– Почему ты там сидишь? И почему неодета?
– Сняла платье, чтобы не испачкать. Тут пылища – ужас. Не вытирает никто, так я решила тряпкой пройтись, – ответила спрятавшаяся за перилами нимфа, разглядывая Николаса. – А села, потому что неодетая. Стыдно. Вы ведь не одна…
Опомнившись, Николас смущенно отвернулся.
– Сейчас поднимусь, принесу тебе платье и туфли. Сэр Николас не смотрит. Кстати, познакомься. Это гувернер, он будет руководить твоим воспитанием и готовить тебя к балу.
– Здравствуйте, – проворковал ангельский голос.
Фандорин, не оборачиваясь, слегка поклонился, что было довольно глупо. Определенно мадам Куценко самой не помешал бы гувернер. Неужто не могла подождать с представлениями, пока девушка оденется и спустится вниз?
Но вот Мира сошла с небес на землю, и оказалось, что никакая она не девушка, а девочка, совсем еще ребенок. На вид ей можно было дать лет тринадцать, да и то без поправки на современную акселерацию. Ее макушка приходилась магистру где-то на уровне локтя, фигурка была щупленькая, без каких-либо намеков на женские округлости. Уж во всяком случае, лифчик, проглядывавший сквозь тонкое батистовое платье, Мире был точно ни к чему.
– Я вас оставляю наедине, чтоб вы могли как следует познакомиться. Не дичись. – Госпожа Куценко ласково погладила девочку по кудрявой головке. – Обещаешь?
– Хорошо, Инга Сергеевна.
– Сколько раз говорить, называй меня просто «Инга». Сэр Николас, я скажу Клаве, чтобы она пришла через десять минут и помогла вам разместиться.
Когда за хозяйкой закрылась дверь, Мира сделала два шага назад – не от застенчивости, а чтобы удобнее было рассматривать двухметрового учителя.
– Вас че, правда «сэр Николас» зовут? – недоверчиво спросила она и не удержалась, прыснула.
– Зовите меня «Николай Александрович». И давайте сразу договоримся: я буду исправлять неправильности вашей речи, а вы за это не будете на меня обижаться. Идет?
Дождавшись, когда она кивнет, Николас продолжил:
– Первое. Слово «что» по-русски произносится нередуцированно, то есть полностью: што. Второе. Вместо просторечного «правда» в данном случае изысканней было бы употребить выражение «в самом деле». И третье. В беседе с малознакомым человеком, каким я для вас пока являюсь, одного кивка в знак согласия недостаточно. Нужно обязательно произнести вслух: «Да» или «хорошо». Вы меня поняли?
– Да. Только не говорите мне «вы», ладно? Я себя на «вы» покамест не ощущаю.
Мира посмотрела куда-то вниз – Николас подумал, от стеснения. Но нет, это она украдкой полюбовалась на свои часики. Поймав взгляд учителя, прошептала:
– Это французские, с настоящими бриллиантами. «Картье» называются. Папа купил. Ужас какие деньжищи стоят. Правда, красивые? Ой, – спохватилась она, – я хотела спросить: в самом деле красивые?
Фандорин вздохнул. О, великий и могучий, сам черт в тебе ногу сломит.
А девочка ему, увы, понравилась. Да и как она могла не понравиться – такая славная, хорошенькая, и к тому же совсем не испорченная, а искренняя, простодушная. И так мило, по-волжски окает. Должно быть, именно это госпожа Куценко обозвала «жутким прононсом». Вероятно, Мира жила с родной матерью не в Москве, а где-нибудь в провинции.
Чтобы с самого начала не обозначить себя как педанта и зануду, Николас не стал придираться к «покамест» и к «ужасу». Подошел к письменному столу, склонился над компьютером.
– В «Крестики-нолики» играешь? Нравится?
– Воще-то не очень, – призналась Мира и шмыгнула носом. – Но я ни во что другое не умею. У меня раньше компьютера не было.
– Лучше говорить не мягко «компьютер», а твердо: «компьютóр». И каким же играм ты хотела бы научиться?
– А вы умеете? В самом деле? – Мира схватила его за рукав. – Я по телеку видела, там пацаны играли по компьютОру в приключения! Подземелье с сокровищами, скелеты, а не правильно угадаешь – тебе кранты! Вы в такую играть умеете?
Он кивнул, глядя в ее ясные, полные радостного ожидания глаза, и подумал: очень инфантильна для своего возраста, но это делает ее еще очаровательней.
– Ага, а сами кивнули, – засмеялась Мира. – И «да» не сказали! Так научите меня играть в приключения?
Улыбнувшись, Ника пообещал:
– Научу. Не только играть. Если захочешь, мы будем с тобой сами придумывать новые игры. Это еще интересней.
Девочка взвизгнула от восторга, подпрыгнула и с меткостью дрессированного дельфина чмокнула Фандорина точно в середину щеки.
Похоже было, что контакт с ученицей наладился.
Из «детской», как внутренне окрестил Ника комнату Миры, гувернера отвели к управляющему усадьбой, уютному усачу Павлу Лукьяновичу с белорусским выговором и повадками армейского отставника. Он вручил новому жителю Утешительного ключи от «партаментоу» (апартаментов) и магнитную карточку, чтобы открывать ворота. Предупредил, что на «террыторыи объекту» действуют особые правила безопасности, потому что «Мырат Виленовитш большой тшеловек, а у большого тшеловека и проблэмы большие». Эти слова Павел Лукьянович сопроводил странным безулыбочным подмигиванием, что, видимо, означало: шучу, но не совсем.
Следуя за горничной в свои «партаменты», Фандорин видел из окна, как хозяин выезжает из ворот: впереди джип охраны, сзади еще один, а в лимузин рядом с шофером сел какой-то человек-гора – ростом с Николаса, но вдвое шире. Что-то многовато лейб-гвардейцев для светила хирургии, подумал Ника и спросил, кивнув в сторону великана:
– Личный телохранитель?
– Нет, это секретарь Мирата Виленовича, Игорек, – ответила горничная, милая женщина средних лет по имени Клава. – Он в Америке университет закончил.
Должно быть, по футбольной стипендии, предположил Николас.
«Партаменты» оказались, двухкомнатной квартиркой, небольшой, но вполне комфортабельной. Правда, вид из окон был так себе – на хозяйственные постройки.
Развешивая в шкафу вещи, Клава попросила:
– Вы уж, Николай Александрович, помягче с Мирочкой, без строгостей. Такая девочка хорошая, деликатная. Не обвыклась еще здесь. У нас в обслуге все ее знаете как жалеют.
– За что же ее жалеть? – удивился Фандорин. – Дай бог всякой девочке расти в таких условиях.
Горничная аж рубашку уронила.
– Всякой? Да вы что! Над Мирочкой вся страна слезы лила!
На лице гувернера отразилось полнейшее недоумение, и Клава шлепнула себя по лбу:
– Ах да, вы же англичанин. Очень уж чисто по-русски говорите, я и забыла. «Надейся и жди», наверно, не смотрите?
– Это ток-шоу, да? Нет, я телевизор почти не смотрю, только новости по шестому каналу.
– И газет наших не читаете? О Мирочке писали «Комсомольский москвич», «Факты и аргументы», «Фитилек», да все писали!
Ника виновато развел руками:
– Нет, я этих изданий не читаю. Только газету «Таймс». – И, просветлев, вспомнил. – Еще иногда еженедельник «Эросс».
– А-а, тогда понятно, – протянула Клава и отвернулась.
Кажется, Николас безвозвратно погубил себя в ее глазах. Она быстро закончила свою работу и вышла, даже не попрощавшись.
Ну и ладно. Фандорину сейчас было не до ханжеских предрассудков обслуживающего персонала.
Он встал у окна, попытался собраться с мыслями.
Итак, пропуск в ад получен. Оттого что это место скорее напоминает рай, только хуже. Тогда получается, что он прислан сюда соглядатаем от Сатаны. Никаких инструкций или заданий Николасу не дали – только устроиться гувернером, и все. Но телефон ему выдан не случайно. Скоро он зазвонит, можно в этом не сомневаться. Неизвестно, чего именно потребует Жанна от своего агента, но это наверняка будет нечто, несущее обитателям Утешительного беду…
Короткий стук в дверь. Снова вошла горничная. Положила на стол какую то папку, сухо сказала:
– Хорош учитель, не знает, кого учить собрался. Вот, почитайте. Это я подбираю публикации, про Мирочку.
И с надменным видом удалилась.
Фандорин развязал тесемки. Увидел сверху женский глянцевый журнал «ККК». На обложке – робко улыбающаяся Мира. И крупно анонс: «МИРАНДА КУЦЕНКО: ЗОЛУШКА НАШИХ ДНЕЙ».
Сел в кресло, стал читать.
…В детском доме райцентра Краснокоммунарское таких девочек и мальчиков больше двух сотен. Большинство попали сюда совсем крошками, прямо из Дома малютки.
„Детский дом“ или „интернат“ – слова не правильные, обманные. Не нужно стесняться названия „сиротский приют“, потому что именно этим святым делом здесь и занимаются: дают приют сиротам – уж как могут. У этих детей никогда не было настоящей семьи, они всегда носили только казенную одежду и питались только казенной пищей – увы, скудной, потому что область здесь бедная, дотационная, и своих сироток ей баловать особенно не на что.
Но чем суровей и безрадостнее реальная жизнь, тем больше человеческая душа стремится к полету, к мечте, к несбыточному. И каждый из маленьких жильцов приюта, конечно же, грезит о том, что родители его не бросили, а потеряли, что они ищут свое драгоценное дитятко и однажды непременно найдут. Сколько трогательных, наивных и совершенно фантастических историй впитали крашенные масляной краской стены спален! О папах-разведчиках, о мамах-актрисах, о роковых подменах в родильном доме…
Как рассказал автору этих строк директор Краснокоммунарского детдома Р. Мовсесян, обычно такого рода фантазии иссякают к тринадцатилетнему возрасту, когда подрастающий человечек начинает готовить себя к реальной, взрослой жизни. Иссякают, но не исчезают совсем, они продолжают жить на самом донышке юного сердечка.
О, как всколыхнулась, забурлила вода в этих глубоких омутах после чуда, которое произошло в тихом волжском городке! Сказка спустилась с небес на землю и озарила жизнь всех сироток нашей бескрайней страны волшебным светом надежды. И рассказывать эту историю нужно именно так – как сказку.
Жила-была на свете девочка с чудесным именем Миранда. Но кроме звучного имени ничегошеньки у нее не было, даже отца с матерью. Росла она, как травинка в поле. Мамина ласка и папина забота не оберегали ее ни от злого ветра, ни от ледяного дождя, и потому выросла она тоненькой и чахлой. В детстве много болела, из-за этого два раза оставалась на второй год, а потом, хоть и выздоровела, но ост