– Агафеич – это кто, швейцар? – повернулся Сёмка к Светке. Та пожала плечами.
– Откуда я знаю? Наверное… – и, после крошечной заминки: – Сём, ты на меня не сердись, хорошо? Мы с Галиной договорились, что если мы в городе ничего не найдём, то вернёмся к ним домой. А она тогда заранее маму подготовит, и они вместе объяснят всё Галкиному отцу, когда он со службы вернётся. А тебе ничего не сказала, чтобы ты об этом не думал, а только как дверь найти. Домой очень хочется… – и девочка всхлипнула, пряча предательски покрасневшие глаза.
«Ну вот, опять! Верно говорят – глаза на мокром месте… Но сердиться на неё решительно невозможно. В самом деле – попасть вот так в прошлое, в осаждённый город, под японские снаряды… Другая бы в истерике билась, а Светка очень даже хорошо держится, раз уж на девчачьи хитрости сил хватает…»
По коридору снова застучали башмачки. Прибежала Галина – с ключом от библиотеки. Сёмка облегчённо выдохнул.
Гимназистка распахнула высоченную, с полукруглым окошком наверху, дверь с тусклой медной табличкой: «Библіотека». Пара секунд на то, чтобы глаза привыкли к полумраку – и…
У Сёмки подкосились ноги.
Вот она. Будто всегда тут была… В длинном простенке между библиотечными шкафами – три гравюры в тяжёлых золочёных рамах: «Васильевскій спускъ», «Ново-дѣвичій монастырь», «Таганская площадь». Дверь пристроилась точно под третьей. Ну да, правильно – Сёмка живёт на Таганке, и там же находится их со Светкой школа.
Мальчик шумно выдохнул – оказывается, с того момента как Галина принялась отпирать библиотечную дверь, он не дышал. Рука, сжимающая заветный ключ, занемела – не заметил, когда успел вытащить его из кармана. Семён разжал ладонь – бородка, как в тот, первый раз, впилась в кожу, оставив на ней глубокий, быстро наливающийся краснотой отпечаток.
– Ну что? – прошипела Светка. – Есть? Видишь?
Сёмка снова прокашлялся. Это уже входит в привычку?
– Вот она, передо мной. Видишь картины на стене, напротив? Дверь под третьей.
По прошлому опыту Сёмка помнил, что Светлана увидела дверь лишь в самый последний момент. Или показалось? Они ведь тогда вообще не проходили через эту дверь! «Провал в прошлое» произошёл тогда, когда он, Сёмка, провернул ключ в скважине. А спутница, кажется, держала его за руку?
«Это, наверное, очень важно!» – он похолодел от мысли, что сам может вернуться домой, а Светка останется здесь, за закрытой дверью.
Но почему это дверь должна закрыться? А если и закроется – что мешает открыть её снова? В любом случае суетиться сейчас не стоит. Надо продумывать каждый шаг – «медленно и методически», как говорит дядя Витя. Очередная фраза из очередной любимой книги…
Всё словно тонет в липкой патоке. Звуки исчезают, полосы света из окон сливаются в невыразительный серый фон, окружающие предметы расплылись. И только Дверь выделяется на этом размазанном фоне невыносимой фотошопной чёткостью.
Галина шагнула вперёд, обходя застывшую в дверном проёме подругу. Светка стоит, будто боится даже шорохом нарушить навалившуюся тишину, – и шаги гимназистки звучат в ватной тишине, как колокольный звон.
– Ну что, нашли, что искали? Сём, Свет, что вы молчите, в самом деле?
Сёмка встряхнулся, как мокрый спаниель. Нормальный мир вернулся – привычные уличные шумы, топот копыт, голоса, далёкий гудок паровоза. Но и дверь никуда не делась – хотя и перестала быть воплощённым, зримым центром мироздания. Дверь как дверь…
– Да. – Спасибо, хоть откашляться не тянет… – Да, нашли, всё хорошо. Спасибо за помощь!
– Так вы не уверены, сможете ли вернуться? – расстроенно спросила Галина. Она повторяла это снова и снова, и всякий раз Светка отчаянно мотала головой, не выпуская ладони подруги. Глаза у обеих были зарёванными.
Когда Сёмка рискнул прикоснуться к Двери, он снова, как в тот, первый раз, испытал укол неведомой энергии, проникшей в тело через ключ. На этот раз мальчик не испугался: он того и ждал – нет, даже жаждал, мучительно мечтая о короткой судороге, пронзающей руку до самого плеча. Теперь вставить бородку ключа в скважину – и всё, путь домой открыт!
«Удивительно – отстранённо подумал он, – а ведь Светка, осознав, что всё в порядке, не кинулась к двери с воплями „Хочу к маме!“ Нет, она повисла на Галкиной шее, и уже полчаса девчонки прощаются, уверяя друг друга, что непременно встретятся снова».
Ему бы эту уверенность…
Галина, разумеется, попросилась «сходить туда, с вами, хоть на минуточку посмотреть на будущее». Сёмка решительно воспротивился: конечно, Москву не обстреливают из пушек – но как быть, если Дверь всё-таки закроется навсегда?
– Свет, так я буду ждать, – в который уже раз повторила Галка. – Сегодня нам объявили, что гимназия закрывается. Если японцы подойдут к Артуру с суши, здесь будет солдатский госпиталь. А я поступлю в него добровольной сестрой милосердия и буду каждый день заходить сюда и проверять, не появилась ли ваша дверь. И картинку никому снять не позволю!
Сёмка вздохнул. Сто раз ведь говорил: они «вошли» в 1904-й год не здесь, а на пирсе. В гимназической библиотеке только выход; а где окажется на новый вход – кто его знает? И окажется ли вообще…
Но промолчал: зачем расстраивать человека?
Всё, пора…
Ребята взялись за руки. Сёмка нарочито медленно поднял ключ. Вот, сейчас…
– Подождите! – Галина схватила мальчика за рукав, будто стремясь удержать. – Я так и не успела спросить: скажите, японцы нас не одолеют? Крепость устоит? И флот – он тоже победит?
Глаза гимназистки вспыхнули такой надеждой, что Сёмка, не выдержав, отвёл взгляд.
– Конечно, Галь, – ответила Светлана. – Русские побьют японцев и прогонят прочь из Маньчжурии. И острова на Курилах захватят, и все японские корабли потонут. А сама Япония так испугается, что их парламент примет закон, запрещающий японцам иметь армию. И японцы будут делать для всего мира красивые товары, а в Москве откроют специальные японские рестораны. А ещё они придумают такие книжки с картинками – мангу. Я тебе в следующий раз привезу!
«Ну да, только Светка не сказала, что произойдёт всё это на сорок лет позже. А до тех пор случатся ещё две страшенные войны. А в эту войну Россия будет побеждена и корабли – те, что горделиво дымят сейчас в гавани Артура, – уйдут на дно. И крепость падёт, и…
Но ведь Светка не солгала? Они всё равно одолеют, пусть и через много лет. И правильно, нельзя подрывать веру в победу у тех, кому предстоит сражаться…»
Сёмка ощутил мимолётный, но болезненный укол совести: Галина, хрупкая, большеглазая девочка в гимназическом переднике, остаётся на войне, а он, здоровый лоб, бежит прочь? А если…
– Ладно уж, ступайте! – Галина отпустила его рукав и шагнула назад. Голос её предательски дрожал. – И… спасибо вам! Я только скажу родителям, пусть знают, что всё будет хорошо, можно?
– Ну вот мы и дома, – сказал Сёмка. Прозвучало это до ужаса обыденно. Собственно, оно и было до ужаса обыденно – привычный до последней чёрточки на полу школьный коридор, двери кабинетов, ровный свет люминесцентных ламп. И постеры на стене. Царь Пётр, шагающий вдоль строящихся галер, парадный портрет Рокоссовского. И чёрно-белая фотография, сделанная с возвышенности: гавань между грядами сопок, россыпь низких домиков… И – корабли. Низкий, увенчанный частоколом труб, на фоне Тигровки – это «Аскольд». Чуть дальше – приземистый, длинный «Баян», а за ним маячат туши броненосцев.
«Снимали со стороны Нового города. – думал Сёмка. – Видимо, с Орлиного гнезда. Но уже много позже нашего визита; за старыми винтовыми корветами виден „Ретвизан“, а ведь он только сегодня стоял у стенки, на ремонте, с кессоном у борта. Его трёхтрубный силуэт ни с чем не спутать – разве что с „Пересветом“. У остальных броненосцев эскадры по две трубы…»
– Сём! – зашептала Светка. – Сём, получилось! Мы дома!
– Ура, – коротко ответил он. – А ты сомневалась?
– Да нет, но… – девочка растерялась. – Но я думала… Ты что, не рад?
– Да рад я, рад… – вздохнул Сёмка. – Всё нормально, Свет, дай только в себя прийти. И вообще – чего шепчешь? Никто нас не тронет!
Поклажа, оттягивающая руки, сделалась вдруг ужасно неудобной. Сёмка понял, что они так и стоят, уткнувшись носом в стену, – как будто снова собираются шагнуть в ту, первую Дверь.
Кстати – а Двери-то здесь и нет…
– Вознесенский? Ларина? Что вы тут делаете?
Классная руководительница восьмого «В», географичка Татьяна Леонидовна. В глазах, прикрытых старомодными очками, – раздражение. И принесла же её нелёгкая…
– Почему не на уроке? Опаздываете? А это что у вас?
– Книжки, – торопливо ответил Сёмка. – И плакаты. Это для внеклассного задания, на сегодняшний доклад…
– Да, по обороне Порт-Артура, – включилась Светлана. – Мы за ними к Сёмке домой на перемене бегали, потому и опоздали.
Географичка покосилась на Сёмкину ношу – стопку пакетов из коричневой бумаги, перетянутых бечёвкой.
– Да? Ну, ладно идите в класс, второй звонок уже три минуты как был.
Доклад ещё не начался. Нескладный долговязый десятиклассник развешивал у доски карты. Получалось неважно – большой лист со схемой порт-артурской обороны перекосился и грозил вот-вот упасть. Старшеклассник нервничал, стараясь аккуратнее приладить лист; двое других возились с ноутбуком – на интерактивной доске мигал рабочий стол «Винды». На первой парте красовалась модель крейсера – белого, с черно-жёлтыми трубами. Сёмка недоумённо свёл брови: что за дела? Насколько он помнил, крейсера Порт-Артурской эскадры – «Баян», «Новик», или «Паллада», которую показывал им Задрыга, – несли одинаковую оливково-серую боевую окраску.
Историчка встретила опоздавших укоризненным взглядом и махнула рукой: садитесь. Третья парта в правом ряду была свободна – на ней и устроились Сёмка со Светланой, хотя до сих пор сидели порознь, в разных углах класса. По рядам прошло шевеление, а Балевский, обычный Сёмкин сосед, удивлённо поднял брови и скорчил глумливую физиономию. Сёмка исподтишка показал ему кулак: «только попробуй!» Девчонки с первой парты прыснули в кулачки – и Сёмка понял, что его спутница до сих пор в длинной, до лодыжек гимназической юбке уныло-коричневого цвета.