– Да хрен с вами! Мы уходим! – заорал второй бородач. – Не стреляйте, аутисты, дайте выйти!
– Сам ты дебил! – обозлились на него. – Выходите и валите на хрен!
Из магазина донеслась ругань на чужом языке, из-за машин ответили так же, и Ира поняла, что большинство чужаков с обеих сторон на русском говорят лучше, чем на своём. Потому что на чужом ругались то ли трое, то ли вообще двое. А остальные возмущались по-русски, без акцента и с характерным московским растянутым «а». В памяти почему-то всплыл образ отца, с ухмылкой называющего таких вот чужаков «москвичами».
– О! Москвичи! – нарочито серьёзно произносил отец. – Так вот они какие! Где уж нам, понаехавшим, до коренных-то москвичей! А я-то гадал, почему правительство рекомендует воздерживаться от термина «русские» в пользу термина «россияне»! Это потому, что правительство стоит горой за свой народ и за справедливость!
Тогда Ира была ещё маленькой и не понимала, что он хочет этим сказать, ведь москвичи – это те, кто родился в Москве, то есть большинство людей вокруг. Зато сейчас отцовский сарказм стал запоздало понятен. Неудивительно, что отца посадили. С таким настроем вряд ли у него были шансы не сесть даже без убийства.
Тем временем из магазина начали торопливо выбегать соседи-мародёры, навьюченные набитыми рюкзаками. Одна из них оказалась женщиной в хиджабе с магазинной тележкой перед собой. Тележка была нагружена продуктами с горой, женщина толкала её через порог, из тележки падали какие-то банки и пакеты, но бросать тележку она не собиралась. Со стороны машин грянул выстрел, и все замерли, съёживаясь. Вооружённые мародёры вскинули ружья, но выстрел оказался одиночным и был произведён для острастки, в воздух.
– Тележку оставили здесь, нафиг! – угрожающе заорал стрелявший.
В ответ ему женщина в хиджабе истерично взвизгнула:
– Обойдёшься, шайтан! Мне детей кормить нечем! Это мои продукты, мне пофиг! Можешь застрелить мать четверых детей, правоверный праведник! На всё воля Аллаха!
Ответить на это оравшему оказалось нечем, и мародёры побежали прочь, держась плотной группой. Как только они исчезли в темноте, вооружённые люди, не сговариваясь, бросились в магазин. Рюкзаков у них не было, поэтому вскоре они начали выбегать оттуда обратно, сжимая в руках нагруженные продуктами магазинные корзинки. Кому-то из них повезло больше, его ружьё имело ремень, поэтому он смог надеть оружие на шею и тащить корзинки в обеих руках. При этом все, кто выскакивал из магазина, громко ругались, проклиная мародёров, и спешили убраться оттуда поскорей.
Вскоре никого из вооружённых москвичей в магазине не осталось, пространство возле магазина погрузилось во мрак, и всё стихло. В свете догорающих во дворе костров поначалу не было видно ничего, и Ира подумала, а не решиться ли пробраться в магазин, пока никого нет. Но тут же оказалось, что народа на улице достаточно. Люди, разбежавшиеся при первых выстрелах, укрылись в домах далеко не все. Многие попрятались за машинами, урнами, лавками и строениями детских площадок. Увидев, что никого с оружием на улице не осталось, все поспешили к магазину. К догорающим кострам подбегали люди, зажигали от них потушенные факелы или хватали ещё не сгоревшую головешку и торопились успеть схватить для себя продуктов.
Первыми к разбитой витрине подбежали не меньше десятка жильцов с горящими зажигалками в руках. Забравшись в магазин, они начали хватать продукты, кому-то не хватило корзинки, он скинул с себя куртку, связал её узлом наподобие мешка и стал бросать добычу в неё. Тут же в магазин набежала вторая волна добытчиков, с факелами и головешками, и видно, что происходит внутри, стало значительно лучше. Сразу же донёсся мат опешившего человека, потонувший в истеричном женском визге, и несколько женщин с охапками продуктов в руках выбежали наружу.
– Там труп!!! – вопила одна из них. – Они убили человека!
Находиться на месте преступления рядом с трупом никому не хотелось, люди старались похватать самое необходимое и покинуть магазин как можно быстрее. Но желающих получить продукты было много, из подъездов постоянно появлялись новые, и выбитая витрина превратилась в сплошной поток вбегающих и выбегающих людей. На эмоциях и адреналине люди сталкивались, роняя награбленное, злобно ругались, несколько раз вспыхивали драки. Но возгласы о трупе передавались по толпе постоянно, и долго в магазине никто не задерживался.
Грабёж продолжался не меньше часа, и у прячущейся в детском домике Иры начали замерзать пальцы на руках и ногах. Видимо, уже ночь, потому что стало ощутимо холодней, а рукавичек с собой она не взяла. Пытаясь согреть замерзшие ладони дыханием, она проглядела, как интересы толпы сменились. Видимо, в разграбленном магазине не осталось ничего, кроме трупа, потому что рыщущая внутри толпа выбегала наружу с пустыми руками и злобным возмущённым матом. В какой-то момент издали донёсся звон бьющегося стекла и грохот осыпающейся витрины, и толпа с факелами бросилась дальше вглубь спального массива, туда, где располагался следующий продуктовый магазинчик.
Местность возле разграбленного магазина опустела и вновь погрузилась во мрак. Чтобы не рисковать, Ира высидела ещё минут пятнадцать, но никто к магазину больше не приближался. Шум и крики доносились со стороны второго магазинчика, возле него виднелось множество огоньков, и все, кто выбегал из подъездов, спешили туда. Собравшись с духом, она подхватила рюкзак, вылезла из детского домика и на полусогнутых поспешила к зияющему чернотой зеву разбитой витрины. Привыкшее к ночной темноте зрение позволило без труда забраться внутрь, но вглубь помещения свет ночного неба почти не проникал, и пробираться приходилось на ощупь.
Забравшись как можно дальше, Ира рискнула достать зажигалку и зажгла огонёк, стараясь держать пламя как можно ближе к себе, чтобы его не было видно издали. Оставив в углу рюкзак, она взяла во вторую руку газовый баллончик, чтобы не оказаться безоружной, если сюда кто-нибудь всё-таки придёт, и принялась ползать на четвереньках среди поглотившего магазин разгрома. То убирать, то снова доставать баллончик было неудобно, но зато так спокойней.
Найти что-нибудь долго не удавалось. Содержимое шкафов и прилавков было вынесено полностью, всё, что можно было опрокинуть, валялось на полу, двери в подсобку были сорваны с петель и лежали посреди торгового зала. В подсобках и на небольшом магазинном складе не оказалось вообще ничего, Ира обползла его дважды. Чтобы не пришлось потом жалеть, она решила точно так же обползти весь торговый зал.
Минут через тридцать ей всё-таки повезло. Среди перевёрнутых шкафов, в луже пролитой воды, в разодранной упаковке с раздавленными всмятку пластиковыми бутылками обнаружилась одна целая. Её тоже помяло, но пластик выдержал деформацию, не лопнув. В других местах подобной же свалки удалось обнаружить пару закатившихся в самый центр всевозможного хлама консервных банок. В здоровенном ворохе разорванных и рассыпанных пачек с крупой нашлась одна порванная, но не рассыпанная. Под неработающими холодильниками, от которых несло порченым мясом, но при этом внутри их не было ничего, кроме кровяных и масляных потёков, нашлась упаковка сыра. Видимо, её запнули туда ногой в общей суете.
Перетащив находки к рюкзаку, Ира наугад выбросила оттуда часть веток, сложила внутрь нехитрую добычу и осторожно поползла в последний необследованный угол. Она отодвинула локтем разодранную коробку, занимавшую узкий проход, и огонёк зажигалки высветил лежащее прямо перед ней окровавленное лицо. От ужаса палец соскользнул с клавиши зажигалки, и огонёк погас. Чтобы не заорать, Ира изо всех сил прижала к губам кулак, сжимающий газовый баллончик, и вспомнила вопли о трупе. От волнения она даже забыла, что где-то тут есть труп, кругом мрак, хоть глаз выколи, в углу среди коробок его вообще не видно!
Находиться рядом с мертвецом было жутко страшно, и она решила покинуть магазин немедленно. Чтобы впотьмах не наступить на него, Ира вновь зажгла зажигалку и, стараясь не смотреть на мертвеца, развернулась к выходу. Внезапно окровавленный труп дёрнулся, открывая коричневые, словно запекшаяся кровь, глаза и оскаливаясь злобной гримасой, и вымазанная в крови покрытая ссадинами рука схватила её за шею.
– Стоять, сука! – нетвёрдо просипел оказавшийся совсем не мёртвым охранник магазина, с трудом пытаясь подтянуть схваченного вора к себе.
От ужаса Ира издала короткий вопль и задохнулась от избытка хлынувшего в кровь адреналина. Стремясь спастись, она ткнула в окровавленное лицо газовым баллончиком и вдавила кнопку распыления так, что чуть не сломала себе палец. Просроченный баллончик исправно окатил охранника перцовой струёй, тот захрипел, закашливаясь, и схватился за лицо обеими руками. Оказавшись на свободе, Ира вскочила на ноги и бросилась прочь, спотыкаясь о валяющийся на полу хлам и налетая на невидимые в темноте препятствия. Она на бегу зажгла зажигалку, схватила свой рюкзак и опрометью выскочила из погружённого во мрак магазина.
Сознание возвращалось медленно и фрагментарно, свидетельствуя о том, что тело получило многочисленные повреждения и регенерирует по частям, от жизненно важных к вторичным. Отточенные двумя сотнями лет опыта рефлексы подсказывали, что фаза регенерации длится более суток, значит, автоматика не поместила его в медотсек. В то же время сознание всё ещё ощущало связь с неф-ядром, следовательно, он не в плену и не покидал пределов корабля. Для минимизации каких-либо угроз необходимо разобраться в случившемся как можно скорей, но для этого требуется прийти в сознание полностью и восстановить работоспособность организма целиком. Придётся ждать завершения регенерационных процессов, без медотсека другого варианта нет.
Полная работоспособность вернулась только через три часа, когда закончившее регенеративное восстановление травмированных участков тело вновь начало подчиняться мозгу. Глаза наконец-то открылись, но в первую секунду увидеть что-либо не удалось. Кругом стояла непроглядная тьма, и даже спустя минуту ничего не изменилось, хотя за это время сетчатка должна была перестроиться на зрение в условиях минимального освещения. То есть освещения вокруг нет абсолютно. Значит, корабль обесточен полностью, включая резервное и аварийное питание. Это критическое положение! Но раз неф-ядро всё ещё ощущается, значит, корабль не погиб. Иначе бы и от корабля, и от него самого остались бы только обугленные куски.