[1093]. Как представляется, и гетман, и полковники не были столь наивны, чтобы поверить в слухи о намерении двух монархов истреблять жителей Украины по обеим сторонам Днепра. Но опасность ликвидации казацкого строя на Левобережье вполне могла представляться им реальной после существенного ограничения автономии гетманства по Московским статьям 1665 г. По-видимому, они полагали, что именно для этого и прибудет в Киев А. Л. Ордин-Нащокин с войском.
После принятия решения были отправлены послы – писарь С. Гречаный к хану с просьбой о помощи и Григорий Гамалея – к султану, «же би его принял под свою борону»[1094]. Как показывает ход последующих событий, гетман обратился за помощью на Запорожье. Послы были направлены и в Чигирин, где старшинская рада приняла решение «по обе стороны Днепра жителям быть в соединении и жить бы особно и давать дань турскому царю и крымскому хану… и чтобы под рукою великого государя и королевского величества отнюдь не бывать, а турскому б царю и крымскому хану оборонять их»[1095]. Так обрисовался план перехода гетманств по обеим сторонам Днепра под османский протекторат, что предполагало их выступление и против России, и против Речи Посполитой. Первоначальной задачей стало освобождение Левобережья от русской власти.
Сразу после решений рады открытого выступления против русских гарнизонов в городах Левобережья не последовало. В Гадяче ждали прихода отрядов из Запорожья и известий о татарской помощи. Начавшиеся повсеместно воинские сборы объяснялись необходимостью организовать оборону края от татарских набегов. Однако уже в начале января отношения русских властей с населением серьезно осложнились. П. В. Шереметев сообщал царю, что повсеместно мещане записываются в казаки и отказываются нести расходы по содержанию русских гарнизонов («по ок ла ду денег и хлеба не дают и впредь давать не хотят»), и это делаетс я с одобрения местной старшины и приближенных гетмана[1096]. С середины января к Шереметеву стали приходить сообщения от воевод не только об отказе от уплаты налогов, но и о повсеместном вооружении населения («с ружьем в день и в ночь стоят»), которое ставит на городских укреплениях свои караулы, и о приходе в разные города Левобережья больших отрядов запорожских казаков. Одновременно воеводы сообщали, что обращения к Брюховецкому остаются безрезультатными, а прилуцкий полковник Лазарь Горленко прямо заявил, что записывает мещан в казаки по распоряжению гетмана[1097]. В следующей отписке, отосланной 31 января, киевский воевода уже писал, что «около Нежина и Батурина чинятца бунты великие»[1098].
Реакцией на эти сообщения стала царская грамота Брюховецкому от 6 февраля 1668 г.[1099] с яркими следами стиля, характерного для документов, вышедших из-под руки начальника Малороссийского приказа. Грамота начиналась суровым выговором гетману, допустившему достойные глубокого сожаления беспорядки. «Верность надобно, – поучал он гетмана, – держати на деле, а не на языке». Его возмущала неблагодарность народа, который избавлен от «насилия» со стороны поляков и огражден на будущее «нерозорванным миром». Происшедшие действия говорят о явном отступлении жителей Левобережья «не точию от подданства службы, но и от веры християнские». Действиям людей, которые «под злое бусурманское иго поддаютца», будут решительно противостоять и царь, и король «обоими нашими государствы… всеми силами».
Несмотря на всю остроту употребленных формулировок, следует констатировать, что в Москве не понимали ни размаха происходящих событий, ни тем более роли в них Брюховецкого. Здесь полагали, что все наладится после очередного сурового выговора гетману.
Вместе с тем начавшиеся волнения были явным препятствием на пути к осуществлению задуманных в Москве широких внешнеполитических планов. Поэтому А. Л. Ордин-Нащокин готов был внести некоторые коррективы в русскую политику на Украине. Так, в грамоте сообщалось, что на Украину послан И. А. Желябужский с текстом Московского договора. Гетман и епископ Мефодий должны были созвать съезд, на котором документ был бы публично зачитан. Это, очевидно, должно было положить конец распространению неприятных слухов.
В грамоте также говорилось о том, что если есть причины для недовольства, следовало бы отправить царю «явное челобитье от всех малороссийских жителей», и оно «бы милостиво было принято». Наконец, в грамоте выражалось согласие на то, чтобы сборы на содержание ратных людей производили не русские воеводы, а гетманские власти «по их обычаю». Эта часть документа еще раз показывает, что в Москве не понимали всей серьезности положения и рассчитывали всё уладить с помощью самых незначительных уступок. При этом А. Л. Ордин-Нащокин рассчитывал на содействие епископа Мефодия, которым он еще недавно так явно пренебрег. И. А. Желябужский должен был сначала поехать к Мефодию и вручить ему 100 руб. и лишь затем направиться к Брюховецкому[1100].
Вряд ли такой шаг мог оказать воздействие на развитие событий. К тому же он запоздал. Когда 12 февраля царская грамота была доставлена в Севск[1101], все Левобережье было уже охвачено восстанием. Восстание началось в Гадяче. Записанные в разное время рассказы двух очевидцев, немецких офицеров[1102], позволяют восстановить картину событий. Говоря о необходимости готовиться к войне с Крымом, гетман постепенно собрал в Гадяче и вокруг него большое войско. Пришел и кошевой Иван Белковский с большим отрядом запорожцев. Когда собралось 8-тысячное войско, Брюховецкий потребовал у воеводы вывести гарнизон из города, гарантируя ему безопасность. Однако при выходе из крепости у городских ворот на ратных людей напали казаки. 120 стрельцов и солдат было убито, попавшие в плен закованы «в колодах».
По стране стали рассылаться «прелестные листы» Брюховецкого с призывом к восстанию. Сохранился попавший в Москву текст воззвания, отправленный им в Новгород-Северский. В этих воззваниях то, что было предметом тайной агитации, было теперь провозглашено открыто. Решение о решительном разрыве с Россией, принятое «с общего всей общины Войска Запорожского совету», мотивировалось тем, что Речь Посполитая и Россия достигли между собой соглашения о том, «что с обеих сторон Украину, отчизну нашу милую, разорети, пустошити и ни во что, всех великих и малых на ней жителей, выгубив, оборотити». Чтобы спастись от такой участи, старшина приняла решение разорвать с Россией и заключить «братолюбный союз» с казаками Правобережья. Гетман призывал получателей воззвания очистить свой город от русского войска, «не сумниваясь ни в чем»[1103]. В другом письме, от 11 февраля, отправленном в г. Колонтаев, утверждалось, что русские власти хотят истребить и жителей Слободской Украины, чтобы на местах их проживания «дикие поля были»[1104]. Со временем перечень обвинений всё более расширялся. В грамоте, отправленной 14 февраля на Дон, уже говорилось о замыслах правящих в Москве бояр всех донских и запорожских казаков «аки скот в Сибирь загнать», а на их землях поселить «оскуделых ляхов». В том же письме говорилось, что в Москве, договорившись с поляками, отступили от православной веры: «приняли унею и ересь латынскую, егда и ксендзом в церквах служити произволили». И патриарха Никона низложили за то, что он призывал «дабы не присовокуплялись к латинской ереси»[1105]. Воззвания эти, авторитетно подтверждая правильность слухов о заключении русско-польского соглашения, направленного против казаков, убеждали жителей Левобережья в том, что им следует немедленно взяться за оружие, чтобы избежать всеобщего истребления.
Уничтожение русского гарнизона в Гадяче стало началом восстания. Отсюда в разные стороны направлялись гонцы с соответствующими «листами» от гетмана. Из подробного рассказа о событиях, происходивших в Глухове[1106], видно, что хотя уже 8 февраля в город пришел большой отряд казаков, разместившийся в «большом городе», само восстание началось лишь 10-го, когда в Глухов приехал с «листом» от Брюховецкого сотник Филипп Уманец[1107]. Вместе с тем из этого описания видно, что не везде происходившие события имели такой драматический характер, как в Гадяче. Глуховского воеводу просили мирно уйти из города вместе с гарнизоном. Уговаривать воеводу приезжал сам глуховский протопоп Иван Шматковский. Лишь после того, как стоявшие в «малом городе» драгуны стали разбегаться, казаки ворвались в крепость, но при этом «никого до смерти не убили и не секли». Под караул взяли только воеводу и «начальных людей», а всех остальных отпустили.
К сожалению, о том, что произошло в других городах, мы располагаем лишь отдельными отрывочными сведениями. Можно лишь определенно утверждать, что целый ряд крепостей восставшим сразу занять не удалось, и началась борьба между ними и русскими гарнизонами в крепостях. Так как восстание застало русское правительство врасплох и оно не могло оказать своим гарнизонам быстрой помощи весной 1668 г., восставшие постепенно овладевали одним городом за другим. Так, 29 февраля 1668 г. был взят штурмом Новгород-Северский, в конце февраля, по-видимому, в руки восставших перешла и Сосница[1108]. В марте в руки восставших попали Прилуки