При обсуждении документа в думе, по-видимому, возникли какие-то трения, так как на черновике документа имеется помета: «А июля в 12 день великий государь слушал, а бояре порочили»[896]. Возможно, оппоненты главы Посольского приказа выражали сомнение в том, что подобный документ сможет способствовать прекращению волнений, однако в конце концов предложенный текст был одобрен и подготовленные грамоты отправлены в Киев. Положение продолжало восприниматься как серьезное. В том же начале июля Ю. Н. Барятинскому был послан приказ «идти в малороссийские городы против неприятельских людей тотчас»[897]. Извещая П. В. Шереметева о посылке грамот из Москвы, его настоятельно просили, чтобы до прихода войск воеводы «промысел всякой чинили, приводя» жителей «к послушанию, не допустив до крови»[898]. 18 июля Ю. Н. Барятинский выступил в поход из Белгорода к Ахтырскому городищу. Туда должны были прийти и присоединиться к его армии полки из Слободской Украины[899].
В такой обстановке разворачивались дипломатические контакты между Россией и Речью Посполитой. Для обоих государств в первые месяцы после Андрусова важной задачей было осуществить обмен посольствами, которые бы завершили официальную процедуру утверждения мира, а также провести переговоры по выработке условий союзного соглашения, принципиальная договоренность о котором была достигнута в Андрусове. К решению этой задачи в Москве приступили весной 1667 г. Уже 24 апреля 1667 г. был подготовлен текст грамоты в Варшаву, которую царь, «с бояры слушав, указал ее к польскому королю послать»[900]. Окончательный текст документа был готов к 6 мая. В грамоте король и сенаторы ставились в известность, что царь намерен в июне направить в Варшаву посольство во главе с Б. И. Нащокиным для ратификации Андрусовского договора. Вместе с тем в грамоте подчеркивалось, что переговоры об условиях союзного соглашения следовало бы провести в Москве с послами Речи Посполитой, которые приедут для ратификации Андрусовского мира в русскую столицу. Этим послам следовало дать все полномочия, чтобы договориться о действиях «ко вспоможению обоим государствам», как «к покою одержать Украину от бусурманских приходов». В грамоте выражалась надежда на то, чтобы, узнав о заключении такого союза, соседи «мысли б свои военные того ради отложили». В заключительной части документа еще раз выражалась надежда, что теперь, после заключения мира, «пограничные соседи наши, как салтан турский и хан крымской… надеемся, усмирятца»[901]. Так уже в первом документе, отправленном в Речь Посполитую после заключения Андрусовского договора, подчеркивалось, что главной задачей, которую оба государства должны решать общими усилиями, является урегулирование отношений с южными соседями.
В Речи Посполитой также были заинтересованы в том, чтобы сообщать в Москву о тех шагах, которые здесь предпринимают для выполнения достигнутых в Андрусове договоренностей. К подготовке соответствующей миссии в Москву приступили сразу по окончании работы сейма, одобрившего Андрусовский договор, во второй половине мая 1667 г. Миссию эту должен был исполнить королевский дворянин С. Венславский, уже ездивший с аналогичными поручениями в Россию в начале 60-х гг. Но еще до того, как он отправился в дорогу, референдарь литовский Киприан Павел Бжостовский поспешил уведомить А. Л. Ордина-Нащокина о принятых в Варшаве решениях[902]. В своем письме он сообщал, что С. Венславский направляется в Москву, чтобы сообщить там, что великие послы для продолжения переговоров во главе с титулярным воеводой черниговским С. Беневским уже назначены. Он заверял главу Посольского приказа: «В последних днях августа из Вильна выидем» и выражал надежду, что это «не будет досадительно и печально вашим милостям»[903]. Очевидно, в Варшаве опасались, чтобы задержка с отправлением посольства не произвела неблагоприятного впечатления на русских политиков. Одновременно К. П. Бжостовский сообщал и о другом важном шаге, предпринятом в польской столице, – посылке в Стамбул посольства во главе с И. Радзейовским, которое должно было сообщить о заключении Андрусовского договора и добиваться, чтобы султан «в приятстве к панствам нашим общим задержался и хану крымскому… спокойно жить приказал»[904].
Инструкции С. Венславскому бы ли готовы к 25 мая н. ст. Если миссия И. Талызина вся сводилась к вручению королю царской грамоты, то миссия С. Венславского носила иной характер. Он должен был добиваться встреч с советниками царя, и не только для того, чтобы дать объяснения о причинах задержки с отправкой «великих» послов. Посланнику предписывалось указывать на опасность со стороны «бусурманов» не только Речи Посполитой, но и русским владениям на Левобережье. Он должен был предлагать, чтобы русское правительство «с той стороны Днепра у Переяслава» привело войска в боевую готовность, поддерживало сношения с гетманами и оказало им помощь в случае нападения татар на земли Речи Посполитой. Уже находясь в дороге, в Могилеве, он получил еще одно письмо от Яна Казимира с указанием добиваться совместных военных действий против татар[905].
Эти поручения показывают, что в Варшаве оценивали положение своего государства как тяжелое и нуждались в помощи. Польская армия на Правобережье была разбита, гарнизоны в немногих остававшихся в польских руках крепостях находились в осаде, их положение было тяжелым. В том же мае 1667 г., когда С. Венславский собирался в дорогу, в Киев к П. В. Шереметеву приехали посланцы Стахорский и Бломберг с просьбой помочь гарнизонам Белой Церкви и Чигирина[906]. На Украине после ухода в Крым основных сил Орды находились крупные отряды татар, и можно было ждать нового набега татар и войск Дорошенко.
К выполнению своей мисии С. Венславский приступил уже по дороге в Москву, отправив письмо к А. Л. Ордину-Нащокину[907] с изложением известий, полученных из Варшавы. Он сообщал, что калга и П. Дорошенко собирают большое войско и паша Силистрии с янычарами также готовится к походу, но куда пойдут войска, неизвестно. Одновременно он обращал внимание на то, что казаки Левобережья волнуются и ведут переговоры с Дорошенко, чтобы вступить в союз с татарами, как при Хмельницком, а не подчиняться власти обоих монархов. Смысл этого шага понятен. Посланник стремился убедить русских политиков, что опасность в равной мере угрожает России и Речи Посполитой, и поэтому нужны их совместные действия.
Сами переговоры С. Венславского с А. Л. Ординым-Нащокиным и дьяками Посольского приказа начались в Москве 15 июля 1667 г.[908] Как и сообщал К. П. Бжостовский, посланник заявил, что великие послы назначены и скоро отправятся на переговоры, а в Стамбул выехал И. Радзейовский. Здесь возникли разногласия, так как польско-литовская сторона предполагала, что условия нового договора будут выработаны на встрече великих послов на границе, но А. Л. Ордин-Нащокин заявил, что переговоры следует вести в Москве[909], об этом говорилось и в ответе, врученном посланнику по окончании переговоров[910].
На первое место в переговорах выдвинулся украинский вопрос. Посланник снова указывал на то, что казаки «с сеи стороны Днепра» отправляют послов к Дорошенко, «чтоб им быть попрежнему в одном совете», и добивался, чтобы еще до заключения договора о военном союзе были предприняты совместные действия русских и польских войск на Правобережье. Король, – говорил он, – «велел квартяному войску приблизитца к Белой Церкви», пусть и царь направит туда свои войска, «и где те казаки объявятца, на них бы стоять общими силами»[911]. Они же могут одновременно дать отпор татарам. На мирные предложения хана, – убеждал он русских представителей, – не следует полагаться, так как они «извыкли от обоих государств себе урывать»[912].
Как видно из материалов переговоров, на предложение о совместных действиях против татар А. Л. Ордин-Нащокин не реагировал. В ответ на представления посланника ему сообщили и о поездке в Стамбул Василия Тяпкина, и об отправлении на переговоры с Крымом посольства Б. Ушакова[913], как бы давая понять, что следует подождать результатов предпринятых шагов. Во врученном посланнику ответе указывалось, что когда в Москву приедут великие послы и будет заключен договор, то «промыслу» хана «не успеть»[914]. В том же документе отмечалось, что будущие переговоры с Крымом должны принести «великие промыслы». Переговоры будут происходить не в Крыму под давлением на русских представителей со стороны хана и крымской знати, а на Дону «при ратех его царского величества»[915]. Очевидно, что стороны по-разному оценивали сложившееся положение. В Варшаве ждали нового обострения отношений, вторжения на земли Восточной Европы татарских (а возможно, и османских) войск, а в Москве полагали, что достаточно будет заключения союза и некоторых военных демонстраций, чтобы добиться установления мирных и даже дружественных отношений с Османской империей и Крымом. Характерно, что в инструкции приставу, отправленному в сентябре 1667 г. встречать «великих» послов, ему следовало заявить, что «с турским салтаном и с крымским ханом у царского величества о дружбе и любви ссылки есть, а недружбы никакие с ними нет»