К активным действиям призывал и мазур, королевский дворянин Самуэль Гжибовский, передавший гонцу свое письмо, также адресованное А. Л. Ордину-Нащокину. Он предлагал не только направить «великих послов» на сейм, но и держать постоянных «агентов» в главных городах Речи Посполитой. Чтобы достичь успеха, он советовал хотя бы временно «поблажати римской вере». Обращает на себя внимание, что Гжибовский писал, что Радзивиллам «никоею мерою ненадобно верить»[1511]. Так как Радзивиллы оспаривали у Пацев власть над Великим княжеством Литовским, то Гжибовского есть основания также причислить к кругу людей, связанных с Пацами.
Следует отметить, что, как и ранее, Пацы полагали, что без военных акций в поддержку кандидатуры царевича дело не обойдется. Гетман предлагал через М. Гольцова послать войска во Псков «для осторожности от свейского короля»[1512].
О реакции в Москве на все эти сообщения говорит серия грамот, посланных А. Л. Ордину-Нащокину 25 июля 1668 г. Сообщая главе Посолького приказа, что сейм откроется 25 августа, царь предлагал ему решить, сам ли он поедет на сейм или пошлет на него своих товарищей – И. А. Желябужского и дьяка И. Горохова. Грамота заканчивалась указанием, что следует действовать «без мотчания, чтоб сеймового времени не пропустить»[1513]. Таким образом, в Москве было принято решение пойти навстречу пожеланиям польско-литовской стороны и официально выставить на сейме кандидатуру царевича.
С этой предполагаемой поездкой на сейм было связано одно важное поручение, вызванное тем, что с польско-литовской стороны продолжал подниматься вопрос о переговорах о соединении церквей. В грамоте цитировалось письмо литовского референдаря К. П. Бжостовского, в котором говорилось, что «у королевского величества то в великом есть подивленье, что его королевское величество на грамоты о угоде в божьем костеле писаные, ответом не удовольствован». Так как никаких серьезных переговоров о соединении церквей в Москве совсем не собирались вести, нужно было найти какой-то выход из сложившейся ситуации. А. Л. Ордин-Нащокин должен был сообщить, что патриархи Паисий и Макарий без совета других патриархов «и всего освященного собора» «не соизволяют» вести переговоры с королем по этому вопросу[1514].
Еще не получив ответа, царь 5 августа еще раз обратился к главе Посольского приказа, предлагая организовать поездку на сейм[1515].
Несмотря на полученные от Алексея Михайловича недвусмысленные указания, А. Л. Ордин-Нащокин не подчинился царскому указу и выступил против поездки русских послов на сейм. Такое поведение главы Посольского приказа на первый взгляд вызывает удивление. Ведь, как показано выше, А. Л. Ордин-Нащокин принимал самое активное участие в действиях, подготавливавших почву для выдвижения кандидатуры царевича.
Как представляется, можно указать, что именно заставило русского канцлера изменить свои взгляды. 11 июля на пути в Курляндию он получил «вестовые письма» из Риги[1516], среди которых был текст «цесарского вестового печатного листа» с заголовком «из Варшавы июня 29 числа». «Лист» содержал перечень обещаний царя, сделанный им для того, чтобы его сын был избран польским королем. Так, в нем говорилось, что царевич «приняти хощет веру папежскую по том своем избрании». Царь обязывался выплатить жалованье войску и долги Речи Посполитой и внести в ее государственную казну 5 млн., «все взятые земли по последних договорех паки отдати». Наконец, царь обещал, что после его смерти Речь Посполитая будет решать, унаследует ли его сын отцовский трон[1517].
По содержанию это сообщение ничем не отличалось от целого ряда подобных, зафиксированных к этому времени в донесениях дипломатов, однако в отличие от бранденбургских или шведских политиков А. Л. Ордин-Нащокин прекрасно знал, что Алексей Михайлович не давал и не собирался давать подобных обещаний. Думается, для него стало ясно, что здесь излагаются условия, на которых магнаты и шляхта готовы были возвести царевича на польский трон. Так как в Москве вовсе не собирались идти на подобные уступки, то поездка на сейм и выдвижение на нем кандидатуры царевича становилась делом не только бесполезным, но даже вредным.
Свои представления о сложившемся положении А. Л. Ордин-Нащокин изложил в отписке, отправленной в Москву в ответ на царскую грамоту[1518]. Отписка начиналась с того, что с отъездом главы Посольского приказа на сейм съезд в Курляндии будет сорван по вине русской стороны, и одна из важных целей переговоров – заключение «вечного мира» между Россией и Речью Посполитой – не будет достигнута, «и вечного мира тем приездом на сейм не сыскать». Но главное заключалось даже не в этом. А. Л. Ордин-Нащокин объяснял царю, что после отречения Яна Казимира Речь Посполитая «за обирание возметца» и станет обсуждать кандидатуру Алексея Алексеевича. В сложившейся ситуации, – доказывал он, – участие в таких переговорах может привести только к вредным последствиям: «Толко прежнему всему утвержению конечное нарушение будет, а вдатца, государь, в то обирание страшно и мыслить, сколько из Великие Росии королевству Польскому будет дать, и вспоминуть, государь, не мочно до свершения вечного миру тому обиранию быть».
Таким образом, русский канцлер считал, что переговоры о выборе царевича не только не приведут к желаемым результатам, но могут быть поставлены под сомнение предшествующие соглашения между Россией и Речью Посполитой. Вопрос о выборе царевича, по его мнению, можно было бы обсуждать лишь в том случае, если между этими государствами был бы заключен «вечный мир», который означал бы, что польско-литовская сторона больше не будет требовать у Русского государства территориальных уступок.
К таким пессимистическим выводам привело А. Л. Ордина-Нащокина знакомство с «вестовыми письмами» из Риги. Этот документ был им немедленно отправлен в Москву и к концу июля, когда решался вопрос о поездке на сейм, был, несомненно, известен дьякам Посольского приказа. Однако эти опытные в дипломатических делах люди как будто отнеслись к этому важному сообщению без того внимания, которого оно заслуживало. Как представляется, в данном случае вступили в дело факторы, не имевшие отношения к большой политике.
Когда в 1667 г. Алексей Михайлович передал под управление А. Л. Ордина-Нащокина Посольский приказ, новый начальник сменил на этом посту думного дьяка Алмаза Иванова, а все остальные заседавшие в приказе дьяки – Л. Голосов, Г. Дохтуров, Е. Юрьев – остались на своих местах. Это были люди, действия и предложения которых новый канцлер в течение ряда лет подвергал постоянной критике. Новый глава приказа оказался в положении, когда необходимо было приложить усилия, проявить терпимость и понимание, чтобы обеспечить себе лояльность подчиненных, однако терпимость по отношению к людям, придерживавшимся других взглядов, вовсе не была свойственна А. Л. Ордину-Нащокину. В 1666 г. Г. Дохтуров и Л. Голосов участвовали в переговорах со шведами на Плюсе и заключили договор, условиями которого он был не доволен. 2 апреля 1667 г., т. е. вскоре после назначения А. Л. Ордина-Нащокина «посольских дел оберегателем», шведский резидент Эбершельд сообщал в Стокгольм, что, посетив приказ, новый начальник заявил подчиненным ему дьякам, что он предпочел бы умереть, чем подписать такой договор[1519]. Отношения складывались таким образом, что у подчиненных стало появляться желание не помогать своему главе, а постараться избавиться от него. Побывавший в январе 1669 г. в Москве шведский посланец Ф. Кронман сообщал, что противники добиваются удаления А. Л. Ордина-Нащокина от двора, чтобы он стал либо воеводой в Смоленске, либо послом в Польше[1520].
Таким образом, есть основания видеть в сделанном канцлеру предложении коварный ход дьяков Посольского приказа. Посланный на сейм для переговоров в таком «великом деле», как избрание царевича польским королем, А. Л. Ордин-Нащокин должен был потерпеть там позорную неудачу. Это лишило бы его доверия царя, и дьяки бы так избавились от неугодного начальника. «Вести» из Риги, судя по имеющейся на них помете, были зачитаны царю и членам думы[1521], но, по-видимому, дьякам удалось убедить их, что этому сообщению не следует придавать значения.
А. Л. Ордин-Нащокин, как видно из его отписок, сразу понял, кто стоит за этой инициативой. Неслучайно в своей отписке царю переданные ему предложения он назвал «нарядом нынешнего Посольского приказа», а в еще одной отписке, отправленной вслед за первой, повторяя прежние аргументы, он с возмущением писал о том, что думные дьяки сначала «говорили, что не ведают, для чего в Курлянди и съездам быти», «а теперь великим принуждением из Посольского приказу писано, чтоб того сеймового времяни не пропустить»[1522]. В начале 1669 г. Ф. Кронман сообщал, что, вернувшись в Москву, глава Посольского приказа выступил против Герасима Дохтурова, обвинив его во взяточничестве[1523].
В августе 1668 г. у А. Л. Ордина-Нащокина появились новые серьезные основания, чтобы придерживаться занятой позиции. К этому времени он получил от гетмана Паца «пункты» – официальный документ с изложением условий, на которых Пацы и их сторонники готовы были возвести царевича на польский трон[1524].
В основном эти условия повторяли то, что содержалось в «вестях» из Риги: царевич должен отказаться от наследственных прав на русский трон и принять католическую веру; царь должен вернуть Речи Посполитой все земли, которые он ранее «войною одержал», выплатить долги и жалованье войску и внести в казну Речи Посполитой «для приятства» три миллиона. Царь должен был разрешить также провести переговоры об унии церквей, «как объявили патриархове», и сделать так, чтобы католикам «было повольно быти в Московском государстве». Наконец, в «пунктах» речь шла о поднесении даров сенаторам – сторонникам царевича, «чтоб им было чем иных дарить». Среди них были названы гетманы и канцлеры, воевода иновроцлавский, титулярные воеводы Киева и Чернигова.