Между делом, пока проверяли мои полномочия, я выяснил, что полк доживает свои последние дни перед расформированием. На войне это рядовое дело: одни части формируют, другие – наоборот.
Но все кончается, даже плохое, так что меня свели с командиром роты разведчиков, лейтенантом Андреем Быковым, среднего росточка русоволосым парнем, родом, наверное, откуда-то с Вологодчины: очень уж он окал. Узнав, зачем я прибыл, разведчик устало махнул рукой в сторону небольшого сарайчика.
– Пойдем, покажу. А заберешь – и вовсе хорошо. Очень уж его немцы отдавать не хотели. Моих ребят там осталось… – И его усталые глаза будто потухли.
А в сарайчике стоял… Нет, вот представьте: идете вы по улице, а на дороге лежит… ну не знаю, нет, не деньги, а… картина из музея. «Три богатыря». Или мишки в лесу. Просто лежит, и все тут, а люди ее стороной обходят и брать себе никто не хочет. Вот такое чувство и у меня было. Потому что под Курском за этой машинкой до хрена народу с нашей стороны гонялось. А с той стороны, соответственно, примерно сколько же народу старались приборчик нам не отдать. А тут, считай, на два года раньше. На блюдечке.
Вот как описать это постороннему? Если коротко – металлический ящик длиной метра полтора и сантиметров восемьдесят в ширину. На гусеницах. Немецкая танкетка-торпеда «Голиаф». Задумка хорошая: подъезжает такое чудо к нашему танку, делает бабах – и все, пишите письма. Оператор же сидит в укрытии, управляет этой подвижной миной по проводам.
Я попытался вспомнить. Кажется, использовать ее массово начали в 1942 году. Похоже, тут немцы испытывали эту штуку на местности. А значит, ломаться он будет чаще, чем ездить.
– Еще там портфель с бумагами, чуть не с эту дуру размерами, – пнул Быков гусеницу «Голиафа». – Какие-то схемы…
– Андрей… как тебя по батюшке? – все еще охреневая, спросил я.
– Геннадьевич, – ответил лейтенант. – А что?
– Ты мне, дорогой товарищ Андрей Геннадьевич, напиши список всех причастных к этому делу. Особенно погибших. Описать бой, подробности того, как захватили эту… штуку. Рапорт дай. Понял? Приложи документы испытателя. Где он, кстати?
– А кто ж его знает? – пожал плечами лейтенант. – Наверное, закопали уже. Чтобы вонять не начал.
– Ладно, беги, рапорт пиши… Как следует только! Дело тут пахнет орденами.
– Понял, как не понять, товарищ старший…
– Брось, не части, – отмахнулся я. – Ничего не обещаю, но может, и будет вам награда. Я постараюсь, чтобы была.
Заглянув в портфель, я увидел, что он полон какими-то схемами, документами и прочей научной непоняткой. Похоже на протоколы фронтовых испытаний. Сверху приколот листочек с описанием. По крайней мере, мне на первый взгляд так показалось. Хоть и хвалила меня Эмилия, но я-то понимаю, что немецкий мой так себе, с пятого на десятое. Особенно в этих технарьских дебрях, где слова по три метра длиной. Ладно, разберутся.
– Ну что, забираешь? – спросил Андрей.
– Забираю, конечно, – сказал я. – Теперь бы добраться до Киева с этой самой танкеткой. Она ж, зараза, тяжелая, в «эмку» не влезет, грузовик нужен.
– Или самолет, – добавил довольный разведчик.
– Ну да, или… Это ты о чем сейчас? – спросил я.
– Так вон полевой аэродром, – показал мне Быков. – Сходи, может, и повезет. В этой дуре центнера три с половиной будет, в кармане не унесешь.
Я обошел танкетку. Корпус был изготовлен из стали и разделен на три отсека. В заднем находилась катушка с трехжильным кабелем. Два кабеля предназначались для управления, один – для подрыва. В среднем отсеке располагались устройства и механизмы управления, в переднем – контейнер со взрывчаткой. В этот килограммов шестьдесят тротила влезет. Плюс-минус пара кило. Все это приводилось в движение электромоторами Bosch, вон они торчат, никакого кожуха нет.
Взяв в руки белый пульт с ремнем, я убедился, что кабели отсоединены, а то мало ли что, вдруг аккумуляторы не до конца разряжены, пощелкал рычагами. Один, вверху, предназначался для поворотов машины влево или вправо; слева – рычажок с тремя позициями для контроля движения. Вперед, стоп и назад. Ничего сложного. Взрыв осуществляется поворотом ключа, который надо вставить в скважину на пульте. Вот и все, на что сподобился сумрачный тевтонский гений.
– И какой у нее запас хода?
– Скорость, скорость какая?
Ко мне подошли бойцы из мотоциклетного полка. Красные от недосыпа глаза, серые лица…
Я полистал документы, нашел завалившееся описание.
– Не густо, мужики. Десять километров в час. Танк не догонит. Разве что навстречу… – протянул я. – Запас хода и вовсе маленький: моторчики на аккумуляторе, сколько они там протянут? Потом подохнет.
Один из красноармейцев потрогал тонкую броню.
– Ее из пистолета можно пробить.
Народ закивал, кто-то чиркнул спичкой, бойцы закурили.
– Это сейчас она такая. Да и сделана для испытаний. А потом… – Я махнул рукой. Сколько крови нам эти танкетки попили на Курской дуге! Фашисты создали более совершенный вариант «Голиафа». На бензине. И тротила туда запихнули в два раза больше.
– Что потом?
Народу было интересно, подтянулись новые красноармейцы.
– Придумают на нашу погибель новые бандуры. Даже не сомневайтесь. А вы ее на чем притаранили? – удивился я. – Пешком ее даже большим коллективом не поносишь.
– Да кто ж ее на себе таскать собирался? – усмехнулся подошедший Быков. – На чем немчура везла, на том и поехали. Вот только грузовичок тот растворился как ложка сахара в кипятке: не успели разгрузить, а тут уже ребята с такими петлицами забегали, будто мы не грузовик пригнали, а самое малое штук пять генералов в плен взяли. Так что… – он смешно вывернул карманы, заодно вытряхивая из них мелкий мусор, – кто не успел…
– …Тот опоздал, – закончил я за него. – Ты сарайчик прикрой пока и никого сюда не пускай. Даже ребят со звездами в петлицах.
– Такие тут не ходят, – засмеялся Быков. – Посторожим, вопросов нет.
Аэродром хоть и был полевым, временным, но народу тут крутилось немало. А может, мне так показалось, кто ж его знает. На КПП, куда меня отправил часовой, у меня в который уже раз за сегодня проверили документы и показали, где штаб. Но до него я не дошел, потому что по дороге я встретился с Егором Саблиным, младшим лейтенантом из Узина.
– О, какие люди, – остановил его я. – Ты куда так мчишься? Решил до Киева пешком добежать?
– Да тут не только до Киева, и куда подальше может выйти, если расстояние мерить, – сказал Егор, останавливаясь. – Это же начальники могут на машине по аэродрому покататься, чтобы сапоги не пылить, а младшие лейтенанты все больше пешком и бегом.
Мы обнялись. Хоть и встречались всего однажды, но он мне тогда понравился. Хороший парень, весь на оптимизме, рядом с ним себя бодрее чувствуешь.
– Ты тут какими судьбами? – поинтересовался я. – Вот уж кого не думал тут встретить.
– Так это ж авиация, летаем повсюду, – объяснил Егор, улыбаясь во всю ширь лица. Ему бы в киноартисты податься, все девчонки бы о таком мечтали. – А тут авария…
– С самолетом что? Нормально хоть долетели? Сели без приключений? – начал я расспрашивать его.
– Да с самолетом все в порядке, – махнул рукой Саблин. – А с штурманом нашим, Колей Четверухиным, беда приключилась – брюхо прихватило. Нет, представляете: война, стреляют, взрывают, люди гибнут от пуль и снарядов, а он – аппендицит. Вот и расскажи кому, ни за что не поверят.
– И где же штурман? – спросил я.
– Да в медсанбат свезли, операцию сделали, завтра, сказали, в госпиталь отвезут.
Кое-что у меня в голове начало складываться. А ну как повезет?
– Так вы вдвоем в Узино полетите? – спросил я.
– Конечно, где же я свободного штурмана возьму? – подтвердил мою догадку Саблин. – Но тут недалеко, не заблудимся.
– И бомбоотсек… пустой, да? – осторожно, чтобы не спугнуть удачу, уточнил я.
– Пустой, каким ему еще быть? – терпеливо продолжил рассказывать Егор. – Говорю же, мы сюда случайно залетели; это штурманское чудо, как потом оказалось, три дня терпело, как девка, что в подоле принесла. Та тоже, говорят, надеялась, что рассосется. А тут две с половиной сотни не дотянули, а он помирать собрался…
– Саблин, дорогой мой человек, – оборвал я его, хватая за рукав. – Мне в Киев надо – кровь из носу, веришь? И доставить одну железяку, три центнера весом… ну не три, четыре, может… она к вам влезет… должна влезть! Ну или закрепим ее как бомбу…
– Товарищ старший лейтенант, давайте вы не будете говорить то, в чем не особо понимаете. Надо будет, довезем ваши четыре центнера, невелик вес. И вас возьму, надо же должок отдать, – улыбнулся он.
– Вот свезло так свезло. – Я не знал, как выразить свою радость. – Я сейчас схожу, постараюсь машину найти, перевезти груз сюда. Где твой самолет?
– Да вон стоит, – показал Саблин. – Решайте с начальством, я подожду, конечно.
Аэродромное руководство меня огорошило. Смертельно усталый капитан, которому в распухшие от недосыпа глаза было впору вставлять спички, выслушав мою просьбу, отодвинул, едва взглянув, мои бумаги и выдал заключение:
– Машину не дам. Потому что нет.
– Да я же видел, у вас тут…
– Мало ли что ты видел. Срывать выполнение боевых приказов не позволю. – И он продолжил что-то выстукивать на пишущей машинке одним пальцем, впрочем, довольно споро. При этом отвернувшись от меня. Дает понять, гад, что разговор окончен и посторонних просят покинуть помещение. Караул устал, и всякое такое.
– Так может, изыщете все же хоть какой-нибудь транспорт? – взмолился я. – Не для себя же прошу! Там разведчики захватили ценный трофей, и мне надо доставить его в управление фронта!
– Да хоть в наркомат обороны, город Москва, Гоголевский бульвар, шишнадцать, – передразнил кого-то капитан. – Автомобилей нет, сказано же. Можете поискать Степаныча, водителя кобылы. Поедете, на подводе вывезете, если тут недалеко.