[780]. Текст сохранившегося черновика посольского наказа не содержит указаний на какие-либо поручения гонцу, который должен был лишь передать королю царскую грамоту. Очевидно, миссия М. Головина должна была ограничиться сбором информации, но неизвестно, как посланец выполнил свою задачу, так как статейный список посольства не сохранился. Черновик наказа позволяет судить о том, каким изменениям подверглась в этом тексте традиционная характеристика отношений царя с другими государями и государствами. Традиционный перечень европейских государей, с которыми царь находился «в дружбе и в любви», был изменен таким образом, что с «цесарем» и датским королем царь находится «в братцкой дружбе, в ссылке и в любви», с французским королем – «в дружбе, в ссылке, и в любви», что указывало на менее близкий характер отношений, а шведский король был из этого перечня вычеркнут, и о нем лишь сказано, что он находится в мирных отношениях с царем[781]. Тем самым недвусмысленно давалось понять о прохладном характере русско-шведских отношений.
В своем ответе от 19 сентября 1667 г. Карл II не только поздравлял царя с прекращением русско-польской войны, но и предлагал «всякие християнские послуги» в деле заключения «вечного мира»[782]. Английский монарх, по-видимому, хотел добиться улучшения русско-английских отношений, но на его предложения в Москве не реагировали.
От посольств в другие государства отличалось по своему характеру посольство в Швецию. Его стали готовить довольно рано. Наказ посланцу Ионе Леонтьеву был составлен уже к 20 апреля[783], но тексты грамот были готовы лишь к 31 мая[784], а «у руки» посланец был 4 июля[785]. Адресованная королю Карлу XI грамота носила достаточно трафаретный характер[786]. Можно лишь отметить, что, сообщая о предстоящих мирных переговорах, царь не просил короля о посредничестве, что указывает на иной характер отношений со Швецией, чем с Данией или Бранденбургом. Правда, в наказе Ионе Леонтьеву ему поручалось сообщить, что царь с королем «желает быти в дружбе и любви свыше прежнего»[787], но совсем иное впечатление производила та часть наказа, где говорилось о сборе информации. Помимо обычных указаний собрать сведения об отношениях страны с другими государствами, посланцу предписывалось выяснить, «у свейского короля ныне в казне какой скудости нет ли и заплату ратным людем дают ли», он должен был также узнать, находятся ли в Швеции какие-либо наемные войска[788]. Такие сведения о состоянии военных сил собирают о стране, с которой в близком будущем ожидается конфликт.
Такое предположение подкрепляет содержание второй грамоты, которую повез в Стокгольм Иона Леонтьев[789]. В грамоте речь шла о том, что шведский резидент Иоганн Лиленталь, выезжая из Москвы в марте 1667 г., обратился к царю с письмом, в котором о главе Посольского приказа написал «безчестные слова на ссору». В документе выражалась надежда, что ему за это «наказанье будет». Далее в грамоте была речь о том, что когда 16 апреля нового резидента Адольфа Эбершельда пригласили в Посольский приказ, чтобы «выговаривать» ему за поведенье Лиленталя, он отвечал «сердито, не разумея посольского чину и чести», назвав обвинения «затейными речми», и этим А. Л. Ордина-Нащокина «и думных людей бесчестил». Рассказ об этих инцидентах завершался в документе общим выводом, что в Москве не следует находиться шведским резидентам, так как они «в торговлях своих живучи, корыстаютца, а государственных дел не помнят», и вообще от находившихся в Москве шведских комиссаров и резидентов «оприч ссор и всякого дурна добрых дел… не бывало».
Этот вывод больше, чем конкретные жалобы, говорит о том, что Посольский приказ под началом А. Л. Ордина-Нащокина явно взял линию на обострение отношений со Швецией. По-видимому, такой шаг должен был содействовать созданию благоприятной для планов русского канцлера атмосферы на будущих международных переговорах. А. Л. Ордин-Нащокин, вероятно, полагал, что такое давление заставит Швецию искать соглашения и пойти на уступки.
Однако такие ожидания не оправдались. В ответе на царскую грамоту советники малолетнего монарха заняли твердую позицию, возлагая ответственность за происшедшее на главу Посольского приказа. Это он резидента «в приказе при многих людех великим безчестьем безчестил». Король накажет Лиленталя за резкие слова в письме к царю, если царь накажет Ордина-Нащокина. Король предпишет А. Эбершельду, чтобы он «приказным началным людем во всем учтивость и честь воздавал», если так же будут вести себя и русские представители, то ни у кого не будет оснований для жалоб[790].
В данном случае не так важно, что действительно произошло и кто в этом виноват. Важно, что шведское правительство не проявило никакой склонности к уступкам. А это было первым признаком того, что при осуществлении своих балтийских планов А. Л. Ордин-Нащокин может столкнуться с серьезными трудностями.
Глава 8. Россия, Речь Посполитая и их южные соседи в 1667 г. Московский договор
Первой конкретной проблемой, которую следовало решать двум государствам после заключения мира, было установление мирных отношений, что было особенно важно на южном участке границы, где располагалось Правобережное гетманство, не участвовавшее в заключении мира и находившееся в войне с Речью Посполитой. 22 января 1667 г. «великие послы» отправили письмо киевскому воеводе П. В. Шереметеву с сообщением о заключении мира, которое следовало «оголосить народною стрелбою»[791]. Вместе с этим письмом к Шереметеву было отправлено письмо комиссаров Речи Посполитой от 30 января н. ст., адресованное комендантам польских крепостей на Правобережье – Чигирина, Корсуни и Белой Церкви. Комиссары извещали комендантов не только о наступлении мира, но и о том, что «уговорено есть общею помощью против всякого наступающего неприятеля». В связи с этим комендантам рекомендовалось «безопасно ссылатца» с воеводами русских пограничных крепостей и даже просить у них «живности или запасов пушечных прибавки»[792]. Так сразу после заключения мира был сделан первый конкретный шаг к установлению военно-политического сотрудничества между Россией и Речью Посполитой. Что этот первый шаг последовал с польской стороны, в сложившейся ситуации вполне понятно. Характерно, что само письмо комиссары рассчитывали передать через Киев, что лучше, чем что-либо другое, показывает, в каком стесненном положении находились польские гарнизоны на Правобережье.
В первые месяцы 1667 г. войска Речи Посполитой оставались лишь в трех городах – Корсуни, Чигирине и Белой Церкви, и П. Дорошенко прилагал усилия, чтобы уничтожить эти последние опорные пункты польской власти. В феврале гарнизон Корсуни, не в состоянии удерживать город, ушел в Белую Церковь[793]. Чигирин 8 недель находился в осаде, и с трудом удалось добиться заключения перемирия до Вербного воскресенья[794]. Положение было тем более тяжелым, что на скорую помощь из Речи Посполитой рассчитывать не приходилось. В этих условиях главный представитель польской власти на Украине комендант Белой Церкви Ян Стахорский попытался получить помощь с русской стороны.
Для этого комендант воспользовался приездом к нему гонца киевского воеводы М. Сипягина, который сообщил о заключении Андрусовского мира и доставил ему «лист» от комиссаров[795]. Через гонца комендант просил воеводу написать в Сечь, «чтоб кошевой с казаками ходил войною в крымские городы», но главное, он просил обеспечить конвой для подкреплений, которые комендант хотел бы направить в Чигирин. Кроме того, он предлагал послать русские войска, чтобы очистить от «бунтовщиков» «полские городы», а также послать русские войска и казаков «на выручку» Чигирину. По его соображениям, на Украину должно было быть послано 5-тысячное войско. Таким образом, киевскому воеводе предлагалось развернуть масштабные военные действия на Правобережье, и это в то время, когда комендант откровенно сообщил, что «с Полши, де, он помочи себе не чает, потому что, де, поляки без сейму на Украину не пойдут»[796]. 20 февраля в Киев приехал посланец из Белой Церкви с просьбой Чигирин «озапасить хлебом и фетилем»[797]. В таких условиях посылка войск на Правобережье была шагом рискованным, и в Москве на это не пошли. В грамоте от 6 марта 1667 г., посланной из Москвы в ответ на сообщение П. В. Шереметева, ему предлагалось ограничиться посылкой в Белую Церковь «зелья» и «фитиля» «по рассмотрению». Одновременно в Москве попытались использовать коменданта в своих интересах. После заключения перемирия на отошедших по этому соглашению к России землях Переяславского полка в городах Золотоноша и Песчаное продолжали находиться участники Переяславского восстания, сторонники Петра Дорошенко, которые не признавали власти ни русского правительства, ни гетмана Брюховецкого. Комендант, как указывали из Москвы Шереметеву, должен был предложить этим казакам «королевские стороны» оставить города и уйти за Днепр. Такие переговоры, даже если бы они оказались безуспешными, позволили бы получить сведения о том, что в этих городах происходит. В грамоте указывалось, что если увещания коменданта не подействуют, на эти города будут посланы войска, поэтому, пока положение не прояснится, киевский воевода не сможет оказать помощь Чигирину