Николас не жалел усилий, чтобы придать девочке уверенности. Убеждал, что в пышном платье с кринолином она божественно хороша (это было сущей правдой), показывал, как нужно ходить, как держать осанку. Целый час посвятил инструктажу по пользованию столовыми приборами, хотя был совершенно уверен, что новорусский бомонд этих премудростей знать не знает.
Больше всего Миранда боялась что-нибудь не то сказать и тем самым опозорить Мирата Виленовича.
– А ты говори поменьше, – посоветовал ей Ника. – Это и есть самый хороший тон для молоденькой девушки в присутствии взрослых. Спросят что-нибудь – ответишь, ты же не дурочка. А так смотри на всех с улыбкой, и больше ничего. Улыбка у тебя, как у мадонны.
В знаменательный день, когда в доме уже ждали гостей, Фандорин отвел нарядную Миру в сторону и ободряюще сжал ее затянутый в длинную перчатку локоток:
– Ты знаменитость. На тебя будут смотреть, в том числе ревнивыми глазами. Выискивать промахи, особенно женщины. Это не должно тебя пугать. Так уж устроен свет – не важно, в девятнадцатом веке или в двадцать первом. Будь со всеми доброжелательна и вежлива, но если почувствуешь насмешку или вызов, не теряйся. Я постараюсь держаться неподалеку и приду тебе на помощь.
– Ничего, Николай Александрович, – улыбнулась девочка белыми от страха губами. – Мне бы только папу не подвести. А если кто на меня наедет, дам сдачи. Роберт Ашотович всегда говорил: «Кто добрый, с тем надо по-доброму, а если кто обидел – давайте сдачи». Еще песню нам пел, свою любимую.
И Миранда пропела хрустальным голоском:
– «При каждой неудаче давать умейте сдачи, иначе вам удачи не видать». А во двор уже въезжал автомобиль первого из гостей.
– Ну, в бой, – подмигнул Николас. – Ой, мамочки…
Мира деревянной походкой двинулась в сторону передней, откуда уже доносился звучный, известный всей стране бас режиссера Оскарова:
– Миратушка! Ингушетия! У, затворники, старосветские помещики! Визит Магомета к горе! А где именинница?
Николас выглянул из коридора, увидел, как киноклассик, склонив львиную голову, целует ручку мертвенно бледной Миранде. Рядом стояла умопомрачительная мадам Оскарова, с великодушной улыбкой взирала на дилетантку и – с точно таким же выражением лица – на празднично расчесанного Агбара, который возбужденно подпрыгивал и повизгивал у ног хозяйки.
– Ты что это фрак нацепил, низкопоклонник? – Куценко шутливо снял с плеча режиссера несуществующую пылинку. – Хватило бы и смокинга. Девочке всего восемнадцать.
– Да я не из-за вас. Был на открытии фестиваля «Русский меценат». Бабки на картину нужны, я тебе говорил.
– Ну и как? Достал? Режиссер махнул рукой.
– Сказал бы я тебе русским языком, если б не присутствие этого волшебного дитяти.
«Меценат, лови откат» – вот какой у них фестиваль.
Тут каннско-венецианский лауреат все-таки не сдержался и выразился самым энергичным, идиоматическим манером, отчего Мира вздрогнула и испуганно оглянулась на Николаса. Тот пожал плечами: ничего не поделаешь, видно, так в этой среде заведено.
Куценко засмеялся, жестом пригласил проходить в салон, где стояли столы с винами и закусками, но другой рукой приобнял госпожу Оскарову.
– Маруся, ты через пять недель ко мне, на техосмотр. Помнишь?
– Уж про что про что, а про это я помню всегда.
Красавица нежно поцеловала хозяина в щеку, а по лестнице уже поднимались новые гости – и тоже такие, которых знала вся страна. Это был истинный парад планет!
Сначала обомлевшей Мире вручил букет Максим Кафкин, ведущий телешоу «Как украсть миллион». Не успела она прийти в себя, а ей уже тряс руку колумнист Михаил Соколов, реставратор некогда славной и теперь снова входящей в моду профессии сатириков-государственников. Потом бедняжку целовала светско-парламентская львица Ирина Оригами. А следом, шурша шелками и туманами, уже наплывала блистательная Изабелла Марченко (народная кличка «Средство Макропулоса») – на великую актрису Николас воззрился с особенным интересом, вспомнив, что она судится с газетой «Эросс» за диффамацию: редакция поздравила легенду кинематографа с совершеннолетием правнука.
Миранда держалась молодцом: подарки принимала грациозно, разворачивала, мило ойкала и даже розовела. На вопросы отвечала тихо, но без робости, иногда же ограничивалась одной улыбкой, что было уже высшим пилотажем.
Успокоившись за воспитанницу, Фандорин переместился в салон, где джазовый секстет исполнял вариации на темы классических шлягеров из Доницетти и Беллини. Теперь можно было подумать и о себе.
Странное у него было предчувствие: сегодня, наконец, что-то произойдет. Не может же затишье продолжаться вечно? Сколько можно выгибать шею и всматриваться в небо: когда же выползет грозовая туча? Воздух насыщен электричеством, где-то за горизонтом перекатываются булыжники грома, а бури нет и нет. Уж скорей бы.
За все эти дни ни одного звонка от Жанны. Выданный ею телефон молчал, но Ника не забывал о нем ни на секунду, был готов к тому, что проклятая машинка в любое мгновение запищит – так истинный самурай живет в непрестанной готовности к внезапной смерти.
В салоне, среди выпивающих, хохочущих, целующихся звезд магистру сделалось совсем тоскливо – будто он по случайности угодил на глянцевый разворот журнала «Семь дней».
Он выскользнул в прихожую, чтобы через боковой коридор ретироваться в свои «партаменты» – и как раз налетел на чету Куценко. Они стояли спиной к двери и приближения гувернера не слышали, потому что, производя свой маневр, Николас старался ступать как можно тише. В результате чего и сделался невольным свидетелем маленькой супружеской сцены.
Инга Сергеевна говорила с ласковой укоризной:
– Дурачок ты, ей-богу. Нашел к кому ревновать. Сколько лет прошло! Ты бы еще татаро-монгольское иго вспомнил. Глаза мои этого Яся не видели бы, пропади он пропадом. Ведь ты сам его пригласил, у вас свои дела.
– Дела делами, но как вспомню… – глухо рокотал Мират Виленович.
Беседа явно носила интимный характер, однако пятиться назад было глупо – еще подметка скрипнет, только хуже получится. И Фандорин поступил самым тривиальным образом – кашлянул.
Мадам Куценко обернулась, вспыхнула и, бесстрастно улыбнувшись Николасу, спустилась по ступенькам вниз. Хозяин же, тоже покашляв, счел нужным задержаться – должно быть, от смущения.
Выход в такой ситуации один: завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Поэтому, глядя через распахнутые двери на столичный бомонд, Фандорин сказал:
– Все-таки не зря русских женщин называют самыми красивыми. Всего несколько лет раскрепощенности, богатства, и вот наши светские львицы уже ничем не уступают лондонским или парижским. Вы только посмотрите, это же просто конкурс «Мисс Вселенная».
– Скорее, «Миссис Вселенная», – хмыкнул Куценко. – Жены наших политиков и богатеньких буратин в последние годы стремительно хорошеют и молодеют, это правда. Но дело тут не в генах, а вот в этих руках. – Он продемонстрировал свои замечательные пальцы и засмеялся. – Три четверти дам, которых вы тут видите, прошли через мою операционную. И каждый год я делаю им коррекцию – этого требует разработанный мною метод. Если какая-нибудь из моих лолобриджид опоздает на очередную профилактику, то с боем часов превратится в тыкву. Что делать – красота требует квалифицированного ухода.
Николас вспомнил, как Мират Виленович поминал жене режиссера про какой-то «техосмотр». Так вот что имелось в виду.
– Но как вы все успеваете? И заниматься бизнесом, и оперировать, и еще эта профилактика.
Куценко вздохнул:
– За счет сна, отдыха. Не помню, когда ел по-человечески – знаете, чтобы не спеша, с удовольствием. А что прикажете делать? Посвятить в свой метод ассистентов? Народ сейчас ушлый – враз свою клинику откроют и, конкурировать начнут. Прецеденты уже были. Опять же клиентки у меня особенные. – Он кивнул в сторону зала. – С ними личный контакт нужен.
Кажется, за финансовые перспективы фирмы «Фея Мелузина» можно не тревожиться, подумал Николас. В пациентках у чудо-доктора нехватки не будет, и за деньгами они не постоят.
Внезапно лицо Мирата Виленовича изменилось. Из устало-насмешливого стало сосредоточенным, напряженным. Но не более чем на мгновение. Затем хирург просиял широченной улыбкой и, глядя мимо Фандорина, воскликнул:
– Ясь! Как обычно, опаздываешь! А ну давай дневник и чтоб без родителей не приходил!
На площадку поднимался стройный господин с импозантной проседью в тщательно уложенных волосах. Смокинг сидел на нем так, словно припозднившийся гость прямо в нем родился и с тех пор другого кожного покрова не знал – только время от времени линял, обрастая новой элегантной шкуркой.
Красавец дружески хлопнул хозяина по плечу, после чего оба исполнили странный ритуал: вместо рукопожатия стукнулись открытыми правыми ладонями, а потом еще и шлепнули друг друга по лбу.
– Салют, Куцый. Как говорится: здрасьте, давно не виделись.
– Это точно. Инга уж спрашивала, чем это вы с Ясем ночи напролет занимаетесь. Вы что, говорит, ориентацию поменяли? – засмеялся Мират Виленович. – Но на сегодня брейк, лады? Только бумажку тебе одну покажу, и все. Зайдем в кабинет?
– Угу, – промычал Ясь, вопросительно глядя на Николаса.
– Фандорин, гувернер дочери Мирата Виленовича, – представился тот, но руку первым протягивать не стал, ибо гувернер – фигура второстепенная и должен знать свое место.
Правильно сделал. Рукопожатием с наемной рабочей силой гость обмениваться не пожелал – только оглядел Николаса с головы до ног и еще раз повторил, но уже с другой интонацией:
– Угу.
Вежливый Куценко представил своего знакомого:
– Это Олег Станиславович Ястыков, мы когда-то в одном классе учились. А теперь главный мой конкурент, ему принадлежат аптеки «Добрый доктор Айболит». Вы их, конечно, знаете.
Тот самый Ястыков, из списка приговоренных!
Стараясь не выдать волнения, Фандорин спросил: