. Последние слова указывают как будто на то, что «злые» разговоры были связаны с разногласиями в «литовском деле».
Появление в тексте наказа таких статей не было случайностью. И расширение границ гетманства до Южного Буга, и ликвидация унии были важной частью русской внешнеполитической программы еще в середине 50-х гг. XVII гг. Когда международная ситуация и положение на фронтах стали неблагоприятными для Русского государства, эти положения были сняты, и на переговорах 1663–1664 гг. о них не упоминалось. Очевидно, с началом гражданской войны в Речи Посполитой некоторые русские политики (возможно, готовившие документ дьяки Посольского приказа) сочли своевременным снова выдвинуть такие условия. А. Л. Ордину-Нащокину, вероятно, удалось доказать, что у русской стороны мало шансов добиться их осуществления. Очевидно, в этой связи затрагивался и вопрос о ситуации на Правобережной Украине, где с началом «рокоша» резко усилилось крымское влияние.
В результате к основному тексту наказа была сделана приписка, что нужно по совершении мирного договора проводить согласованную политику обоих государств по отношению к Крыму вплоть до совместных военных действий в случае необходимости[474]. Уже при подготовке львовского посольства русским политикам было ясно, что для установления стабильности на территории Украины необходимо противодействовать крымской экспансии, но в то же время они исключали возможность совместных действий с Речью Посполитой. Предложение о таком соглашении было выдвинуто с русской стороны на переговорах в Дуровичах, но тогда оно было тесно связано с заключением «вечного мира» между государствами. Теперь такое соглашение оказывалось возможным и при заключении перемирия. Если учесть, что аналогичное предложение содержалось в инструкции, данной комиссарам, то можно сделать вывод, что еще до начала переговоров произошло сближение позиций сторон по одному из важных вопросов послевоенного развития отношений.
Параллельно с подготовкой к мирным переговорам развивались тайные контакты русских доверенных лиц с Е. Любомирским. 17 октября 1665 г. А. Л. Ордин-Нащокин получил «посыльные… писма» от Марселиса, где тот сообщал, что по окончании своей официальной миссии намерен отправиться к Любомирскому[475]. В конце октября один из корреспондентов А. Л. Ордина-Нащокина сообщал ему из Риги, что П. Марселис из Гамбурга намерен ехать во Вроцлав[476], где находилась жена Любомирского и его приближенные. Сведения о последующем этапе контактов могут быть установлены на основании двух писем П. Марселиса к А. Л. Ордину-Нащокину и перевода письма П. Марселиса к такому близкому к гетману человеку, как Б. Гелленфельдт. Из этих писем можно узнать, что эта миссия Марселиса была тайной, о ней было известно лишь узкому кругу лиц[477]. Одним из этих лиц был, несомненно, А. Л. Ордин-Нащокин[478]. Другим был такой близкий и доверенный человек царя, как Б. М. Хитрово, который (а не Посольский приказ) отправил Леонтия к отцу[479]. Из этих писем видно, что из-за болезни П. Марселиса его поездка к Любомирскому не состоялась, и к Любомирскому выехал его сын Леонтий. Но произошло это лишь в декабре 1665 г., уже после того, как в Пальчине в ноябре 1665 г. было заключено при посредничестве епископов соглашение между враждующими сторонами. Любомирский обязался на время оставить Речь Посполитую и прекратить военные действия, но войско, связанное с Любомирским, сохраняло свою особую организацию и размещалось на зимние квартиры на территории, присоединившейся к «рокошу» Великой Польши. Король обязался в феврале 1666 г. созвать сейм, на котором должен был рассматриваться вопрос о реабилитации Любомирского[480]. В соответствии с условиями соглашения гетман выехал во Вроцлав.
Однако к Марселису приходили из Гданьска известия, «что не чают, что сейм добрым совершиться, и что учиненои покой постоянен», а 11 декабря он получил подтверждение правильности этих предположений. В этот день он получил грамоту от Б. Гелленфельдта, в которой говорилось, «что без денег в том деле делать нечево»[481]. Это прямое предложение предоставления Любомирскому субсидий явно для продолжения войны побудило Марселиса к действиям. 16 декабря он отправил в Любомирскому Леонтия, «чтоб он царского величества подвижностью и добрым намерением князя обнадеживал». Любомирский встретился с Леонтием, но отложил решение вопроса до возвращения Б. Гелленфельдта из Вены[482], куда тот поехал просить императора о поддержке Любомирского и его сторонников[483]. Видя в Гелленфельдте человека, способного повлиять на решения гетмана, П. Марселис обратился к нему с письмом, предлагая, чтобы гетман послал в Москву «верного человека» для заключения соглашения. «Буде князь позволит послать, – заверял он корреспондента, – и за денгами не станет». «Никогда князю, – писал он, – лутчего случая не будет к вспоможенью впредь деньгами, как при сем случае». С посланцем можно отправить «переводные листы для денег»[484]. Такие заявления делались, вероятно, не только Гелленфельдту, но и самому гетману, что, конечно, способствовало успешному окончанию переговоров.
1 января 1666 г. П. Марселис уже мог написать А. Л. Ордину-Нащокину на основании новых сообщений Леонтия, выехавшего к Любомирскому 24 декабря, что Любомирский «во всем склонен его царскому величеству всякою приятною службою»[485]. 8 января он уже мог сообщить своему русскому корреспонденту, что Любомирский направляет в Москву посланца со всеми необходимыми полномочиями через Пруссию и Курляндию[486].
Посланец Любомирского, один из его офицеров, Якуб Магнифик, приехал в Москву в конце февраля 1666 г., и здесь состоялись его переговоры с главой Приказа тайных дел думным дьяком Дементием Башмаковым[487]. Высказывания полковника дают представление о планах Любомирского и о том, чего он ожидал от соглашения с Россией.
На переговорах посол Любомирского выступил с планом создания международной коалиции, чтобы не допустить на польский трон французского принца Конде, кандидатуру которого поддерживала королевская пара. Необходимость создания такой коалиции он аргументировал тем, что с приходом на трон французского кандидата Речь Посполитая начнет агрессивную политику по отношению к соседям – у России станет пытаться отобрать Малую и Белую Русь, у шведов – Ливонию, у бранденбургского курфюрста – Пруссию. При этом будут использоваться добрые отношения между Францией и Османской империей[488].
Поскольку, по свидетельству посланца, император и курфюрст уже помогают Любомирскому, то речь шла о присоединении к ним царя, которого посланец просил «всякими способами учинить соединенье со шведами без всякого мотчанья»[489].
Но дипломатическим содействием дело не должно было ограничиться. Ссылаясь на данные обещания, посланец просил денег, так как Любомирскому «ратным людем за службу платить стало нечим»[490]. На этом дело не ограничилось, посланец намечал и возможности взаимодействия русских войск и сторонников Любомирского. Одним из таких районов должно было стать Великое княжество Литовское. На первом этапе гражданской войны оно встало на сторону Яна Казимира и выслало войско ему на помощь. Гетман стремился не допустить повторения такой ситуации. Поэтому его посланец призывал царя послать войска в Литву, «чтоб литовским войскам королю ходить на помочь» литовские магнаты и шляхта «запрещали». Посланец пояснял, что царю не следует опасаться польского войска, так как оно будет занято войной с Любомирским. «И ныне, – утверждал посланец, – время пристойное, чтоб ему, великому государю, послать войска свои на польского короля, а лутчи, де, того времени быть не мочно»[491].
Другой район совместных действий – Украина. По утверждению Любомирского, Ян Казимир «Украину всю, то есть Малую Русь, Киев с товарыщи отдал татаром, чтоб они ему учинили помочь». К татарам здесь присоединяются казаки. Гетман предлагал прислать в Москву своего младшего сына Александра. Вместе с «полковниками» и другими «начальными людьми» он принес бы царю присягу и получил от него войско, с которым отправился бы «на Украину против татар и бунтовщиков казаков». Так это войско помешало бы татарам прийти на помощь к Яну Казимиру. Характерно, что к этому гетман присовокупил пожелание, чтобы Александру было передано «староство Нежинское и Переяславское», некогда принадлежавшее ему самому[492]. Это пожелание говорит о стремлении вернуть себе часть утраченных владений и о полном непонимании реальной ситуации на Украине. Очевидно, каковы были бы последствия, если бы русское правительство попыталось поступить так с главными центрами Левобережья.
Польские исследователи неоднократно ссылались на сообщения французского посла Пьера де Бонзи, что после смерти Любомирского в его бумагах был найден план возведения Алексея Михайловича на польский трон при содействии Австрии и Бранденбурга[493], однако следует отметить, что в переговорах с Магнификом этот вопрос вообще не затрагивался.