодоления трудностей, которые другим могут показаться слегка неадекватными.
Мне потребовалось время, чтобы понять, что он пытался мне сказать.
– Значит, ее навыки преодоления трудностей включают взлом моей учетной записи в социальных сетях, а затем ее уничтожение? – поинтересовалась я.
– Да, – подтвердил он. – Вот именно.
– Потому что она винит меня в том, что ее сестра… – Я указала на свои запястья, не зная, как относиться к повязкам и тому, из-за чего их туда наложили.
– Да, – сказал Тим, избавив меня от необходимости произносить это вслух.
– И я виню себя, – призналась я. – Я ничего не сделала, когда она попросила о помощи. Я была более чем бесполезной. – Я почувствовала, как волна горячего стыда поднялась к горлу. – Я сказала ей перетерпеть ее чувства и завести домашнее животное! Тим, что я наделала?
Он пожал плечами.
– Лучшее, что ты могла ей предложить, как я понимаю.
Я угрюмо кивнула. Теперь я знала, что было бы лучше, но, возможно, было уже слишком поздно.
– Как ее найти?
Он нахмурился.
– Понятия не имею. Единственное место, куда она могла пойти отсюда, это… – Он указал пальцем вверх.
Я оглядела окрестности и заметила подъемники. Моя рука в страхе потянулась ко рту.
– Нет, – протянула я.
– Ты должна найти ее, – сказал он.
Я в панике схватилась за свою сумку. Там не было телефона. Да и кому бы я позвонила? – Я возьму свою машину, – объяснила я. – Может быть, она просто наверху, ищет свою сестру, или… – Мой голос сорвался.
– Может попробовать найти ее на Pictey? Она могла бы тебя выслушать или сказать нам, куда ушла, – предложил Тим.
Я покачала головой.
– У меня нет телефона. Я сбросила его с вершины горы, потому что сошла с ума.