я виды Ванечкина дверь, как и ожидалось, оказалась опломбирована двумя бумажными полосками с печатями.
Детектив достал из кармана летнего пиджака набор отмычек. Лихо, одним движением, вскрыл дверь, толкнул. Хрустнули рвущиеся пломбы. Сыщик ступил вовнутрь. Сердце у Леси заколотилось. Снова нахлынули вчерашние переживания: в полутьме и беспорядке навзничь на полу лежит бледный мальчик, а под ним – лужа крови.
Засохшая кровь оставалась на истертом паркете и сейчас, а вот труп уже убрали. И запах шмали стал слабее. А в остальном квартира не претерпела изменений: бардак и полутьма. Лесе сделалось нехорошо. Зря она пришла сюда. С другой стороны, как же она следователем работать будет, если вида крови боится?
– Что ж, – пробормотал сыщик. – Проверим вашу, мисс Марпл, гениальную догадку.
Он принес с кухни единственную табуретку. Поставил ее у окна, которое по-прежнему было занавешено географической картой. Встал на табурет. Залез рукой в тубус, к которому крепилась карта и который служил для того, чтобы хранить ее в сложенном состоянии. Пошарил рукой внутри полости. Разочарованно произнес:
– Ничего, – и отряхнул руку от пыли.
Сердце у Леси упало. Неужели им придется перерывать всю квартиру? А может, ее догадка вообще неверна? И решающей улики просто нет и никогда не было? Или ее успел найти и прикарманить убийца Ванечки?
Сыщик спрыгнул на пол и переставил табуретку к другой стороне окна (и карты). Снова вскарабкался на постамент и пошарил рукой в тубусе.
– Оп-па! – воскликнул он приглушенно.
– Что?! – нетерпеливо спросила Леся.
Сыщик продемонстрировал ей находку.
В полутьме квартиры Леся разглядела в его руках прямоугольничек сим-карты от мобильного телефона.
– Ура! – шепотом воскликнула она.
Ник спрыгнул с табуретки, положил «симку» во внутренний карман и спросил с оттенком зависти:
– Слушай, а ты сама случайно не колешься, а?
– С какого перепугу? – сдвинула брови Леся.
– Да слишком хорошо мозги наркоманские понимаешь. Чтобы прятать сим-карту в географической карте – законченным психом надо быть.
Леся поняла, что сыщик просто ревнует к ее успеху. («Ура! Кривошеев – опытный детектив с черт знает каким стажем, а я удостоилась того, что он мне завидует!») Она не стала обижаться, пусть Ник называет ее даже законченным психом. Она нетерпеливо предложила:
– Давай посмотрим, что там?
– Нет уж, – отрезал Ник, – давай из квартиры сначала выберемся и внизу, в машине, поглядим.
И он направился к двери.
Леся первой вышла из подъезда – детектив галантно пропустил ее вперед. И тут же нос к носу столкнулась с невысоким штатским в белой рубашечке и молодым милиционером в чине капитана.
– Евдокимова Олеся Максимовна? – с исключительной вежливостью спросил мент, козырнув.
Сердце у девушки упало. Она молча кивнула. А тут из подъезда вышел Ник.
– Э, э, – с ходу налетел он на ментов, – что за дела?!
– Документики ваши можно? – не обращая на Кривошеева ни малейшего внимания, вопросил капитан Лесю.
– У меня нет с собой документов… – пробормотала она.
– Да ладно вам, мужики! – воскликнул детектив. – И регистрация у девчонки есть, и прописка. Просто у нее вчера все документы на пожаре сгорели. Но я за нее отвечаю. Я сам мент, бывший, из рядов тоже капитаном уволился. Хотите, мою ксиву посмотрите.
– Гуляй, мужик, мы к тебе претензий не имеем, – скучающе ответствовал капитан. – Пока.
Но отстранить Кривошеева оказалось не так-то просто.
– А мы и штраф на месте заплатить можем. Пятихатки хватит?
– Убийцу пятихаткой не отмажешь, – со значением заявил штатский.
А капитан добавил, обращаясь исключительно к Лесе:
– Вам придется проехать с нами.
Леся почувствовала, что у нее кружится голова.
– Она что, арестована? – вскинулся Кривошеев.
– Пока задержана, – небрежно бросил ему штатский. – По подозрению в серии убийств.
– Да бросьте вы, мужики! – воскликнул Ник. – Какие серийные убийства? Девушка чиста как слеза ребенка. Подполковника Воронина знаете из Центрального округа? Он убийством Брагина занимается, мы вчера с ним чай пили, и он мне божился, что у них в разработке нет никакой девушки вообще.
– Не знаю я никакого Воронина, – равнодушно бросил штатский, а милиционер, взяв опешившую Лесю под локоток, уже препровождал ее к стоящему неподалеку «уазику». Он, как недавно Кривошеев, а чуть раньше – Васечка, распахнул перед ней дверцу авто, только не переднюю, а заднюю, и еще подтолкнул. На сей раз мужская галантность никакого удовольствия ей не доставила.
– А вы откуда, мужики? – растерянно крикнул им вслед Ник. – С Петровки, что ли?
Они не удостоили его ответом. Милиционер и штатский уселись с разных сторон бок о бок с Лесей. Безмолвный шофер в милицейской форме завел движок. Ник прокричал ей что-то – она не расслышала.
Ник подбежал ближе к машине и что-то снова крикнул. Леся опять не расслышала, и только минуту спустя, когда машина выруливала со двора, догадалась по движению губ, что хотел ей сказать Кривошеев:
– Не признавайся ни в чем, Евдокимова! Я тебя вытащу!
Весь остаток дня Леся провела как в тумане. Потом она так и не смогла восстановить последовательность событий. Когда у нее, например, брали отпечатки пальцев? Когда только привезли в ИВС или позже специально для этого выводили из камеры? А вот серебряное колечко изъяли сразу же и заставили расписаться. А когда повели на первый допрос? Вечером того же дня? Или ночью? Или назавтра утром, в субботу? А сколько времени она провела в камере?..
…И ее единственная сокамерница, женщина средних лет, явная наседка, все гундела ей в ухо, и очень убедительно, что не надо ничего от следователя скрывать, а надо все рассказать и покаяться, и тогда ей срок меньше нижнего предела дадут, а может, даже условным наказанием ограничатся… Что это было? Утро, день, ночь, вечер?
А вот первый допрос она запомнила хорошо.
Ее привели в комнату с облупленными стенами и усадили в клетку, которая занимала примерно треть помещения. Там уже ждал человек в штатском с усталыми и проницательными глазами.
– Здравствуйте, Олеся, – неожиданно бархатным голосом проговорил он. – Меня зовут Михаил Николаевич. Вы мне в дочери годитесь, поэтому позвольте называть вас просто по имени?
– Не позволю, – зло сказала девушка.
– Не позволите, и ладно, – легко согласился уступчивый мужчина. – Буду звать вас Олесей Максимовной.
Леся промолчала, вздернув подбородок.
– Ваше положение, Олеся Максимовна, очень серьезное, – начал Михаил Николаевич тихо и размеренно, – и потому я как следователь, ведущий ваше дело, советую прямо сейчас рассказать мне все как на духу. Тогда я смогу оформить ваше задержание как явку с повинной, а явка с повинной, вы, как будущий юрист, должны это знать – является серьезным, смягчающим вину обстоятельством. Кроме того, я буду настаивать, что все убийства вами были совершены: а) в состоянии аффекта, б) являлись следствием превышения пределов необходимой обороны. Разумеется, вам назначат комплексную психолого-психиатрическую экспертизу, а это, увы, штука не из приятных – однако я постараюсь, во-первых, чтобы вам провели ее в наиболее комфортных, насколько это возможно, условиях, а во-вторых, чтобы вас признали вменяемой, потому что принудительное лечение в больнице закрытого типа хуже любой зоны, я вас уверяю. Однако в случае вашего активного сотрудничества со следствием можно будет добиться, я думаю, даже условного наказания или, в худшем случае, ограничиться колонией-поселением… Но, повторяю, только в случае вашей деятельной помощи следствию.
– Я ни в чем не виновата, – упрямо сказала Леся и сжала губы.
– Полагаю, вы имеете основания утверждать это, – легко согласился следователь, – потому что, с вашей точки зрения, убийства действительно совершили не вполне вы, а некто, я бы так выразился, находящийся внутри вас и оживающий в определенных, весьма стрессовых обстоятельствах. Я предполагаю, вы даже могли не сознавать и не помнить, что совершили преступление…
– Не понимаю, о чем вы, – промолвила Леся.
– Осмелюсь заметить: я вижу, что линия защиты, избранная вами, далеко не самая удачная. Позвольте посоветовать вам (на правах не следователя, а старшего товарища, опытного юриста), что именно нужно рассказать вам прямо сейчас. И повторить потом во время суда. Уверяю вас, что другая линия защиты – основанная на чистосердечном раскаянии и деятельном сотрудничестве с органами правопорядка – окажется гораздо более плодотворной – прежде всего для вас, дорогая Олеся, м-м, Максимовна…
Следователь сделал паузу и вопросительно посмотрел на нее, но так как Леся промолчала, продолжил:
– Вы помните, что с вами случилось двадцатого сентября две тысячи первого года в вашем родном городе Т-ске?
Леся дернулась. В голове промелькнуло: «Боже, они и это успели раскопать!»
– Я понимаю, – кивнул Михаил Николаевич, – что воспоминание для вас далеко не из приятных, однако я позволил себе вытащить на свет божий ту историю исключительно ради того, что впоследствии на ней будет базироваться вся ваша защита. Видите, – он улыбнулся и развел руками, – я с вами разговариваю не как представитель прокуратуры, а скорее как адвокат, потому что вы, Олеся Максимовна, мне глубоко симпатичны…
Так как Леся не отвечала, он продолжил:
– Итак, в ту пору вам было четырнадцать лет. Неполная семья, сложности пубертатного периода… Словом, вы тогда, как многие девочки-подростки, почему-то решили, что имеете лишний вес, и стали усердно сгонять его…
Мгновенно в памяти пролетело воспоминание.
Я еду на велосипеде по лесопарку. Шуршат листья. Парк пуст. Лес уже становится прозрачным. Воздух свежий, бодрящий. Порыв ветра срывает с деревьев желтые листья. Они долго летят, кружась…
– Не надо об этом, – хрипло сказала Леся. – Пожалуйста, не надо.