Миранда держалась молодцом: подарки принимала грациозно, разворачивала, мило ойкала и даже розовела. На вопросы отвечала тихо, но без робости, иногда же ограничивалась одной улыбкой, что было уже высшим пилотажем.
Успокоившись за воспитанницу, Фандорин переместился в салон, где джазовый секстет исполнял вариации на темы классических шлягеров из Доницетти и Беллини. Теперь можно было подумать и о себе.
Странное у него было предчувствие: сегодня, наконец, что-то произойдёт. Не может же затишье продолжаться вечно? Сколько можно выгибать шею и всматриваться в небо: когда же выползет грозовая туча? Воздух насыщен электричеством, где-то за горизонтом перекатываются булыжники грома, а бури нет и нет. Уж скорей бы.
За все эти дни ни одного звонка от Жанны. Выданный ею телефон молчал, но Ника не забывал о нём ни на секунду, был готов к тому, что проклятая машинка в любое мгновение запищит — так истинный самурай живёт в непрестанной готовности к внезапной смерти.
В салоне, среди выпивающих, хохочущих, целующихся звёзд магистру сделалось совсем тоскливо — будто он по случайности угодил на глянцевый разворот журнала «Семь дней».
Он выскользнул в прихожую, чтобы через боковой коридор ретироваться в свои «партаменты» — и как раз налетел на чету Куценко. Они стояли спиной к двери и приближения гувернёра не слышали, потому что, производя свой маневр, Николас старался ступать как можно тише. В результате чего и сделался невольным свидетелем маленькой супружеской сцены.
Инга Сергеевна говорила с ласковой укоризной:
— Дурачок ты, ей-богу. Нашёл к кому ревновать. Сколько лет прошло! Ты бы ещё татаро-монгольское иго вспомнил. Глаза мои этого Яся не видели бы, пропади он пропадом. Ведь ты сам его пригласил, у вас свои дела.
— Дела делами, но как вспомню… — глухо рокотал Мират Виленович.
Беседа явно носила интимный характер, однако пятиться назад было глупо — ещё подмётка скрипнет, только хуже получится. И Фандорин поступил самым тривиальным образом — кашлянул.
Мадам Куценко обернулась, вспыхнула и, бесстрастно улыбнувшись Николасу, спустилась по ступенькам вниз. Хозяин же, тоже покашляв, счёл нужным задержаться — должно быть, от смущения.
Выход в такой ситуации один: завести разговор на какую-нибудь нейтральную тему. Поэтому, глядя через распахнутые двери на столичный бомонд, Фандорин сказал:
— Всё-таки не зря русских женщин называют самыми красивыми. Всего несколько лет раскрепощённости, богатства, и вот наши светские львицы уже ничем не уступают лондонским или парижским. Вы только посмотрите, это же просто конкурс «Мисс Вселенная».
— Скорее, «Миссис Вселенная», — хмыкнул Куценко. — Жены наших политиков и богатеньких братин в последние годы стремительно хорошеют и молодеют, это правда. Но дело тут не в генах, а вот в этих руках. — Он продемонстрировал свои замечательные пальцы и засмеялся. — Три четверти дам, которых вы тут видите, прошли через мою операционную. И каждый год я делаю им коррекцию — этого требует разработанный мною метод. Если какая-нибудь из моих лолобриджид опоздает на очередную профилактику, то с боем часов превратится в тыкву. Что делать — красота требует квалифицированного ухода.
Николас вспомнил, как Мират Виленович поминал жене режиссёра про какой-то «техосмотр». Так вот что имелось в виду.
— Но как вы всё успеваете? И заниматься бизнесом, и оперировать, и ещё эта профилактика.
Куценко вздохнул:
— За счёт сна, отдыха. Не помню, когда ел по-человечески — знаете, чтобы не спеша, с удовольствием. А что прикажете делать? Посвятить в свой метод ассистентов? Народ сейчас ушлый — враз свою клинику откроют и, конкурировать начнут. Прецеденты уже были. Опять же клиентки у меня особенные. — Он кивнул в сторону зала. — С ними личный контакт нужен.
Кажется, за финансовые перспективы фирмы «Фея Мелузина» можно не тревожиться, подумал Николас. В пациентках у чудо-доктора нехватки не будет, и за деньгами они не постоят.
Внезапно лицо Мирата Виленовича изменилось. Из устало-насмешливого стало сосредоточенным, напряжённым. Но не более чем на мгновение. Затем хирург просиял широченной улыбкой и, глядя мимо Фандорина, воскликнул:
— Ясь! Как обычно, опаздываешь! А ну давай дневник и чтоб без родителей не приходил!
На площадку поднимался стройный господин с импозантной проседью в тщательно уложенных волосах. Смокинг сидел на нём так, словно припозднившийся гость прямо в нём родился и с тех пор другого кожного покрова не знал — только время от времени линял, обрастая новой элегантной шкуркой.
Красавец дружески хлопнул хозяина по плечу, после чего оба исполнили странный ритуал: вместо рукопожатия стукнулись открытыми правыми ладонями, а потом ещё и шлёпнули друг друга по лбу.
— Салют, Куцый. Как говорится: здрасьте, давно не виделись.
— Это точно. Инга уж спрашивала, чем это вы с Ясем ночи напролёт занимаетесь. Вы что, говорит, ориентацию поменяли? — засмеялся Мират Виленович. — Но на сегодня брейк, лады? Только бумажку тебе одну покажу, и всё. Зайдём в кабинет?
— Угу, — промычал Ясь, вопросительно глядя на Николаса.
— Фандорин, гувернёр дочери Мирата Виленовича, — представился тот, но руку первым протягивать не стал, ибо гувернёр — фигура второстепенная и должен знать своё место.
Правильно сделал. Рукопожатием с наёмной рабочей силой гость обмениваться не пожелал — только оглядел Николаса с головы до ног и ещё раз повторил, но уже с другой интонацией:
— Угу.
Вежливый Куценко представил своего знакомого:
— Это Олег Станиславович Ястыков, мы когда-то в одном классе учились. А теперь главный мой конкурент, ему принадлежат аптеки «Добрый доктор Айболит». Вы их, конечно, знаете.
Тот самый Ястыков, из списка приговорённых!
Стараясь не выдать волнения, Фандорин спросил:
— Какая же может быть конкуренция между косметическими клиниками и аптеками? Скорее сотрудничество.
— Вот и я тебе говорю, Куцый, — засмеялся Ястыков. — Ты бы лучше со мной сотрудничал, а не бодался. Гляди, уши на нос натяну, как в пятом классе.
На мгновение лицо Мирата Виленовича исказилось странной гримасой, но, может быть, Николасу это показалось — Куценко весело двинул однокашника локтем в бок.
— Что ж ты один? Не узнаю грозу сералей и борделей!
— Почему один? Я с дамой. Сейчас познакомлю — супер-класс.
— Ну, и где твой супер-класс?
Ястыков оглянулся.
— Её внизу твоя подхватила, повела гостиную показывать. Инга-то цветёт! Счастливчик ты!
И снова лицо хозяина дома дёрнулось теперь уже совершенно явственно.
Криво улыбнувшись Ястыкову, Мират Виленович попросил Фандорина:
— Николай Александрович, не сочтите за труд. Спуститесь, пожалуйста, вниз и скажите жене, что я поднимусь с Олегом Станиславовичем в кабинет, но к выносу праздничного торта мы непременно спустимся.
Подавив порыв низко поклониться и прошелестеть: «Слушаю-с, ваше сиятельство», Николас отправился на первый этаж. Раз ты обслуживающий персонал, умерь гордыню, знай своё место.
Инга и спутница неприятного Ястыкова были в гостиной — стояли перед портретом личного дворянина Конюхова.
Заслышав шаги, гостья, высокая брюнетка в алом платье с глубоким вырезом на загорелой спине, обернулась.
Ника покачнулся, ухватился за дверной косяк.
Это была Жанна!
Время и пространство переключили регистр и перешли в иное измерение, так что ровный, безмятежный голос Инги Сергеевны казался звучащим откуда-то из иного мира, из позапрошлого столетия:
— Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности…
Глава шестнадцатаяБРИГАДИР
— Дмитрий, будет безнравственно, если ты и дальше станешь хранить молчание о причинах твоего бегства из Петербурга, — строго молвил Данила, едва дормез отъехал от площади.
Митя стоял на коленках, забравшись на заднее сиденье, и смотрел в окно: на поручика-гатчинца, пересчитывавшего полученные за шпагу деньги, на угрюмого Пикина — тот стоял один, накинув поверх рубахи плащ, и жадно дымил длинной трубкой. Карету взглядом не провожал, разглядывал землю под ногами.
— Я не понуждал тебя к откровенности, — продолжил Фондорин всё тем же решительным тоном, — однако же, согласись, что после случившегося я вправе получить ответы на некоторые вопросы. Первое: кто таков упомянутый капитан-поручиком Еремей? Второе: почему за тебя обещано вознаграждение, и судя по всему немалое? Третье: что ты делал в Петербурге — один, без родителей? Четвёртое…
Всего вопросов было ровным счётом двенадцать, перечисленных в строгой логической последовательности, из чего следовало, что занимали они Данилу уже давно.
— Простите меня за скрытность, мой почтенный друг и благодетель, — повинился Митридат. — Она была вызвана отнюдь не недоверием к вам, а нежеланием вовлекать вас в эту не до конца ясную, но опасную интригу.
И Митя поведал своему спасителю всё, как на духу, сам не замечая, что заразился от лесного философа привычкой изъясняться длинными грамматическими периодами.
Фондорин изредка задавал уточняющие вопросы, а дослушав, долго молчал — обдумывал услышанное.
— Рассказанная тобой история настолько запутанна и смутна, — сказал он наконец, — что, если позволишь, я попытаюсь осмыслить её суть, а ты меня поправишь, коли я в чём-то ошибусь. Итак. В законах о российском престолонаследии ещё со времён Великого Петра нет определённости. Государь вправе назначать себе преемника по собственной воле, не считаясь с династическим старшинством. Известно, что по насмешке судьбы сам Пётр назвать своего преемника не успел — испустил дух, так и не произнеся имени. С тех пор монархов на престол возводит не право, а сила. И первая Екатерина, и второй Пётр, и Анна, и младенец Иоанн, и Елисавета, и третий Пётр, и Екатерина Вторая были возведены на трон не законом, а произволом. Неудивительно, что в окружении Фаворита возник прожект миновать естественную очередность престолонаследия и сделать преемником императрицы не Сына, который известен упрямством и вздорностью, а Внука, который по юности лет и мягкости нрава станет воском в руках своих приближённых. Очевидно, завещание на сей счёт уже составлено, но осторожная Екатерина пока хранит его в тайне, по своему обыкновению выжидает удобного момента. Однако, как говорится, у мёртвых голоса нет. Если Екатерина сама, ещё при жизни, не передаст скипетр Внуку, то едва у неё закроются глаза, как в столицу явится Павел во главе своего пудреного воинства и займёт трон силой. Тогда всем его гонителям и обидчикам не поздоровится, а в первую голову самому Фавориту и его приспешникам. Твой приятель Еремей Метастазио умён и отлично понимает, что время не терпит. А тут ещё скудоумный Платон совсем потерял голову от страсти и затеял сам рубить сук, на котором сидит. Не сегодня-завтра зуровский неприятель Маслов добудет верные доказательства Фа