«Ныне тому есть удобнейшее время, – писал начальник Посольского приказа, – съехався в Украине, преступные народы в покорение привесть… а от соседей несмирительных бес продолжения отлучных учинить и утвердить». Султан задержан войной на Крите, Орда понесла серьезные потери во время войны на Украине. Если два государства заключат в Киеве договор о союзе, то, – убеждал польских политиков А. Л. Ордин-Нащокин, – «турок и хан имут страшны быти», «и которое християнство за Днепром, волохи и мултяне, всегда желающие междо Великою Росиею и Короною Полскою христианского союзу и нерозорванного умирения, будут в надежде радостной пребывать и прежнее насилие от турка… нашим союзом уволнятца»[1602]. Он еще рассчитывал, что ему удастся добиться осуществления тех широких планов, которые он связывал с заключением русско-польского союза. Однако ответа на это письмо из Варшавы не последовало.
Из Курляндии послы переехали в села Смоленского уезда – сначала в Зверовичи, затем в Красное[1603]. 18 декабря А. Л. Ордин-Нащокин снова обратился к примасу и сенаторам, повторяя прежние предложения[1604]. Но и на это письмо ответа не последовало. Всё внимание правящей элиты Речи Посполитой было поглощено приближавшимися выборами. 1 января 1669 г. А. Л. Ордин-Нащокин получил царский указ ехать в Москву[1605].
Все эти неблагоприятные для А. Л. Ордина-Нащокина перемены происходили на фоне его обострявшихся отношений с дьяками Посольского приказа. В ответах на царские вопросы и своих отписках поздней осени 1668 г. А. Л. Ордин-Нащокин жаловался, что дьяки ничего ему не сообщают о положении дел[1606] и не выполняют инструкций, данных им перед его отъездом из Москвы[1607], а также не докладывают государю его «отписок»[1608].
Противники А. Л. Ордина-Нащокина, круг которых далеко не ограничивался, как увидим далее, дьяками Посольского приказа, стремились воспользоваться его долгим отсутствием в Москве, чтобы убедить царя в ошибочности его политики. Под влиянием и их высказываний, и тех неблагоприятных перемен, которые политика руководителя Посольского приказа не могла предотвратить, у царя и его окружения постепенно стало нарастать недоверие к предложениям и планам А. Л. Ордина-Нащокина.
Как нарастало недоверие, можно проследить, анализируя так называемые «царские вопросы» (на деле одновременно и вопросы, и указания), посылавшиеся А. Л. Ордину-Нащокину поздней осенью и в начале зимы 1668 г. Так, уже в первом документе такого рода выдвигался целый ряд серьезных возражений против предложения о созыве съезда в Киеве. Царь доказывал, что такой шаг может привести к потере города: «Не пустить полских послов в город нельзя, а пустить – потерять Киев, поляки безлюдны не пойдут, а выбивать их трудно»[1609]. Другие высказывания касались возможного поведения главы Посольского приказа на предстоящих переговорах с представителями Речи Посполитой. Так, в одном из пунктов посланного русскому канцлеру перечня читается: «О казне никакой с поляки не говорить».
В другом говорилось: «О полоняниках крестьянских, что того и не помышлять, не токмо что говорить, всему государству то досадно и болно»[1610]. Высказывания эти ясно говорят об опасениях царя, что на предстоящих переговорах А. Л. Ордин-Нащокин может пойти на нежелательные уступки полякам. Заслуживает внимания и резкий категорический тон последнего высказывания, отражающий, как представляется, растущее раздражение царя «самовольными» действиями «посольских дел оберегателя», его нежеланием выполнять царские указания.
Гораздо более острый характер имел другой перечень вопросов, присланный позднее. В нем уже читается, что «многие говорят, что посольство сие (поездка А. Л. Ордина-Нащокина в Курляндию. – Б. Ф.) туне и никакие от него Московскому государству прибыли ныне и вперед не будет»[1611]. Далее шли еще более острые вопросы. Глава Посольского приказа хотел «у шведа взять Корельскую и Ижорскую землю», какие у него были основания рассчитывать на успех? В действительности таких планов у русского канцлера не было, и в своем ответе он с основанием утверждал, что такие слухи распространяются его противниками, но показательно, что в окружении царя к этим слухам отнеслись с доверием. Далее следовал вопрос – «на шведов какие он вины полагает?». Вопрос этот сопровождался комментарием, что «шведы сами на нас вины кладут в торговых промыслах и в разоренье от литовских людей»[1612]. В свете этих вопросов становится понятной начальная часть документа. Поездка в Курляндию оказывалась бесполезной не только потому, что она не дала желаемых результатов. Под сомнение ставилась вся политическая линия А. Л. Ордина-Нащокина по отношению к Швеции. Снова высказывались сомнения в целесообразности проведения съезда в Киеве[1613].
На такие обращения русский канцлер реагировал в соответствии с особенностями своего характера. Он упрямо настаивал на своем плане проведения мирных переговоров, предлагая в противном случае, чтобы ему «что и от свейского докончания миру отринуту… быть вскоре»[1614]. Вместе с тем, понимая, как пользуются его отсутствием его противники, он настойчиво добивался разрешения приехать в Москву. 16 декабря 1668 г. подьячий приказа Тайных дел привез ему такое разрешение[1615]. Благодаря царя за «милость», глава Посольского приказа выражал убеждение, что после его приезда «светлость правды перед тобою, государем, явна будет, ненавистные дела познаютца и в неправде разрушители сами обличатца, на уста свои персты положат»[1616]. Однако положение дел в Москве сложилось не так, как предполагал А. Л. Ордин-Нащокин.
Шведские резиденты в России, правильно видя в А. Л. Ордине-Нащокине опасного противника Швеции, самым внимательным образом следили за перипетиями его карьеры. Благодаря этому сохранились важные сведения о состоявшемся 22 января 1669 г. заседании боярской думы, на котором политика А. Л. Ордина-Нащокина подверглась резкой критике[1617]. Судя по сообщениям шведского посланца Ф. Кронмана, его порицали за то, что он порицал заключенный в 1666 г. договор со Швецией на р. Плюсе, регулировавший условия торговли между Россией и Швецией, договор, одобренный царем, и требовал его отменить. На этой почве произошло резкое столкновение между ним и В. С. Волынским, главой русской делегации на переговорах на Плюсе. Эта информация находит определенное соответствие в посылавшихся А. Л. Ордину-Нащокину царских вопросах. Как представляется, обвинение в неуважении воли царя было лишь предлогом. Советники царя, по-видимому, полагали, что в условиях, когда на Украине шла война с казаками Дорошенко и татарами, а русско-польский союз оказался неэффективным, линия Ордина-Нащокина на обострение отношений со Швецией может привести к ненужным и опасным последствиям.
Важно, что на том же заседании подверглась критике и польская политика А. Л. Ордина-Нащокина. Шведский посланец записал, что члены думы порицали Андрусовский договор, по которому Киев должен быть возвращен полякам. Кроме того, они утверждали, что договор никогда не будет ратифицирован польскими сословиями. Почему в центре обсуждения оказался вопрос о Киеве, понятно. В 1669 г. в соответствии с Андрусовским договором Киев должен был быть возвращен Речи Посполитой, в то же время против этого решительно выступало вернувшееся под русскую власть население Левобережья, не хотел этого и царь. В таком положении для советников царя было выгодно возложить ответственность за то, что надо искать выход из такой сложной и противоречивой ситуации, на А. Л. Ордина-Нащокина.
Вопрос о ратификации договора не случайно оказался среди выдвинутых обвинений. Фактически речь шла о сомнениях в прочности заключенного главой Посольского приказа соглашения. И сомнения эти были вполне уместны. Соглашение о союзе не действовало, а магнаты и шляхта во второй половине 1668 г. ясно дали понять, что будут добиваться возвращения утраченных земель.
Был еще один пункт в критике, больно затронувший А. Л. Ордина-Нащокина. Летом 1669 г. он вспоминал, что «полатным разсуждением» он «по поводу черкас» был обвинен в том, что Андрусовский договор не обеспечил права православных в Польско – Литовском государстве («о восточной церкве нерадение»)[1618]. Шведский посланец отметил, что члены боярской думы заявили, что если царь и далее будет следовать советам главы Посольского приказа, то они не могут нести ответственности за то, что случится. Это показывает, до какого опасного обострения дошли отношения А. Л. Ордина-Нащокина с правящей элитой. Вместе с тем очевидно, что, действуя таким образом, члены думы были уверены, что А. Л. Ордин-Нащокин уже не пользуется прежним расположением царя.
В течение нескольких дней шведский посланец ждал решения об отставке Ордина-Нащокина, но такого решения не последовало, и «посольских дел оберегатель» сохранил свой пост. Однако происшедшие события стали важной гранью в карьере этого выдающегося государственного деятеля допетровской России. А. Л. Ордин-Нащокин сохранил свой пост – так как Алексей Михайлович ценил его преданность интересам государства, его знания и опыт, – но не прежнее влияние. Он перестал быть единоличным руководителем внешней политики страны, его внешнеполитическая программа перестала быть программой внешней политики России. Он стал лишь одним из исполнителей царских поручений, мнения его по разным вопросам запрашивались, но далеко не всегда принимались.