Письмо Випона королю Генриху, сыну императора Конрада
Славнейшему императору, королю Генриху III[287], способному к миру и войне, Випон, Божьей милостью пресвитер, как слуга королевских слуг господину господ этого мира. Я счел необходимым описать выдающуюся жизнь и славные деяния императора Конрада, твоего отца, господин император, чтобы не скрылась лампада под спудом[288], а солнечный луч в облаках[289], чтобы не была покрыта достопамятная добродетель ржавчиной забвения. Деяния же его, как бы ни были прекраснее и блистательнее тех, которые им предшествовали, вследствие безмерного блеска твоих подвигов, что были явлены, до некоторой степени омрачатся тенью. Я же, душой слуга твой, если Бог позволит, [намерен] обоих изложить деяния, которые произошли в то время, когда я живу, и таким образом, продемонстрировав различия между вами, скажу, как один благополучно овладел делами государства, а именно Римской империи[290], другой же поистине благоразумно его укрепил. Если что-то из того более или менее или как-то иначе, чем имела совокупность дел, я опишу или скажу, это будет вина не написавшего, но рассказавшего, потому что из-за долгих периодов болезни, я не мог часто присутствовать в капелле моего сеньора Конрада.
О тех же делах, что я сам видел и от других узнал, для пожелавших вкусить от плода нашего [труда], опираясь пером на истину, изложу все открыто. И поскольку некоторые [деяния] при живом отце ты славно совершил, их среди деяний твоего отца я поместить решил; те же, которые после его смерти ты славно совершил, я для себя, как следует, опишу по порядку. Если же некоторые критики возражают мне, что этот труд бесполезен, поскольку и другие об этом предмете писали, – хотя до сих пор я не видел ни одного труда, – я отвечаю: «В голосе двух или трех утверждается всякое свидетельство и слова Христа в Евангелии не одним только, но четырьмя подобающими свидетелями в церкви раскрываются». Тебе, величайший император, этот труд посвящаю, тебе деяния отца представляю, чтобы каждый раз, когда ты сам славное деяние вознамеришься совершить, прежде, словно в зеркале, представлял отцовские добродетели, и то в тебе пышно расцветет, что унаследовал ты от родительских корней, чтобы всех своих предшественников в каких-либо церковных и мирских делах превзойти так, чтобы своим королевством и империей дольше всех них милостью всемогущего Бога удостоиться править.
Будь здоров!
Начинается Пролог
Дабы прошедшие деяния, убегающие из памяти, буквами связав, соединить, и особенно христианской империи славу робким молчанием не обойти, как и тех, которые этой [империей] в этой жизни благополучно управляли, поэтому некоторым вечная досталась бы слава после того от потомков, если соревноваться с предками они пожелают в том, чтобы был поставлен в пример образец достойной жизни, подходящий и обдуманный надлежащим образом, потому что полезный пример пригоден для души того, кто подражает, а также для укрепления сил в делах, которые следует по обыкновению совершать. Также по большому счету случается, что от славы предков робость и замешательство у потомков легко приключается, по крайней мере, если в будущем себя с ними они не сравняют, когда деяния их, наученные молвой, прославляют. Как многих простолюдинов делает знатными добродетель, так знатность без благородства портит многих знатных людей.
Кроме того, очевидно, не стоит о победах католических государей молчать и триумфы иноверных тиранов пространными словами излагать. Довольно опрометчиво о Тарквинии Гордом, Туллии и Анке, отце Энея, воинственном Рутуле и о ком-нибудь в том же роде писать и читать[291], наших же Карлов и трех Оттонов, императора Генриха II[292], императора Конрада, отца славнейшего короля Генриха III, и самого короля Генриха, торжествующего над всем во Христе, без внимания оставлять.
Следует опасаться современным писателям, чтобы вредным бездействием они не утратили ценности у Бога, так как первые предписания Ветхого завета, в котором история отцов плодоносным трудом тщательно начертана, [говорят о том, что] новых дел плоды, скрывающиеся в кладовых памяти, было необходимо переосмысливать и постигать. Так мы вспоминаем о том, как Авраам своего двоюродного брата Лота на войне освободил[293]; узнаем о том, как сыновья Израиля разных врагов превзошли. Так бой царя Давида[294], мудрость Соломона, сообразительность Гедеона, борьбу Маккавеев[295] мы имеем возможность [представить] перед глазами благодаря писаниям.
Древние же философы различным образом государственные дела обсуждали. Сообщали они, вероятно, по большей части фантазии, которые душами слушавших овладевали в том, что укрепить они предлагали. Иногда для того же самого дела они сочиняли неправдоподобные рассказы, полные славных деяний и скрытых названий, поскольку подобные фантазии не были препятствием для философии. Часто устраивая диспуты, они пытались убедить вершителей государственных дел в том, что человеческие души вечны, и что, – как пишет Макробий[296], – говорил Сократ: душа как живое существо не может погибнуть; так и почти у всех философов плод человеческих трудов не заканчивается с самой жизнью, но все, кто родину поддержат и закон сохранят, всегда счастливо наслаждаются вечностью; тех же, кто пренебрегал справедливостью, правосудие Творца, предназначив для наказания, несомненно, научило.
Души же человеческие бессмертны, – это [исходя] из многих соображений они доказывали, оттого что когда тело путами стеснено, оно пользуется только свободой мысли, с помощью которой в небесные пределы назад возвращается из пределов земных; стремительным движением быстро спускается в морские глубины, которые телесная оболочка никогда не видела, подчас, когда тело бодрствует, подчас, когда оно находится в состоянии покоя, и многообразие своего будущего не чужим зрением соединяет, и удерживает это в памяти, когда же от туманного покрова плоти освобождается, то более свободно и живо им наслаждается. И можно поверить тому, почему они говорили, будет лучше знать о большой пользе князьям, которые часто из-за высокомерия [душою] застывают и о последующей жизни надлежащим образом меньше размышляют.
Когда за подвиг победителям более чем великолепные статуи и памятники возводили древние [люди], они считали, что их поступки надлежит записать, чтобы тем самым посмертная слава существовала для вечной памяти потомков, ибо верили, что душам их жить в вечности. Хотя они сами только человеческим рассуждением могли бы узнать о бессмертии души, которое еще не было им обещано или явлено Христом, все же к этому они сами склонялись и заботились о справедливости, и правителям отечества в своих трудах старательно это внушали. Приведение же в исполнение государственного дела, по обыкновению, с этими правителями они решают, так что, если не представилась бы возможность записать то, что произошло, то из-за бездействия замалчиванием на тяжкую гибель это оказалось бы обречено, если из оставшихся записей не открылось бы то единственное [свидетельство], чтобы постичь и того, кто скончался, к чему приложил усердие тот, кто живет.
Нам же, от кого речь Истины устранила оцепенение безмолвия, сказав: «Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо услышите, проповедуйте на кровлях»[297], для чего терпеть, христианским князьям и защитникам евангельской веры отказывая в том, что своим [правителям] предлагают даже язычники? Если же наши католические короли, защитники истинной веры, закона и мира Христа, что он через Евангелия свои передал, без опасных ошибок управляют, те, кто их благодеяния в своих трудах являют, разве что-нибудь другое совершают, как не Евангелие Христа провозглашают?
Как бы ни колебалась душа пишущего, приступая к трудным делам, которые зрелым решением, моральной тяжестью, величайшей настойчивостью совершались, и если бессмысленная роскошь, или ложная доблесть, или позорные пристрастия проявятся в делах, во всех из них тому, кто пишет, надлежит разобраться. И в их поступках, которые он опишет, следует придать гласности, как деяния, так и умолчания, в зависимости от того, сколько способности ума будет дано, из-за чего добрые, быть может, к добродетели устремятся, дурные же достойным порицанием исправятся. Итак, это причина написания труда, что ни одной не запрещается религией и внимание привлечет, и отечеству пользу принесет, и доброе слово потомков приобретет. Ведь доступно нам только то, что прошло, то же, что произойдет в будущем, знать заранее не дано.
Побуждаемый положением дел, а также надеждой, я желал написать для общей пользы читателей, что должно было бы послужить для радости слушателей, ибо если что-нибудь то, что достойно, принесло бы пользу, во власти читателя открыто подражать этому. Что же касается продвижения моего дела, на которое я подвигнут Богом, чтобы спастись от тех, кто обременил тело многими пороками праздности, словно противником души моей, занятый этими трудами, я как бы обретаю силу.
Ибо, когда о государственных делах я приготовился говорить, то лишь для того, чтобы двух королей деяния изложить, а именно, императора Конрада, а также сына его, короля Генриха III, которого Генрихом Нитью Правосудия[298] именуют почти все благоразумные люди. Отца же его деяния, которые в мои времена произошли, в зависимости от того, сам я их видел или узнал из сообщений других, воспроизведу яркими красками для несведущих потомков. Деяния же славнейшего сына, как долго я не проживу, собирать не прекращу, потому что Божьей милостью он ныне царствует.