, хотя никаких полномочий делать такое заявление он не имел. После предпринятых им усилий разрыва переговоров не произошло. Была достигнута договоренность, что «до Рождества Христова» – 25 декабря – комиссары будут ждать окончательного ответа царя[644]. Представители Речи Посполитой не были заинтересованы в возобновлении войны, а заявления А. Л. Ордина-Нащокина указывали на возможность заключения выгодного мира.
Определенная отсрочка начала окончательных переговоров была для них даже выгодна, так как новые успехи казаков и татар могли окончательно заставить русскую сторону принять предложенные условия. Однако достигнутая договоренность сопровождалась заявлением комиссаров, что они «доле того сроку… дожидать не учнут и войска их рушатца в войну»[645].
Причины перемен в поведении комиссаров стали ясны для «великих» послов в тот же день, 11 декабря, когда они получили отписку киевского воеводы П. В. Шереметева. Воевода сообщал, что стоящие с войсками у разных городов Правобережья татарские султаны отправили послов к королю, предлагая, «совокупясь с ним, королем, идти под Киев в нынешних скорых днях». Это само по себе было чревато серьезной опасностью, но еще большую тревогу должно было вызывать другое содержавшееся в отписке сообщение – что хан выступил из Крыма «и стоит за Белой Церковью»[646]. А. Л. Ордин-Нащокин оценил сложившуюся ситуацию как опасную, чреватую очень неприятными последствиями для Русского государства. Несомненно, мимо его внимания не прошло то важное обстоятельство, что на его неоднократные просьбы прислать войска в пограничные города, чтобы оказать давление на представителей Речи Посполитой, в Москве не реагировали, очевидно, из-за недостатка реальных сил. Прочность русских позиций на Левобережье также вызывала у него сомнение. Проведение здесь переписи для обложения населения налогами он считал грубой ошибкой, которая приведет к тяжелым последствиям. «А тамошние люди, – писал он царю в одной из своих отписок, – и от польского короля многою кровью отбивались, чтоб жить в своеи воле… и то Королевству Полскому к повороту многая помочь»[647]. О пессимистической оценке положения в Киевской земле говорит другая его записка, где читаем, что «тамошнее житье в великом оскорблении и там такие великие замешанины со всех сторон и порушение к християнским кровям»[648].
«Великий» посол и ранее считал, что следует принять те условия, на которые соглашается Речь Посполитая, но теперь он еще сильнее утвердился в правильности этого решения и стремился убедить в необходимости такого решения царя. При этом использовались самые разнообразные аргументы[649].
Как и ранее, одним из главных доводов в пользу такого решения было то соображение, что условия мира должны быть приемлемы для партнера, это – единственная гарантия прочности мирного соглашения, иначе его «в свое время не здержат». К этому добавлялись указания на опасность польско-шведского союза. Шведский посол на сейме предлагал заключить такой союз, направленный против России. На сейме «посольства его не приняли», ожидая заключения мирного соглашения, но если оно не будет заключено, положение может измениться.
Сведения А. Л. Ордина-Нащокина были точными. Решение направить шведское посольство в Варшаву было принято весной 1666 г. перед началом новых русско-шведских переговоров на р. Плюсе, и посол должен был предлагать не только оборонительный, но и наступательный союз. Эта миссия рассматривалась как акт давления на русское правительство. Кроме того, в Стокгольме полагали, что выдвижение предложений о союзе может помешать заключению русско-польского мирного договора, и это также ослабит позицию русской делегации на переговорах на Плюсе[650]. Некоторые особенности инструкций указывают на то, что воевать с Россией Швеция не собиралась. Не случайно в инструкциях послу указывалось, что он должен поддерживать сношения со шведскими представителями на Плюсе и действовать в зависимости от исхода русско-шведских переговоров и новых приказов из Стокгольма. Кроме того, в инструкциях опять повторялось требование, чтобы договор о союзе был одобрен сеймом, а это было мало реально в условиях, когда продолжался конфликт между королем и шляхтой и в шведском правительстве видели одного из союзников короля. Неслучайно в инструкции Яна Казимира комиссарам от 15 августа указывалось, что «szwedzka liga wielkie by miala na sejmie oppositiones»[651]. Вероятно, именно поэтому на сейме 1666 г. вопрос о союзе со Швецией обсуждался в кругу сенаторов, но так и не был вынесен на рассмотрение посольской избы[652].
Конечно, А. Л. Ордин-Нащокин не мог знать намерений шведского правительства, которое он не без оснований считал враждебным России, но о конфликте шляхты с Яном Казимиром и о подозрительном отношении шляхты к планам польско-шведского союза к концу 1666 г. он был достаточно информирован. Как представляется, он закрыл глаза на эти факты, чтобы найти важный аргумент в пользу заключения мира.
Ряд других аргументов был связан с оценкой положения на Юге. Он указывал, что, пользуясь «бессилием» поляков «в том их междоусобии» и тем, что война между Россией и Речью Посполитой не закончена, Османская империя и Крым постараются утвердиться на украинских землях. «А не дай Бог слышать, – писал он, – вскоре учинитца от Каменца Подольского турок». Разрыв переговоров в этих условиях выгоден только хану и султану. Эти соображения были правильными. Можно утверждать, что «великий» посол предвидел, как в дальнейшем будут развиваться события[653]. Однако из этого вовсе не следовало, что нужно добиваться мира с Речью Посполитой ценой всё новых уступок.
Кроме того, он утверждал, что если война возобновится, то Россия окажется в тяжелом положении. Позиции ее в Восточной Белоруссии непрочные, и с началом военных действий эти земли будут потеряны: «А от полоцких… и от витебских служилых людей слышатца многие оскорбления в житье их без перемены и впредь видя продолжение, в городах едва одержатца ль». В Речи Посполитой хорошо знают, что в пограничных городах нет войск и русская казна пуста. Поэтому «польские и литовские войска безстрашны войну весть и мир становить, как им надобен, в силе». И. В. Галактионов правильно отметил, что А. Л. Ордин-Нащокин сильно преувеличивал военные возможности Речи Посполитой[654]. Характерно, что находившийся в это время в Варшаве шведский посол, представитель державы, заинтересованной в том, чтобы русско-польская война продолжалась, сообщал в Стокгольм о страшном разорении страны долгими военными действиями и о том, что продолжать она их не в состоянии[655].
Оценивая положение так, как он его оценивал, А. Л. Ордин-Нащокин полагал, что ради заключения мира можно было бы отказаться от Левобережной Украины. Все равно, – убеждал он царя, – такой мир будет для России выгодным и почетным: «А в Московском государстве и мысли того не было, государь, что Смоленском владеть, не только Черниговым со всею Северскою землею, что ныне отдают». Одновременно он доказывал, что с заключением мира царь мог бы влиять на судьбу польского трона (что было актуально при старости и бездетности Яна Казимира), он мог бы занять его сам, а мог бы добиться того, чтобы поляки «вашим государским повелением» выбрали удобного царю кандидата.
Как видим, А. Л. Ордин-Нащокин затратил большие усилия, чтобы убедить царя заключить мир на условиях, которые предлагала польско-литовская сторона. Он даже решился на высказывания о неготовности страны к войне, которые царь мог воспринять как критику его собственной политики.
Какую же линию поведения выбрали в этой сложной ситуации царь и его советники в Москве?
18 декабря доверенное лицо царя – Ю. Никифоров повез в посольский стан новые «статьи» с изложением условий мира[656]. Ради заключения мира царь соглашался уступить Динабург с «Малыми Лифлянтами», а «по последней по самой конешной мере» и Киев. Но это был предел уступок. Если бы комиссары не согласились на эти уступки, то следовало затягивать переговоры – «Комисаров продержать и война задержать до последняго зимняго пути». Согласие уступить Речи Посполитой Киев говорит о том, что и в Москве сложившееся положение оценивали как неблагоприятное для русского государства. Однако царь и его советники не намерены были идти по пути уступок так далеко, как предлагал «великий посол».
А. Л. Ордин-Нащокин добивался мира любой ценой, так как возобновление войны положило бы конец тем большим политическим планам, которые он связывал с заключением русско-польского союза. Царь и его советники, которые себя с этими планами не связывали, могли смотреть на сложившееся положение более трезво. К тому же к декабрю 1666 г. они располагали важными сведениями, показывавшими, что развитие событий на Украине может принять иное направление.
17 октября в Киев доставили «расспросные речи» переяславского казака, пришедшего из Чигирина. Казак, как и другие современники, сообщал о заключении союза между Дорошенко и ханом. Однако он сообщал и новую, принципиально важную информацию о приходе к правобережному гетману посольства от султана. Посланцы султана привезли гетману подарки: «аргамак турской с нарядом да саблю». Посланцы обещали, что султан «учинит ево, Дорошенка, во всем Малороссийском крае удельным», чего он не может получить от короля или от царя. «И Дорошенок, де, с полковники ж турскому царю присегали ж на том, что ему служить турскому царю с крымским ханом заодно»