[916]. Обозначившиеся здесь расхождения в оценке ситуации наложили свой отпечаток и на ход переговоров в Москве осенью 1667 г.
Что касается Дорошенко и его действий, то посланнику «было объявлено» о посылке царских грамот в казацкие полки Левобережья, но посланник выразил сомнения в эффективности этой акции: «они – люди шаткие, николи правды не додерживают»[917]. Кроме того, посланнику сообщили, что воеводе в Белгород послали приказ «с войском збиратца и поступать х Киеву»[918]. Посланник этим не был удовлетворен, так как при этом ничего не говорилось о походе русских войск на Правобережье, но А. Л. Ордин-Нащокин заявил, что сначала следует «договор чинить»[919].
Помимо этого приведенного главой Посольского приказа довода для сдержанного отношения к предложению о совместных военных действиях были и другие причины. Одну из них указал сам Венславский в письме Яну Казимиру, отправленном из Могилева еще до въезда на русскую территорию. Он не без оснований полагал, что русские власти не направят свою армию на Правобережье, пока не узнают о приходе туда королевских войск[920]. А на этот счет С. Венславский в Москве не мог сообщить ничего определенного.
Однако имело место и другое важное обстоятельство. Если польско-литовская сторона видела выход из сложившегося положения в совместных военных действиях, то А. Л. Ордин-Нащокин видел задачу общей политики обоих государств в том, чтобы «правдивых христиан там оберечь и внутрь государств войны не пустить». В этой связи в ответе, врученном посланнику, выражалось желание «Дорошенка с товарыщи напоминать и от кровопролития христианского отводить всяким промыслом»[921]. В дальнейшем А. Л. Ордин-Нащокин снова обращался к тому, что следует «злых кротостью исправляти и от вечной бусурманской прелести оторвати»[922]. В грамоте Алексея Михайловича Яну Казимиру от 19 июля 1667 г., которую повез в Варшаву посланник, также говорилось о необходимости «отвращать» «зломышленных тамошних людей з Дорошонком от бусурманские прелести»[923].
Такие предложения логично вытекали из отмеченной выше общей оценки ситуации. Заключение союза между Россией и Речью Посполитой приведет к заключению мира с Османской империей и Крымом, и тогда Дорошенко ничего не останется, как искать соглашения с союзниками, и Правобережье удастся подчинить мирным путем, не прибегая к оружию.
В те дни, когда С. Венславский покидал Москву, начался поход Ю. Н. Барятинского на Украину. Для участия в походе были собраны довольно значительные силы[924]. Предполагалось, что войска вступят на землю гетманства, где соединятся с армией И. М. Брюховецкого.
Перед выступлением армии в поход 17 июля в Москву снова пришли известия о намерениях казаков собрать раду, о том, что мещане и крестьяне записываются в казаки или уходят за Днепр[925]. Можно было ожидать каких-то серьезных конфликтов, но события приняли другой оборот. Когда из пограничного Ахтырского городища воевода обратился к гетману, запрашивая его, где должно произойти соединение двух армий, И. М. Брюховецкий письмом от 28 июля сообщил, что «поблиску Днепра никаких неприятелей с тамошней стороны нет», и он распустил полки «для нынешних полевых работ», а орда, по его сведениям, хочет «итти войною в краи польские»[926]. Это письмо позволяет прийти к выводу, что левобережная старшина, недовольная возникшими планами созыва «черной» рады, сумела положить конец этому движению. Последовав советам, И. М. Брюховецкий распустил армию, чему способствовало наступление «полевых работ». Разумеется, этот шаг говорит и о том, что левобережная старшина не ожидала в то время серьезной опасности с Правобережья.
Конечно, положить конец начавшемуся движению удалось в значительной степени потому, что на Левобережье не пришел Дорошенко со своими полками. Вероятно, известия о военных приготовлениях в Белгороде заставили правобережного гетмана и татарских военачальников отказаться от планов войны на два фронта и направить войска против более слабого противника – Речи Посполитой. Возможно, сыграли определенную роль и трения, возникшие в отношениях между П. Д. Дорошенко и Запорожьем. Лазутчик, посланный в июне 1667 г. в Чигирин, принес важные сведения, что запорожцы предлагали Дорошенко прибыть к ним на раду, чтобы они выбрали его гетманом, а когда Дорошенко от этого уклонился, заявили, что «станут, де, воевать татарские улусы по-прежнему»[927].
Несмотря на успокоительные известия, армия простояла в Ахтырском городище до конца августа, когда окончательно выяснилось, что глава пришедшей орды калга Крым-Гирей и Дорошенко намерены взять главный опорный пункт польской власти на Правобережье – Белую Церковь, а затем идти походом в Польшу[928]. За этим, по-видимому, последовал приказ о роспуске войск.
Учитывая то, как развивались последующие события, такое решение было ошибкой. Хотя условия соглашения двух стран о совместной борьбе против «бусурман» в Андрусове не были детально определены, в интересах русской стороны было оказать помощь союзнику, подвергшемуся нападению общего врага. Поход против татар и казаков на Правобережье стал бы свидетельством эффективности русско-польского сотрудничества, а это, в свою очередь, могло бы подействовать сдерживающим образом на Османскую империю и Крым.
Мотивы принятого решения остаются нам неизвестными и могут быть восстановлены лишь предположительно. Как представляется, важную роль могли сыграть сообщения Ю. Н. Барятинского о состоянии армии. Уже сообщая о своем решении идти к Ахтырскому, воевода мотивировал его тем, что «ратные люди бегают и уберечь их никакими мерами нелзя»[929]. Позднее он же сообщал, что участники похода «скудны и беззапасны»[930], «друг у друга побираютца», а «начальные люди» стерегут лошадей, чтобы они «от скудости не разбрелись»[931]. Такие сообщения, конечно, побуждали к осторожности.
На позицию русской стороны могли оказать воздействие и некоторые шаги, предпринятые властями Речи Посполитой сразу по заключении Андрусовского договора. В конце мая от П. В. Шереметева в Москву поступили тексты грамот Яна Казимира от 31 марта 1667 г., адресованные киевскому полковнику и казакам Киевского полка с призывом сохранять верность своему законному монарху, а также адресованную тем же лицам грамоту коменданта Белой Церкви с предложением выслать к нему послов. Грамоты эти были доставлены в Киев втайне от русских властей[932]. Возможно, столкнувшись с попытками польских властей утвердиться в Киеве еще до истечения достигнутого соглашения, политики в Москве не проявили желания облегчить тяжелое положение своего партнера.
Представляется всё же, что главное было в другом. Такой поход привел бы к разрыву всяких отношений между Москвой и правобережным гетманом, которому к тому времени стало отводиться какое-то место в русских внешнеполитических планах. Как показано выше, до лета 1667 г. русские власти не имели никаких контактов с Дорошенко и не стремились к их установлению, постоянно именуя правобережного гетмана изменником. С приходом на пост начальника Малороссийского приказа А. Л. Ордина-Нащокина отношение к Дорошенко заметно изменилось.
Первые признаки перемен обозначились в июне 1677 г., когда решался вопрос об отпуске крымских гонцов во главе с Телеш-агой. Так как гонцы хотели возвращаться в Крым только через Чигирин, то по этому поводу киевскому воеводе было поручено вступить в контакт с гетманом. Однако помимо переговоров по этому поводу воеводе было поручено «чрез досужих людей ево, Дорошонка, милостью нашеи обнадежить» и обещать, что его находящийся в русском плену брат Григорий будет освобожден[933]. В этом документе очевидно проявилось стремление не только вступить в контакты с правобережным гетманом, но и склонить его на свою сторону. Перемены по отношению к Дорошенко нашли выражение и в ходе переговоров С. Венславского с А. Л. Ординым-Нащокиным. Выше уже цитировались заявления боярина на переговорах с С. Венславским, что следует мирным путем, с помощью переговоров убедить гетмана и его сторонников отказаться от союза с «бусурманами». Эти представления отразились и в тексте царских грамот, адресованных левобережному казачеству. Так, уже в грамоте от 28 июня говорилось, что следует приводить к истине милосердием «не точию благих, но неблагодарных и злых»[934]. В грамоте от 7 июля еще более определенно говорилось, что следовало бы и Дорошенко «наполнивати единою купелью християнства и заблудшего взыскати»[935]. Не исключено, что эти высказывания адресовались правобережному гетману.
О появлении в Москве уже летом 1667 г. каких-то планов, связанных с личностью правобережного гетмана, говорит сохранившийся текст письма Петру Дорошенко от его брата Григория[936]. В письме, датированном 5 июля 1667 г., Григорий Дорошенко, находившийся в русском плену, извещал брата, что «по прошению» восточных патриархов царь оказал ему «милость» и обещал его вскоре освободить. Уже это говорит о том, что летом 1667 г. в Москве стали предпринимать шаги для сближения с правобережным гетманом. Письмо, судя по всему, написанное под диктовку московских властей, позволяет в известной мере судить о цели этих действий.