.
Возможно, что польский свидетель точнее передал речь А. Л. Ордина-Нащокина, чем автор русской записи. Невозможно, однако, чтобы этот автор, тщательно перечисливший присутствовавших на приеме членов думы, одновременно не отметил присутствия царевича и не привел его речи. Все это позволяет сделать вывод, что описанию аудиенции в записке придан такой характер, чтобы вызвать симпатии читателей к русскому кандидату. Так как в записке встречаются указания на письма К. П. Бжостовского, возможно, именно ему принадлежит этот тенденциозный пересказ события, реально имевшего место, но где не выступал с речью сам возможный кандидат и не выдвигались некоторые важные доводы в его пользу[1431].
После приема был предпринят другой важный шаг, который должен был подготовить почву для избрания царевича. Состоялась встреча послов с находившимися в Москве восточными патриархами. Как справедливо отметил З. Вуйцик[1432], запись об этой встрече в посольской книге очень кратка[1433]. Здесь, однако, отмечено, что патриархи, выразив радость по поводу заключения мира, «желательство свое объявляли, чтоб Господь Бог Восточную церковь з Западным костелом умирил, как и наперед сего при святых и богоносных отцех было в усмирении и во едином согласии»[1434].
Гораздо подробнее затронута тема встречи в польской записке. Здесь приводится обращенная к послам речь Антиохийского патриарха, который говорил о том, что политический союз следовало бы скрепить единством веры и что различия церквей в вопросах вероучения сравнительно невелики, касаясь лишь вопроса о Исхождении св. Духа. Патриарх, согласно этому изложению, отстаивал правильность православной точки зрения, но отметил, что «разногласия не заслуживают столь упорного спора»[1435].
Сохранился также латинский текст речи патриарха Макария[1436]. В целом текст речи совпадает по темам и последовательности изложения с текстом записки. Патриарх выражал удовлетворение, что два славянских народа одной крови, языка и обычаев заключили мир между собой. Далее говорилось о том, что обоим народам следовало бы добиваться единения не только тел, но и душ; что единство христианского мира может быть восстановлено благодаря усилиям двух восточных патриархов и папы. Затем патриарх доказывал, что православное учение о Исхождении Святого Духа было одобрено II Вселенским собором и принятый там символ веры папа Лев III приказал вырезать «in altari post corpus Sancti Pauli». Читались в речи и слова о том, что эти разногласия не должны быть причиной столь долгого и жестокого раскола (acerbune et pertinax dissidium). Речь заканчивалась обращением к послам, чтобы они просили короля и Речь Посполитую содействовать установлению согласия между церквями.
Вместе с тем стоит отметить, что в польской записке совсем не отразился раздел речи Макария, где обосновывалось, почему три патриарха могут общими усилиями соединить христианский мир. Это потому, что они – преемники апостола Петра, который основал Антиохийскую кафедру, послал своего ученика Марка Евангелиста в Александрию, а затем перенес свой престол в Рим. В этих трех местах («intribus locis») устанавливались законы христианского мира. Это выступление против папского примата в записку не попало. Вероятно, записка также исходила от К. П. Бжостовского, который, согласно другой записке о встрече, уверял патриархов, что поляки с русскими едины не только в «temoporalibus», но и в вере[1437].
Однако патриархи высказали пожелание вести переговоры о соединении церквей, и это произвело благоприятное впечатление на послов. Неслучайно послам тогда же сообщили, что в России больше не требуют перекрещивания католиков и на первой неделе Великого поста перестали провозглашать анафему тем, кто служит на опресноках[1438]. З. Вуйцик правильно констатировал, что эти шаги должны были создать благоприятную атмосферу для переговоров о возведении царевича на польский трон[1439].
Правительство действовало, как видим, осторожно, ограничившись сообщением, что если шляхта выразит желание возвести на трон царевича, царь отнесется благоприятно к такому предложению. Когда по окончании переговоров в конце декабря 1667 г. в Варшаву были отправлены посланники И. П. Акинфов и Я. Поздышев хлопотать о ратификации сеймом Московского договора, они не получили никаких указаний обсуждать какие-либо вопросы, связанные с кандидатурой царевича.
Внести изменения в инструкции не побудили новые важные известия, поступившие в Москву уже после отъезда посланников.
Когда переговоры в Москве уже закончились, сюда стали приходить новые известия о положении в Речи Посполитой от возвращавшихся из-за границы посольств. В декабре 1667 г. проехало через Польшу и Литву возвращавшееся из Вены посольство И. А. Желябужского. Посланник записал, что обсуждаются два варианта возможного развития событий: или Ян Казимир отречется от престола, или вступит в новый брак. Вопрос об этом будет решаться на ближайшем сейме. Если Ян Казимир отречется, то Речь Посполитая будет просить у царя дать на польский трон его сына[1440].
Еще более определенно положение дел в таком духе характеризовали «вести», собранные Б. И. Нащокиным, вернувшимся в Москву 19 февраля 1668 г.[1441] Тетрадь с записью «вестей», которую привез Б. И. Нащокин, открывалась сообщением, что и приставы, и «урядники», которых присылали «подчивать» послов, говорили, что, когда «короля их не станет», на трон не выберут никого иного кроме царевича Алексея. «И говорят, – отметил Б. И. Нащокин, – не тайно, с великим усердием и молят о том Бога»[1442]. Посланник снова вернулся к этой теме в самом конце своих сообщений. Обобщая свои впечатления, он отметил, что «в дороге» по всей территории Речи Посполитой посланники и люди их свиты слышали «ото многих от начальных людей и от знатной шляхты», что те хотят видеть на польском троне только царевича. Эти собеседники выражали убеждение, что на ближайшем сейме «поветные послы» будут добиваться принятия сеймом решения об избрании на трон польский царевича после смерти Яна Казимира[1443]. Всё это были записи разговоров, которые велись в среде шляхты. Ни встречавшиеся с послами сенаторы, ни принимавший их в Мерече гетман М. Пац этой темы не затрагивали. М. Пац только сообщил, что на начавшем свою работу сейме его участники требуют высылки из страны французского резидента[1444].
Сохранившийся в деле о поездке посланников «доклад» царю показывает, что вопрос об этом всё же обсуждался. Связано это было с тем, что И. А. Желябужский сообщил в Москве о своей беседе с канцлером К. Пацем, не зафиксированной в его статейном списке. Канцлер сообщил, что на сейме, вероятно, будет принято решение направить в Москву послов – «устроение учинить бы о королевстве». Он предполагал, что, вероятно, сам приедет в Москву во главе этого посольства. В этой связи составители «доклада» запрашивали царя, не следует ли «послов задержать»[1445]. Решено, однако, было оставить всё в прежнем положении. Положение это, судя по поступившим сведениям, складывалось благоприятно для русских послов. Выступление представителей Речи Посполитой с инициативой об избрании царевича поставило бы на будущих переговорах именно русскую сторону в благоприятное положение.
Посланники, приехавшие в Варшаву в конце марта 1668 г., оказались в самом центре острой и напряженной политической борьбы. К этому времени всё более определенную форму принимали планы возведения, хотя бы и с применением силы, французского принца на польский трон после отречения Яна Казимира. Уже в марте 1668 г. была достигнута договоренность о том, что король оставит трон не позднее августа и ему будет предоставлено достойное содержание во Франции[1446]. Одновременно нарастало недовольство шляхты, ее стремление воспрепятствовать этим планам. Если в разосланной на сеймики в конце 1667 г. королевской инструкции обращалось внимание на то, что налицо серьезная опасность войны с Османской империей, то шляхетские ораторы на сеймиках заявляли, что за татарскими набегами на Речь Посполитую стоит Франция[1447].
На открывшемся в январе 1668 г. сейме шляхетские послы открыто обвинили Францию в организации татарских набегов и потребовали высылки из страны резидента Пьера де Бонзи, отказываясь до этого обсуждать какие-то другие вопросы. Если в королевской инструкции предлагалось выделить средства для набора армии на случай возможной войны с Османской империей, то посольская изба противопоставила этому предложению проект конституции, предусматривавшей сбор «посполитого рушенья» – дворянского ополчения – 10 июня, но его должны были собрать не государственные власти, а дворянские собрания воеводств для борьбы с «врагами отечества» – внутренними и иноземными. Такое ополчение в случае необходимости могло стать высшим органом власти в государстве – «конным сеймом», который бы силой воспрепятствовал возведению на польский трон французского кандидата. Сейм был сорван[1448].
В этих условиях влиятельным кругам в Речи Посполитой стало представляться, что избрание царевича может стать приемлемым выходом из сложной, чреватой опасными последствиями ситуации. И они стали искать контактов с посланниками. 2 апреля посланников посетил К. П. Бжостовский, сообщивший, что царю «во всяких делех радетелен» литовский канцлер К. Пац, а также подканцлер коронный А. Ольшовский и люблинский воевода Владислав Рей. Он советовал посланникам «с ними видетца и великого государя милостью их обнадежить»