Иную точку зрения выдвинул, рассматривая те же материалы, саратовский исследователь И. В. Галактионов. Как и Эйнгорн, он полагал, что А. Л. Ордин-Нащокин не мог пытаться пересмотреть Андрусовский договор. По его мнению, указания вести переговоры с Дорошенко посланец получил от Боярской думы, и они шли вразрез с инструкциями А. Л. Ордина-Нащокина[1041].
Привлечение заметок А. Л. Ордина-Нащокина на полях Московского договора и наказа посланникам в Варшаву позволяет предложить иное решение вопроса. Посылка Тяпкина была шагом по пути реализации решений Московского договора, который, по убеждению главы Посольского приказа, в обмен на военный союз против Крыма и Турции предоставил России определенную свободу действий на Правобережье, что открывало возможность мирного, без противодействия с польско-литовской стороны присоединения Правобережного гетманства к Русскому государству.
Как представляется, «посольских дел оберегатель» был уверен в успехе миссии В. М. Тяпкина, так как, по его оценке, у правобережного казачества и его главы – Дорошенко не было иного выхода, кроме как согласиться на русские предложения. Оценка эта опиралась на убеждение, что союз России и Речи Посполитой, подкрепленный конкретными дипломатическими и военными шагами, заставит Османскую империю и Крым воздержаться от вмешательства в восточноевропейские дела.
Уже в грамоте, посланной гетману Брюховецкому в июне 1667 г., А. Л. Ордин-Нащокин, говоря о вероятном скором заключении мира с ханом и султаном, риторически восклицал, имея в виду сторонников Дорошенко: «И те отступники, где явятца». 15 августа 1667 г. обеспокоенный положением дел местоблюститель киевской митрополии Мефодий Филимонович просил об увеличении русских войск в городах Левобережья, он услышал в ответ: «Плевать на Дорошенка, надеятца ему не на кого, и крымский хан просит и хочет быть с великим государем в миру»[1042]. После заключения Московского договора эта уверенность, по-видимому, усилилась, что нашло свое выражение в высказываниях В. М. Тяпкина, который следовал, конечно, полученным инструкциям[1043]. Тяпкин убеждал своих украинских партнеров, что их существование в составе Речи Посполитой невозможно («с полскими народы в мире и любви не ужитца, и без кроворазлития никогда меж вами не будет»). Если поляки привлекут на свою сторону хана, положение казаков станет безнадежным. Единственный выход – перейти под русскую власть, а царь «в заступлении от всех ненавидящих вас имети будет». При этом подчеркивалось, что по договору с королем казакам будут прощены все «вины». «Речи» Тяпкина позволяют сделать вывод, что А. Л. Ордин-Нащокин рассчитывал добиться мирного перехода Правобережного гетманства под русскую власть при сохранении мирных отношений с Речью Посполитой. Определенное основание для таких расчетов давала проявившаяся в событиях 1667 г. неспособность этого государства вернуть под свою власть правобережное казачество.
В. М. Тяпкин был тем лицом, которое сообщило в Киеве о желании Алексея Михайловича приехать в город, чтобы «помолиться» у мощей похороненных в Киево-Печерской Лавре святых, его посещению должен был предшествовать приезд в Киев А. Л. Ордина-Нащокина[1044]. Как видно из приведенных выше текстов наказа И. П. Акинфову, одновременно в Киев должен был прийти «весь Севский полк». Как представляется, приезд Алексея Михайловича был связан именно с планами мирного присоединения Правобережного гетманства. Дело было не только в том, что приезд царя в Киев способствовал бы оперативному заключению любого соглашения с Петром Дорошенко. Имелось в виду, как представляется, и другое важное обстоятельство. В 1-й статье Московского договора указывалось, что если один из монархов отправится на театр военных действий, то ему должны подчиняться все находящиеся здесь и русские, и польские войска[1045]. Тем самым, находясь на Украине и взяв на себя в соответствии с договором командование, Алексей Михайлович мог бы предотвратить попытки польских войск препятствовать установлению русской власти на территории Правобережного гетманства.
Пред русскими правящими кругами на рубеже 1667/8 г. разворачивались широкие перспективы: установление длительного взаимовыгодного мира с соседями, присоединение Правобережной Украины, пересмотр условий торговли на Балтике в духе, благоприятном для развития русской экономики.
В январе – начале февраля 1668 г. в Москву пришли важные сведения из Крыма и из Варшавы. Находившийся в Крыму подьячий Г. Михайлов сообщал, что осенний поход калги закончился неудачно, в польских руках благодаря успешным действиям войск Яна Собеского оказалось свыше 7 тыс. татарских пленных, а на обратном пути многие отряды запорожцы, «не допустя до Перекопи… побили и в полон поимали»[1046]. Хотя в Крыму неоднократно заявляли, что не желают вести переговоры на Дону, 1 января 1668 г. крымские сановники официально сообщили ему, что хан высылает на Дон Хаджа Темир мурзу, сына Курамши Сулешева[1047]. К этому же времени стало известно, что хан отпускает польского посла Я. Карвовского и отправляет с ним своего посла Абит-агу[1048].
Важные сообщения привезло из Речи Посполитой посольство во главе с Б. И. Нащокиным. Послы сообщали, что в Речи Посполитой хотят соглашения двух государств и готовы уже весной соединить войска для совместных действий[1049]. На встрече с послами на обратном пути в Мерече гетман М. Пац говорил, что следует организовать совместный поход на Крым, «а он, де, гетман, на ту службу первой охотник со всем литовским войском»[1050]. Послы принесли с собой и важные сообщения о конфликте между Дорошенко и Запорожьем и о планах правобережного гетмана с татарской и османской помощью выгнать оттуда казаков[1051]. Послы передавали также заявления сенаторов, что казакам «верить нечево, николи они в правде не стоят и мирные договоры разрывают»[1052].
Располагая такими сведениями, А. Л. Ордин-Нащокин имел основания рассчитывать, что благодаря твердой позиции России и Речи Посполитой Крым пойдет на заключение выгодного для них мира, а Дорошенко, лишенный татарской помощи и не пользующийся доверием правящих кругов Речи Посполитой, будет вынужден подчиниться верховной власти царя.
Однако уже с февраля 1668 г. на пути к осуществлению этих планов стали возникать серьезные трудности. Стала постепенно выясняться и нереальность этих планов, и ошибочность служивших для их обоснования расчетов.
Глава 9. Украинское восстание
Царский посланец Вас. Мих. Тяпкин с важными сообщениями и предложениями прибыл в Киев не позднее 13 декабря 1667 г.[1053] В Москве, по-видимому, не ожидали, что при исполнении своей миссии он столкнется с серьезными трудностями. Он даже не получил точных инструкций о возможных условиях соглашения с Дорошенко. Когда на начавшихся переговорах Дорошенко стал спрашивать, «какой чин» он будет иметь, когда перейдет под власть царя, и кому, ему или Брюховецкому, «гетманом быть», Тяпкин, не имея указаний на этот счет, был вынужден обратиться в Москву[1054]. Действительность, однако, оказалась иной.
К тому времени, когда В. М. Тяпкин прибыл в Киев, продолжались в весьма дружественной обстановке переговоры между правобережным гетманом и киевским воеводой П. В. Шереметевым[1055]. 15 декабря его гонец Вас. Дубенский встречался с гетманом в Чигирине[1056]. Хотя в публикации отсутствует текст грамоты П. В. Шереметева, из записей переговоров, сделанных В. Дубенским, можно составить достаточно точное представление о целях его миссии. Гонец должен был сообщить об освобождении царем брата гетмана, но этим цели его миссии не ограничивались. Как, по-видимому, и ранее, киевский воевода добивался, чтобы гетман не допустил похода татар на Левобережье, а еще лучше, чтобы он «от татар отстал и обратился к християнству и служил обоим великим государем»[1057]. П. Дорошенко принял гонца любезно, пригласил его на обед и устроил салют в честь его прибытия[1058], но его ответ далеко не во всем мог удовлетворить Шереметева. Правда, гетман сообщил, что он удержал татар от похода на Левобережье и будет поступать так и впредь, но определенно отказался разорвать свой союз с Крымом. Союз этот, – доказывал гетман, – нужен, так как иначе татары «учнут им всякое разоренье чинить»[1059]. Значение татарского союза этим не ограничивалось. Татарская помощь, – утверждал гетман, – необходима ему для защиты от поляков. Его высказывания, как правильно отмечалось исследователями[1060], были полны острых выпадов по отношению к полякам, которые «всякие волности у них отнимают», «бьют, мучат», «во многех городех церкви Божия обругали и пожгли, а иные обратили на костелы»[1061]. Кроме того, гетман заявил, что по Подгаецкому договору поляки обязались передать ему Белую Церковь