— Так это был он!
Николас вспомнил луноход в кратере и очерченный мелом контур на асфальте.
— Я видел милицейскую машину из окна. У меня там офис!
— Знаю. Зачем он к вам приходил? О чём говорил?
— Честно говоря, я так и не понял, что его ко мне привело. Вел он себя странно… По-моему, у него произошла какая-то личная драма. Возможно, заболела жена или даже умерла. А может, бред больного воображения. Он был явно не в себе… Но мне и в голову не пришло, что, выйдя от меня, он сразу же покончит жизнь самоубийством!
Хорош советчик, препаратор душ, горько сказал он себе. Не разглядел, что перед тобой человек на краю бездны. Ему, может, всего-то и хотелось услышать живое слово участия, а ты ему: «У вас совесть есть? Отнимаете от дела занятого человека!» Главное, чем занятого-то? Господи, как стыдно!
— Ага, самоубийством, — хмыкнул капитан. — Со скованными за спиной руками. И на лодыжке ожог от электрошокера.
Достал ещё одну фотографию: перевёрнутый на живот труп, руки сзади сцеплены наручниками. Николас задержался взглядом на чёрных от крови пальцах покойника и содрогнулся.
Волков убрал страшные снимки, снова уселся. Теперь сел и Фандорин, чувствуя, что дрожат колени.
— Вот что, Николай Александрович, давай по-честному. Сначала я тебе всю правду. Потом ты мне. Лады?
Николас потерянно кивнул. Голова у него сделалась совершенно пустая, и, вопреки расхожей идиоме, мысли в ней не путались — их просто не было.
— Про убийство гендиректора ЗАО «Интермедконсалтинг» читали? — деловито спросил оперуполномоченный. — Такого Зальцмана? Его фугаской бухнули. На даче.
— Нет, не помню… Я не особенно интересуюсь криминальной хроникой. Знаете, у нас ведь бизнесменов часто убивают.
— Это точно, да и три месяца уже прошло… — Волков снова полез в папку. — Вот, нашли при осмотре мусорной корзинки в его кабинете. Видно, получил по почте, решил, что чушь собачья, да и выкинул. Гляньте-ка.
Фотография смятого листка бумаги. Машинописный текст:
ПРИГОВОР
ЛЕОНИД СЕРГЕЕВИЧ ЗАЛЬЦМАН, генеральный директор Закрытого акционерного общества «Интермедконсалтинг», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к высшей мере справедливости — истреблению,
Николас хотел сглотнуть, чтобы протолкнуть застрявший в горле комок, — и не получилось.
— Ну про то, как завалили Зятькова, из «Честного банка», ты не мог не слыхать. Кипеж по всем СМИ был.
Да, ту историю Николас помнил. Во-первых, потому что при крахе банка с симпатичным названием лишились всех своих сбережений хорошие знакомые. А во-вторых, больно уж зверское было убийство. Вместе с банкротом во взорванной машине ехали семилетняя дочь и её одноклассница — Зятьков вёз подружек в зоопарк.
— Вот тебе ещё чтение.
На стол лёг новый снимок: точно такой же листок, как два предыдущих.
ПРИГОВОР
ВЛАДИМИР ФЕДОРОВИЧ ЗЯТЬКОВ, председатель правления «Честного банка», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается к высшей мере справедливости — истреблению.
— Что… всё это значит?
Николас расстегнул пуговицу на воротнике — со второй попытки, потому что плохо слушались пальцы.
— Если честно, хрен его знает, — простодушно улыбнулся оперуполномоченный. — Но главная версия у нас такая. Кто-то решил очистить общество от кровососов и капиталистических тиранов. Какие-нибудь съехавшие с резьбы коммуняки, ветераны интернационального долга. Сам знаешь, какая у нас страна: половина нервных, половина психованных, да по половине от каждой половины когда-никогда обучались народ мочить.
Фандорин хотел возразить против столь чудовищного преувеличения, но вместо этого, ещё раз взглянув на фотографию, воскликнул:
— Это же терроризм! Самый настоящий! Непонятно кто, основываясь чёрт знает на каких сведениях, выносит невинным людям смертные приговоры и приводит их в исполнение! В России такого не бывало с царских времён! Об этом должна кричать вся пресса! В Думе нужно учредить специальную комиссию! А никто ни сном, ни духом!
— Это специально, чтоб паника не началась, по-нашему «резонанс». Шестнадцатый отдел именно такими делами и занимается, которые могут всенародный шухер произвести. Покойники-то, сами видите, люди непростые, буржуины буржуинычи, или, выражаясь интеллигентно, бизнес-элита. Принято решение вести розыск, как говорится, без участия общественности. А то начнётся: красно-коричневая угроза, трали-вали. Политика. Ладно, не моё дело. Я — сыскарь. Носом в землю уткнусь и нюхаю, есть след или нету. Короче, создана объединённая оперативно-следственная группа. Называется: «Дело Неуловимых Мстителей». Это я придумал, — похвастался капитан, но Николас юмора не оценил, потому что вырос на иных меридианах и с советской приключенческой киноклассикой знаком не был.
— Неуловимых? — повторил он упавшим голосом. — Их что, никак невозможно поймать? Но за что мне-то мстить? Я ведь никому ничего дурного не сделал. Какой-то театр абсурда…
— Что театр, это точно, — согласился Волков. — Вернее, цирк. Тут заколдованный круг получается. Вроде бы мстители эти сами подставляются: перед тем, как накрячить очередного буржуя, приговор высылают. Ставь засаду и бери их голыми руками, так?
— Так, — немного воспрял духом Фандорин.
— А вот шиш. Из-за того, что звону в прессе нет, мы узнаём про новое приключение неуловимых, когда налицо имеется трупак, мелко фасованный и в очень удобной упаковке. Приговорённые — люди серьёзные, таких на фу-фу не возьмёшь. Они привыкли, что обстоятельные пацаны грохают без предупреждения, а тут какая-то лохомудия: «гад и обманщик», «приговаривается». Зальцман выкинул приговор в корзинку — я вам говорил. Хорошо в пятницу вечером, уборщица не успела прибраться. У Зятькова бумажка эта неделю валялась, если не больше. Жене показывал, говорил — гляди, сколько чеканутых на свете развелось. Хотел выбросить, да супруга не дала. Себе оставила, подружек веселить. Повеселилась… Ни мужа, ни дочки, ни «мерса» за сто штук баксов, ни, между прочим, шофера, с которым, как установило расследование, мадам Зятькова состояла в сексуально-половых отношениях. — Волков коротко хохотнул. — В обоих случаях бумажки с приговором попали в руки следствия случайно. Запросто может быть, что и у других наших висяков по богатым, которые больше не плачут, тоже отсюда ноги растут. — И весёлый капитан неожиданно пропел. — «Мёртвые с косами вдоль дорог стоят. Дело рук красных дьяволят».
— Но… при чём здесь я? Как видите, я — не миллионер, никого не эксплуатирую. У меня в фирме всего один сотрудник!
— Что за фирма? — прищурился оперуполномоченный. На чём бабки стругаете?
Чуть смущаясь, Николас объяснил про свой уникальный бизнес. Что люди сплошь и рядом попадают в трудные или нестандартные ситуации, рады бы получить квалифицированный совет, да часто не у кого. А между тем, нет ничего ценнее вовремя данного правильного совета… Объяснял, ёжась под пристальным взглядом детектива, и сам чувствовал, как глупо всё это звучит.
— Ясно, — сказал капитан, когда Ника умолк. — Правду говорить не хотите. Нехорошо, Николай Александрович. Вроде договаривались по честному.
— Послушайте! — Николас встрепенулся. Кажется, мозг начинал оттаивать от первоначального шока, и возникла первая гипотеза, пускай нелепая. — Если это какие-нибудь осколки коммунистического режима, может, они обиделись на название моей фирмы? Усмотрели в нём издевательство над… ну, не знаю, идеалами Октября. Наверное, можно установить, кто был этот человек, который бросился… то есть, которого сбросили с крыши?
— Если бы, — вздохнул Волков, — У парашютиста нашего ни особых примет, ни документов, ни мобилы. Отпечатки пальцев взяли, сдадим в лабораторию. Бумажки оформлять целый геморрой, а проку не будет. Татухи нет — значит, не сидел. И так видно, что не уголовный.
— Да, по типу он скорей похож на советского номенклатурщика невысокого ранга. Но кто мог его убить и почему?
Милиционер встал, спрятал последнюю фотографию в папку, вжикнул молнией.
— Наверно, свои. А почему — тайна двух океанов, спросите чего полегче. Может, предал интересы пролетариата. Кто их, уродов скособоченных, разберёт. Однако уроды не уроды, а своё дело знают. И тут вырисовывается загадочка поинтересней. — Он придвинулся к Николасу вплотную и посмотрел прямо в глаза, для чего капитану пришлось подняться на цыпочки. — Что же у них с вами-то, гражданин Фандорин, облом вышел? Исполнитель мёртв, а вы живы. Зря вы со мной ваньку валяете. Ей-богу зря. Как бы вас самого в удобной упаковке не расфасовали. Мне-то что, я переживу. Ваша проблема.
И двинулся к двери, напевая песенку кота Леопольда: «Неприятность эту мы переживём».
Ника переполошился:
— Постойте! Вы не можете так меня бросить! Я же не олигарх, у меня телохранителей нет!
— У нас тоже их напрокат не дают, — бросил через плечо оперуполномоченный. — В УБОПе, правда, есть отдел защиты свидетелей, но вы же свидетелем быть не желаете. Рассказали бы правду-матушку, а? Очень уж зацепочка нужна.
Оглянулся на Николаса, немного подождал. — Не расскажете. Ну, хозяин — барин. А надумаете — вот номер.
Сунул визитную карточку, сделал ручкой и был таков. Через секунду хлопнула входная дверь, Фандорин остался один.
Пытаясь унять дрожь во всём теле, прошёлся по гостиной. Хотел выпить виски и даже налил, но тут вспомнил про сына с дочкой.
Стоп. Трястись от страха будем потом, когда дети уснут.
Растянув губы в улыбке, отправился в детскую. Что за сказку он рассказывал? Ах да, про Серого Волка. А где остановился? Чёрт, не вспомнить. Ну, будет ему сейчас за забывчивость.
Сказку досказывать не пришлось — хоть в этом вышла Николасу амнистия. Близнецы, не дождавшись возвращения сказочника, уснули, причём Геля перебралась к брату в кровать и положила золотистую голову на его плечо.
Эта поза выглядела до того взрослой, что Фандорин вздрогнул. Права Алтын, специалистка по вопросам пола! Нужно расселить их по разным комнатам. Пятый год жизни — как раз период первичного эротизма. И уж во всяком случае не следовало нести чушь про любовь между братом и сестрой!