Внеклассная работа — страница 39 из 54

– А вы говорите – повезло. – Сёмка заворочался, поудобнее устраиваясь на узкой госпитальной койке. – Вот если быинашане рванула…Атак – столько людей побило, какое же это везение? Самая что ни на есть невезуха – один несчастливый шанс из пяти, и как раз наш!

– Скорее, одна исправная дистанционная трубка на пять штук, – усмехнулся лейтенант. – Мой знакомец, штабс-капитан Меллер, осматривал такие несработавшие гостинцы – так уверяет, что виноваты дефекты в установке ударных трубок. Потому бомбы и не взрываются – идай Бог, чтобы японцы подольше пребывали на сей счёт в неведении.

Сёмка припомнил утреннюю встречу перед госпиталем. Галина и её матушка тоже рассказывали о неразорвавшейся бомбе, едва не погубившей двух младших девочек Топольских.


Лейтенант Унковский около часа пополудни прибыл на «Монголию» навестить товарища, раненого мичмана с «Пересвета», с которым был знаком ещё по Петербургу, – того самого, что вчера в полубреду рассказывал о страшных попаданиях в броненосец. На первой лазаретной палубе Унковский заметил Сёмку – и немало удивился.

Тогда, на «Петропавловске», лейтенанту повезло: взрывом его выбросило за борт и он остался жив, подобранный шлюпками с русских кораблей. После гибели броненосца Унковский служил на берегу, в техническом управлении, – как минёр и знаток гальванического оборудования, он занимался прокладкой телефонных линий и монтировал на фортах прожекторные станции. Но история с двумя подростками, невесть откуда взявшимися на борту обречённого «Петропавловска», не давала лейтенанту покоя. Среди спасённых их не оказалось, среди выловленных из воды трупов детских тоже не было. Можно, конечно, предположить, что подростки утонули вместе с кораблём, – но что это меняло? Даже на фоне грандиозной трагедии, гибели сотен людей, адмирала история с брошенными на броненосце детьми громко отозвалась на эскадре. О ней даже порывался писать в «Новом крае» известный в Артуре Ножин, тот самый, кому личным распоряжением Стесселя было категорически запрещено посещать форты и батареи. Попавший в немилость у всесильного генерал-адъютанта, Ножин был, как сказали бы в Сёмкины времена, «лишён аккредитации». Не помогло даже то, что раньше он состоял при особе коменданта крепости генерала Смирнова.

Печатать материал о пропавших на «Петропавловске» детях Ножину запретили; со временем неприятная история позабылась, но продолжала занозой сидеть в памяти Унковского. И вот – такая встреча!

– А где твоя спутница? – поинтересовался Унковский. – Та милая барышня, что произвела такое впечатление на наших мичманцов. Лёвочка Шмидт, царствие ему небесное, соловьём разливался…

Сёмка ещё на «Петропавловске» обратил внимание, что лейтенант весьма словоохотлив, и старался теперь отмалчиваться. Но от прямого вопроса как увильнёшь? К тому же на «Монголии» знают, что Светка ушла с Галиной Топольской – найти их не составит никакого труда. И принесла же нелёгкая этого лейтенанта!

– Мы… – он заперхал, чтобы выгадать несколько секунд, сочинить подходящий ответ. – Она в Сводном, кажется, госпитале, с подругой – у той там матушка служит. Хотят узнать, можно ли переправить меня на берег. А то здесь места мало, всё везут и везут раненых…

Ошибка – это ведь не ложь? Подумаешь, госпиталь перепутал – контузия, можно понять. А лейтенант пускай ищет, если охота!

– Да, брат, ты теперь тоже раненый, – добродушно заметил лейтенант. – Как и все, кому от японских снарядов ущерб вышел – что в городе, что в фортах, что на эскадре. Кстати, насчёт везения – второй раз, считай, заново родился!

Прозрачный намёк на историю с «Петропавловском»? Унковский выжидающе замолчал. Ну уж нет, не на того напали!

– Нут так ведь японцы вон как по гавани бьют! Того и гляди в «Монголию», попадут! Я слышал, когда она с эскадрой на прорыв выходила, так её японский крейсер вовсе чуть не утопил, верно?

– Неверно. Японцы, друг мой, хотя бы и для виду, а соблюдают положения Гаагской конвенции о войне на море. Крейсер только осмотрел пароход и отпустил. Потому как плавучий госпиталь, некомбатанты[25] – а значит, неприкосновенны по всем правилам цивилизованной войны.

– А почему наши корабли тогда вернулись? – Сёмка старательно изобразил на лице наивность пополам с горячим интересом. Он давно уже изучил сражение в Жёлтом море, когда 28 восьмого июля (по здешнему календарю, разумеется) Порт-Артурская эскадра в последний раз рискнула выйти в море, чтобы прорываться во Владивосток.

– Адмирал Витгефт, Вильгельм Карлович, командующий эскадрой, погиб… – мрачно ответил Унковский. Видно было, что тема причиняет ему боль. – … И прямо на мостике «Цесаревича» – отказался, вишь ты, пройти в броневую рубку. А следующим снарядом поубивало и командира броненосца, и весь адмиральский штаб. На «Цесаревиче» перебило штуртросы, он покатился в циркуляцию. И, пока остальные командиры броненосцев поняли в чём дело, ордер эскадры развалился, и пришлось несолоно хлебавши отползать к Артуру. А ведь как ладно всё шло! – сгоречью добавил офицер. – Японцы не выдерживали нашего огня и вот-вот должны были откатиться назад. Тогда был бы эскадре прямой путь до Владивостока, навстречу крейсерам Иессена…

– А «Цесаревич» – он тоже утонул, как и «Петропавловск»? – продолжил валять дурака Сёмка. И прикусил язык – он же сам старался отвлечь собеседника от разговора о гибели флагмана…

Лейтенант никак не отреагировал на неосторожную фразу.

– Да нет, хвала Господу, цел. Но в Артур, правда, не вернулся – дополз до Циндао, к германцам, и там разоружился. Другие корабли тоже сумели уйти: «Аскольд» и миноносец «Грозовой» – в Шанхай, ещё три миноносца добрались до Циндао, где интернировались вместе с «Цесаревичем». Кстати, с ними, на «Бесстрашном», был Коля Иениш – вы могли его видеть на «Петропавловске». Тоже повезло, уцелел…

Сёмка кивнул. Он запомнил молчаливого мичмана, возившегося в кают-компании с фотоаппаратом.

– Ну вот. Из всей эскадры кораблей во Владивосток попытался прорваться только «Новик». Но по дороге сжёг уголь и зашёл на пост Корсакова на Сахалине, чтобы пополнить бункера. Там его и подловила новейшая японская «Цусима» – бронепалубный крейсер, только-только с верфи. «Новик» так покалечило в бою, что пришлось его взорвать.

Помолчали. Сёмка с тревогой ждал, что лейтенант снова начнёт задавать неудобные вопросы, но того, похоже, вконец расстроили горькие воспоминания:

– С тех пор, друг ты мой Семён, эскадры, как боевой силы, можно сказать, нет. Матросов списывают в пехоту, корабли передают пушки и прожектора на форты да батареи. Минные аппараты с катеров – и те приспособили для стрельбы на сухом пути.

Сёмка кивнул. Он знал о миномётах – артурском изобретении, ставшем позднее столь популярным. Спасибо капитану Гобято, приспособившему морские шестовые и метательные мины для навесной стрельбы по японским окопам.

Вообще-то, понять Унковского можно. Моряку нелегко оказаться на сухопутной службе. К тому же он лучше многих своих коллег знает, какие стальные клещи сдавливают сейчас крепость и как стремительно, с каждым днём, тают шансы на помощь извне. Второй Тихоокеанской эскадре ещё тащиться вокруг половины глобуса; Куропаткин, главнокомандующий сухопутной армией, так и будет пятиться назад – и допятится до того, что Порт-Артур падёт задолго до прихода балтийцев. Стоит японцам занять господствующую над городом гору Высокая – и стальные красавцы, что стоят сейчас на внутреннем рейде, будут за несколько дней потоплены огнём осадных мортир. Итолько броненосец «Севастополь», канонерка «Отважный» да пять миноносцев предпочтут гибель в бою бесславному расстрелу в гавани. Ещё несколько миноносцев перед самым падением крепости прорвутся в нейтральные порты – и среди них «Статный», сумевший вывезти в Чифу знамёна порт-артурских полков и квантунского флотского экипажа Правильно – с большой буквы), а также секретные документы морских и сухопутных штабов, донесения главнокомандующему.

Участь Второй Тихоокеанской эскадры окажется ещё страшнее – мало кто сможет прорваться мимо огненного рубежа Цусимы. Остальные лягут на дно или с позором спустят флаги перед победителями. Это станет последней точкой в неудачной войне, после чего останется только одно – просить мира, соглашаясь на условия, которые год назад невозможно было представить даже в кошмарном сне. Другое дело, что и японцам придётся несладко: война высосет все соки из экономики Страны Восходящего Солнца, и противник будет ничуть не меньше русских радоваться миру. Что никак не помешает самураям всего через три с половиной десятка лет ввязаться в новую авантюру, на этот раз мирового масштаба.

– Ладно, рад был тебя повидать, – сказал, Унковский, поднимаясь с табурета. – Прости, дел невпроворот – я и сюда-то, на «Монголию», вырвался с трудом. Война, брат, тут не до визитов… Но, если случится какая надобность, спрашивай меня в Главном управлении квантунской крепостной артиллерии правильно с большой). Я там при штабе генерала Белого состою, офицером по связи с флотом. После «Петропавловска» меня хотели откомандировать в распоряжение коменданта Владивостока, даже приказ подписали, да я упросил оставить в Артуре. Негоже боевому офицеру бегать от войны, стыдно!


Вот уж не ожидал, что беседа с лейтенантом вымотает меня до такой степени. Хотя чему удивляться – после контузии-то! Снова разболелась голова; после ухода Унковского я пролежал пластом ещё часа два и пришёл в себя лишь к вечеру. Соседи по палате – вообще-то, по лазаретной палубе, Галка со Светланой не придумали ничего лучше, как затащить меня в плавучий госпиталь, – рассказали, что я провалялся без сознания часа три, после того как меня сюда привезли. Девчонки свалили в город. Осмотревший меня чуть позже доктор Ковалевский полон оптимизма: как я понял, он ожидал куда более серьёзных последствий. Голова тем не менее кружилась и раскалывалась, и к тому же мутило меня не по-детски. Первая же попытка встать закончилась позорным провалом: я растянулся в полный рост, желудок вывернуло наизнанку, да ещё был безжалостно обруган медсестрой.