[1210]. Мотивы действий крымской знати очевидны. Если стратегические цели османской и крымской знати по отношению к государствам Восточной Европы, как правило, совпадали, то перспектива усиления прямого османского присутствия в этом регионе постоянно вызывала враждебную реакцию социальной верхушки Крымского ханства. Рост внимания правящих османских кругов к восточноевропейскому региону уже в предшествующие годы выразился в том, что входившие ранее в состав ханства Белгородская и Очаковская орды оказались подчинены прямой власти султана. В конце 1667 г., беседуя с польскими резидентами в Крыму, татарские вельможи выражали беспокойство, что «вскоре и Перекоп от них отпадет и Крым в турецкие перейдет руки»[1211]. Принятие под османский протекторат Правобережного гетманства было явно еще одним шагом в этом направлении. Окруженный зависимыми землями султана, Крым мог легко превратиться в одну из провинций Османской империи. Выступление запорожцев давало возможность устранить Дорошенко с его планами и добиться восстановления более раннего порядка отношений, когда хан был союзником и «покровителем» казаков. Как сообщали 3 октября н. ст. Яну Собескому, вышедшее из Крыма войско во главе с калгой Крым-Гиреем две недели стояло у Запорожья, а затем двинулось к Полтаве[1212] – на земли тех левобережных полков, которые в середине XVII в. были особо тесно связаны с Запорожской Сечью.
К сожалению, хронология событий остается неясной. Важное значение в этом отношении представляет уже цитировавшееся в иной связи сообщение Иезекииля, эконома Кириллова монастыря, который побывал 16–20 сентября 1668 г. в ставке Дорошенко в Секерной. Здесь, по свидетельству эконома, к этому времени было собрано «серденяцкое войско» и 9 правобережных полков[1213]. Выбор места для сбора войска – у переправы через Днепр на земли Переяславского полка – явно говорит о том, что гетман готовил новый поход на Левобережье. Однако уже в то время, когда эконом приехал в ставку, здесь стало известно о выступлении Петра Суховеенка, «который учинен от хана крымского в Запорогах гетманом»[1214]. Планы похода на Левобережье тем самым оказались нереальными. Одновременный конфликт с Россией, Крымом и новым гетманом был не по силам Дорошенко. Неслучайно (и явно желая быть услышанным) он заявил в эти дни, что если и пойдет за Днепр, то только против Петра Суховеенка, и выразил желание послать в Москву уманского полковника Михаила Ханенко, «чтоб у великого государя милости просить»[1215]. То, что понимал Дорошенко, должны были понимать и левобережные полковники, которые теперь явно не могли рассчитывать на помощь с его стороны. Именно в это время были предприняты первые серьезные попытки добиться возвращения населения Левобережной Украины под русскую власть. Они связаны с именем шляхтича Феофила Тимофеевича Бобровича. Этот человек, выполнявший поручения русского правительства и имевший, по-видимому, определенные связи в украинском обществе[1216], был отправлен в конце июня на Украину для сбора «вестей» о положении в малороссийских городах, которые он должен был высылать в Москву[1217].
Неизвестно, получил Феофил Бобрович какие-либо дополнительные инструкции или действовал по собственной инициативе, но 28 июля он обратился с письмом к жителям Глухова. В письме он обличал их «измены», троекратное нарушение присяги, вступление в союз с «бусурманами», но призывал одновременно покаяться, так как царь «еще терпит, милосердуя о вас». В этом случае, – заверял Феофил Бобрович, – они могут рассчитывать на царскую милость. Уговоры сопровождались угрозой. Бобрович предлагал вспомнить судьбу жителей Старого Быхова, которых упорство привело к гибели[1218]. Тогда же, в конце июля, он получил предложение от Дорошенко приехать к нему на переговоры (об этом подробнее – ниже). С ответом Бобрович 6 августа отправил посланца попа Федора Петрова, снабдив его грамотой к жителям малороссийских городов с просьбой о проезде[1219]. В ответ он получил письмо от жителей Конотопа, в котором говорилось, что они ожидают соглашения между царем и гетманом и хотели бы жить в мире и соседской приязни с Путивлем[1220]. Мотивы, двигавшие составителями письма, очень точно охарактеризовал в своей отписке царю Феофил Бобрович: «А по писму, государь, знатно, что изволокают и желают смирения на рубеже обманно, чтоб хлеб собрать, а о здаче и что тебе, великому государю, вина принесть, о том ничего не пишут»[1221]. Посланец воспользовался этим, чтобы отправить к жителям Конотопа 9 августа письмо, близкое по содержанию к письму, ранее отправленному в Глухов[1222]. Вместе с обличением «измен» в листе также говорилось, что «великого государя милосердие всем открыто», «великого государя милость к вам есть и будет». В знак доброй воли он просил освободить находившихся в городе русских пленных. И это письмо, и письма, которые Бобрович посылал в Конотоп и Глухов позднее, в середине и конце августа, не привели к конкретным результатам. В глазах жителей Конотопа Бобровича дискредитировало нападение на Конотоп 11 августа отряда Венедикта Змеева, который не знал о начавшихся переговорах. После этого, как сообщал посланец царю, «ту мою… ссылку поставили в обману»[1223]. Жители Глухова готовы были вернуться под русскую власть, но опасались, чтобы их «не вырубили»[1224], а Ф. Бобрович не был достаточно авторитетным, чтобы убедить их в ложности этих опасений. Иное дело, если бы с соответствующими заверениями выступил человек, пользующийся авторитетом в самом украинском обществе. Так и произошло, но после того, как в конце августа армия во главе с Г. Г. Ромодановским выступила в поход из Путивля. К сожалению, отписки Г. Г. Ромодановского о походе обнаружить не удалось, и картина событий может быть установлена лишь в самых общих чертах.
По свидетельству «Летописи Самовидца», русская армия приступила к Нежину на Рождество Богородицы, т. е. 8 сентября[1225]. Очевидно, что, действуя так, командующий выполнял приказ царя оказать помощь осажденным гарнизонам Нежина и Чернигова. Не знаем, сколько времени потратил Г. Г. Ромодановский на путь от Путивля до Нежина и какова была судьба лежащих на пути городов, таких как Конотоп и Борзна. Ясно только, что они не могли помешать продвижению русской армии. По свидетельству «Летописи Самовидца», жители Нежина с приближением войск оставили город и Ромодановский «место спалил, нiчого не зоставуючи»[1226]. Гарнизон был освобожден от долгой осады. Судя по сохранившейся отписке от конца сентября с «речами» «выходцев», войска Г. Г. Ромодановского, двигаясь на запад, к середине сентября дошли до Остра, а затем повернули на север, к Чернигову[1227]. В ставке Дорошенко под Секирной еще до 20 сентября было известно, что Ромодановский «стоит под Черниговым и чинит приступы»[1228]. Действиям русских войск должен был препятствовать покинувший город черниговский полковник и наказной гетман Демьян Многогрешный. П. Дорошенко высылал ему на помощь отдельные отряды, в том числе свою «надворную» хоругвь[1229], из Секирны, по свидетельству Иезекииля, был также послан «по упрошению черниговского полковника» отряд из 400 чел.[1230] Но сил этих было недостаточно, и 25 сентября Чернигов был взят, а русский гарнизон освобожден от осады[1231]. Именно в это время из среды самого украинского общества вышла важная инициатива, направленная на поиски соглашения с русским правительством. При характерной для украинского общества расстановке сил с такой инициативой мог выступить один из высокопоставленных представителей украинского духовенства, заинтересованных в сохранении связей с Москвой.
Формальным главой духовенства Киевской митрополии на Левобережье был епископ Мефодий (Филимонович). Епископ, несмотря на высокое положение, находился к началу 1668 г. в состоянии конфликта и с многими представителями духовенства, и с гетманом, и с киевским воеводой П. В. Шереметевым. Последний из этих конфликтов стал причиной того, что по возвращении в Киев в конце 1668 г. епископ Мефодий стал объектом следствия, участники которого возложили на него значительную долю ответственности за начавшееся восстание. Как справедливо отметил известный исследователь судеб православного духовенства Левобережной Украины второй половины XVII в. В. И. Эйнгорн, объективность этого следствия вызывает серьезные сомнения[1232]. Интерес в этой связи представляют рассказы о Мефодии «человека» П. В. Шереметева, записанные, как уже отмечалось, летом 1668 г. События застали епископа в монастыре в Ушне. Как было известно этому человеку, Мефодий после начала восстания обратился к П. В. Шереметеву с предложением служить царю. Шереметев воспользовался этим предложением и прислал отписки для отсылки в Москву. С этими отписками гонец, посланный Мефодием, был задержан. После этого по приказу черниговского полковника Демьяна Многогрешного он был арестован и в начале апреля доставлен в Чернигов