[406], очевидно, в том случае, если бы в своем походе на восток войско Яна Казимира добилось больших успехов. Однако к весне 1664 г. в Стокгольм пришли сообщения о том, что поход закончился неудачей и, понеся потери, потеряв обозы и артиллерию, пришедшая в расстройство и деморализованная армия Речи Посполитой отступила за Днепр; тогда же стали поступать сведения об обострении внутриполитической борьбы в стране, о возможности «рокоша» – вооруженного мятежа против королевской власти во главе с Е. Любомирским[407]. Всё это привело к явной смене настроений в шведских правящих кругах. Осведомленный бранденбургский резидент писал курфюрсту 20 июня 1664 г., что в Швеции не имеют места ни закупки вооружения, ни набор войск, а офицерам задерживается выплата жалованья. Из этого он делал вывод, что Швеция вряд ли вступит сейчас в войну с Россией[408]. В июне-июле 1664 г. в Стокгольме заседал риксдаг, который наряду с другими рассматривал вопрос об отношениях с Россией. Хотя на заседаниях некоторые политики, такие как Б. Шютте или генерал Врангель, выступали как сторонники войны, большинство членов риксрода и представители сословий высказывались за сохранение мира с Россией[409]. В августе Кроков сообщал курфюрсту, что большая группа шведских офицеров хочет перейти к нему на службу[410].
Под влиянием сообщений, поступивших из Речи Посполитой о нарастании здесь внутриполитического кризиса, Пальбицкому 31 августа 1664 г. были направлены новые инструкции. На переговорах о заключении союза он должен был добиваться, чтобы представители другой стороны получили полномочия не только от короля, но и от сейма[411]. Думается, составители инструкций понимали, что в обстановке острой внутриполитической борьбы в Речи Посполитой это условие практически невыполнимо. В Варшаве в августе 1664 г. был подготовлен проект договора, но польская сторона настаивала, что Швеция должна начать военные действия, не дожидаясь его ратификации сеймом. 26 августа 1664 г. Пальбицкий выехал в Стокгольм с текстом проекта договора[412]. Когда проект договора был доставлен в Стокгольм, бранденбургский резидент Кроков смог сообщить, что шведские «министры не хотят ничего об этом знать»[413].
Пра вда, в ноябре 1664 г. Пальбицкий был снова направлен в Польшу с инструкциями, что следует препятствовать продвижению России к Балтийскому морю, а Польша называлась «предмостным укреплением» в борьбе с угрозой со стороны варваров, но одновременно он должен был снова добиваться одобрения договоренностей сеймом и даже заявить, что король не желает войны и хотел бы успешного завершения переговоров с Россией[414]. Эти особенности инструкций говорят, как представляется, о том, что никаких серьезных целей, кроме давления на Россию, с посольством не связывали. В Варшаве Пальбицкий смог убедиться, что о каком-либо одобрении сеймом возможных договоренностей не может быть и речи, и 12 мая 1665 г. он покинул Варшаву[415].
После заключения в августе 1664 г. мира между Османской империей и Австрией в Варшаве усилились опасения, не захочет ли Османская империя, укрепив свои позиции в Трансильвании, расширить сферу своей власти и влияния в Восточной Европе. Наконец, к тому времени, когда Г. Богданов приехал в Варшаву, начало гражданской войны в Польско-Литовском государстве стало реальностью. В мае 1665 г. Любомирский с войском вступил на территорию Речи Посполитой и распространил прокламации, в которых выступал как защитник шляхетских вольностей, призывал шляхту к созыву конного сейма в поле для противодействия планам двора, ставившим эти вольности под угрозу[416].
В июне в Варшаве уже стало известно, что значительная часть польской армии отказывает в повиновении правительству. Нетрудно было предвидеть, что эти войска присоединятся к Любомирскому, что и произошло в июле 1665 г. под Львовом[417]. В таких условиях королю и его советникам было необходимо вызвать к себе на помощь еще верные правительству войска, находившиеся на Украине. 20 июня н. ст. на Правобережную Украину был послан С. Венславский, который должен был предложить гетману Павлу Тетере и находившимся там отрядам татар, чтобы они удерживали эту территорию, полагаясь только на собственные силы. В условиях, когда на запад от Днепра снова усиливались антипольские выступления, это ставило под сомнение сохранение польской (или: пропольской) власти на данной территории, и одновременно обозначалась перспектива резкого усиления влияния Крыма (а возможно, и Османской империи). Уже в конце июня Павел Тетеря, потерпев поражение в бою с повстанцами под Браславом, ушел в Польшу вместе с польским войском. В развернувшейся затем борьбе за гетманскую булаву между полковниками – организаторами антипольских выступлений к сентябрю 1665 г. взял верх черкасский полковник Петр Дорошенко, опиравшийся на поддержку татар[418]. В июне в Варшаве еще не могли об этом знать, но угроза такого развития событий была вполне реальной.
В таких условиях депутаты, назначенные еще сеймом 1662 г., к 31 мая н. ст. составили инструкции для представителей Речи Посполитой на будущих мирных переговорах с Россией[419]. Комиссарам давались полномочия заключить с Россией перемирие на длительный срок на тех условиях, что к Русскому государству отойдут Смоленщина и Левобережная Украина, а к Речи Посполитой – Восточная Белоруссия, Польская Ливония и те города на Правобережной Украине, которые еще находятся под русской властью. Комиссары должны были добиваться или сохранения за шляхтой ее имений на уступленных территориях, или выплаты за них денежной компенсации, но в крайнем случае от этого требования можно было отказаться.
3. Вуйцик справедливо обратил внимание на тот пункт инструкции, в котором комиссарам предписывалось заключить особый договор о «coniuctionem armorum» (соединении войск. – Б. Ф.) «przeciwko kazdemu ab extra et ab intra nieprzyjacielowi». Это означало, что политическая элита Речи Посполитой обратилась к тем предложениям А. Л. Ордина-Нащокина, которые она настойчиво отклоняла в предшествующие годы. Критическая ситуация, в которой оказалась Речь Посполитая весной 1665 г., побудила политиков к реальной оценке военно-политических возможностей своего государства. Тем самым открывалась и реальная перспектива заключения между государствами мирного соглашения на длительный срок. Вместе с тем, если для А. Л. Ордина-Нащокина это были условия «вечного мира», то политики Речи Посполитой соглашались на схожих условиях подписать лишь длительное перемирие. Согласиться на окончательный отказ от Смоленщины и Левобережной Украины политическая элита Речи Посполитой на этом этапе не могла.
По Ордину-Нащокину, «крепость» такого мира была тесно связана с целой программой военно-политического сотрудничества для совместного решения ряда крупных внешнеполитических проблем. Эту программу он, как показано выше, настойчиво предлагал вниманию политиков Польши и Литвы.
Вопрос о заключении союза с Россией также нашел отражение в инструкции комиссарам, но сделано это было в самом общем виде. Создается впечатление, что налицо было лишь самое общее представление, что можно выйти из сложившейся критической ситуации с помощью России, но было совсем не ясно, как это сделать. Не случайно в инструкции, как и в более ранних документах, подчеркивалась необходимость принять во внимание при заключении мирного договора интересы Крыма. Упоминание о «внутреннем» неприятеле указывает, как правильно отметил 3. Вуйцик, что в Варшаве, очевидно, рассчитывали на русскую помощь в борьбе с «рокошем».
Перемены в позиции правящих кругов Речи Посполитой нашли отражение в королевской грамоте, врученной Г. Богданову 9 июня. В грамоте не только говорилось о необходимости возобновить мирные переговоры, но и выражалось пожелание, чтобы на переговорах можно было бы заключить перемирие, а уж в дальнейшем обсуждать вопрос о «вечном мире»[420]. Если учесть, что на переговорах 1664 г. представители Речи Посполитой упрямо настаивали на заключении именно «вечного мира», то появление в официальном документе таких формулировок явно говорило о том, что в Варшаве наметилась тенденция к поискам реального соглашения с Русским государством. О готовности властей Речи Посполитой заключить перемирие говорил в беседе с Г. Богдановым и один из комиссаров – К. П. Бжостовский[421]. Перед отъездом гонцу было объявлено, что подсудок оршанский И. Комар будет послан в Москву, чтобы договориться о месте и времени проведения мирных переговоров[422]. Сообщения об ожидаемом приезде Комара пришли в Смоленск 21 июня, еще до возвращения Богданова в Москву[423].
Г. Богданов очень добросовестно отнесся к своей задаче и собрал обширную информацию о внутри– и внешнеполитическом положении Речи Посполитой. Так, из его «вестового» списка можно было узнать, что шведский посол покинул Варшаву «без дела»[424]. Г. Богданов привез также польское «письмо» с сообщениями о положении на Украине. В нем говорилось, что «Украина изнова в бунте», что один из предводителей восстания, Децик, занял Фастов и Мотовилов, что польские войска уходят в «Польшу» (и сторонники, и противники Любомирского) и что Павел Тетеря «з женою и з детми впрям уходит во Львов»