Ася помрачнела. Допила в два глотка чай и подошла к раковине. На Ваньку она старалась не смотреть. Не получилось… Ничего у нее не получилось. Ни забыться не удалось, ни сгладить впечатление после своего ультимативного заявления об обмене мужа на девушку. Балансировала на одной ноге на самом краю пропасти, изо всех сил пытаясь сыграть хорошее настроение, вот он и попался. А попавшись, тут же испугался и насупился. Чертовщина вообще какая-то получается! Никогда еще ей не было с ним так сложно. Никогда! Они ругались, иногда даже дрались, но чтобы вот так молниеносно отгораживаться друг от друга… Нет, такого не случалось. Даже когда она его бойкотировала после разрыва с Сашкой, и то все было по-другому. А сейчас все не так. Все! И недосказанность им обоим мешает, и подозрительность, чего уж… А ведь куда было бы проще просто рассказать все без утайки друг другу и определиться в равноценности положения их обоих…
У нее на грани гибели любимый человек. И у него тоже.
Ей тяжело без него. Так и ему не сладко.
Она боится даже подумать о том, что может больше никогда не увидеть Леньку. Так и у него надежды никакой.
Чего, казалось бы, проще?!
Так нет же. Проще бездумно булькать чаем в чашках и размазывать вконец растекшийся крем по бисквитным крошкам, чем взять и покаяться обоим. Ему в том, что он знает эту девушку. А ей в том, что она знает, что он знает.
– Вань, я тут вот что подумала… – заговорила вдруг Ася, решившись начать тот разговор, который, по ее мнению, способен был помочь им обоим. – Нам нужно…
Ну и, конечно, как во всякой дурацкой мелодраме, в самый судьбоносный момент кто-то позвонил в дверь. Настойчиво позвонил, как мог звонить в эту дверь только один человек. Думать о том, что это мог быть именно он, Асе было муторно. Но она все же надеялась, что ошибается. Не ошиблась…
Ванька сорвался с места с грацией гризли. Промчался мимо Аси, едва не влепив ее в стену, но, кажется, даже не заметил этого. Еще бы! Тут же защелкала замками входная дверь, и тут же по плиткам пола в прихожей зацокали ненавистные каблуки.
Мачеха! Какой черт ее принес в это время?! С каких это пор она навещает своего сына в одиннадцать ночи в воскресенье? Если только… Если только это не он сам позвонил ей и вызвал сюда. Вот гадина, а?! А Ася еще хотела ему всю душу вывернуть наизнанку. Хотела довериться и в ответ получить такое же доверие. А он маме позвонил! Конечно, позвонил, потому что Ася отчетливо услышала ее приглушенный вопрос: «Где она?» Она – это, стало быть, она, Ася. Стало быть, ей известно о том, что она у него ночует. И притащилась сюда с одной-единственной целью – помочь. Она всю свою жизнь только и делала, что помогала. И ни разу не потрудилась спросить, нуждается ли кто в этой самой ее помощи. Ася так вот точно нет!
– Добрый вечер, дорогая, – пробормотала мачеха, влетая в кухню. – Чай? Прекрасно! Хочу чаю! Ванюша, сыночек, организуешь?
– Без проблем, ма… – И Ванюша заметался, и зашустрил, и засуетился, просыпая на пол сахар, роняя нож и чайную ложечку.
Ася в этом шоу под названием «идеальный сын идеальной мамы» никогда участия не принимала. Не собиралась принимать и сейчас. Поэтому она села в самый дальний угол за столом. Смиренно положила руки на стол и уставилась на мачеху.
Господи, как же она ее ненавидела! Ненавидела ее холеность, красоту, непроходящую молодость… Да все, господи, буквально все было ей в ней ненавистно. Даже то, что Ванька от одного вида своей маменьки впадал в ступор и делался на удивление похожим на дебила. Ма… Это его «ма» Ася неоднократно готова была затолкать ему в глотку. А от ее «Ванюши» Асю мутило до рези в глазах.
Сейчас молодящаяся стерва напьется чаю, закинет ногу на ногу, уставится на них проницательным взглядом темно-серых нестареющих глаз и начнет пытать, что у детей за проблемы. Она же крутая! Ей же все проблемы решить по плечу! Что ей стоит дом построить: нарисует, будет жить… Твою мать! Ася никогда не думала, что способна так кого-то ненавидеть. У нее даже Ленькины похитители подобных чувств не вызывали. Там присутствовал животный страх перед неизвестностью, боязнь потерять близкого человека, а тут…
– Доченька… – тихо обронила мачеха, не притронувшись к чашке с чаем, которую услужливо поставил перед ней сыночек. – Ты выглядишь усталой.
На ее языке это должно было звучать приблизительно так: ты паршиво выглядишь. Да, ты выглядишь так, будто тобою подметали дворовую площадь, твой внешний вид сродни виду захудалой овцы. Приблизительно так всегда это звучало. Ну, или что-то в этом роде.
Ася проглотила обиду молча, скудно улыбнувшись мачехе в холодные серые глаза. Сегодня отчего-то на них не было и следа грима, и веки почему-то покраснели. Неужели железная леди плакала?! Быть такого не может! Не может и не было. Наверняка спала к тому часу, когда Ванька ей позвонил. Она всегда помногу спала, считая, что женщине это только на пользу. Слишком уж озабочена Асина мачеха своим внешним видом, слишком…
– Девочка, нам нужно поговорить. – Мачеха поставила острый локоть, обтянутый тончайшей замшей стильной кофты на стол, подперла подбородок кулаком и снова очень тихо и очень мягко произнесла: – Нам давно следовало поговорить, да вот все как-то не получалось у нас разговора. Я знаю, ты меня…
– Ма! – предупредительно воскликнул Ванька, в великой маете сновавший с кухни в прихожую и обратно. – Не начинай!
– Вот! Вот так всегда! – обрадованно подхватила свой смычок стервозина, и в глазах ее появился живой блеск. – Стоит мне открыть рот, как ты тут же: не начинай! Я же около десяти лет уже ничего не начинаю. Только пытаюсь что-то сделать или сказать, как дочь выскакивает с воплями из-за стола, а сын тут же затыкает мне рот. Я что, такая плохая мать, что не имею права голоса в своем семействе?
Ася едва слышно фыркнула при слове «дочь», но мачеха уловила и повернулась теперь уже к ней:
– Да, дочь! Мне плевать, что тебе не нравится, понятно? Плевать, что ты меня за зверя все эти годы держала! Я твоя мать, понятно? А ты моя дочь!
– Черта с два, – проскрипела Ася, почему-то ненавидя сейчас свое собственное упрямство. – Я никогда не была тебе дочерью. Никогда.
– Да ты просто… Ты просто никогда не хотела ею стать, девочка моя! Все, что я пыталась сделать для тебя, ты воспринимала в штыки. В лучших платьях ты лазила по деревьям, на кожаных портфелях каталась с горки и с гордостью показывала мне потом оторванные замки… – Голос изменил мачехе, она закашлялась, приложив изящную кисть к груди. Тут же потянулась к чашке с чаем и, отхлебнув немного, продолжила: – Ты все делала мне назло, все! А зачем, Асенька? Зачем? Это же твоя жизнь, оглянись и посмотри, что ты с нею сделала мне назло!
Ася ухмыльнулась и принялась дурашливо озираться по сторонам. Не поленилась даже под стол заглянуть. Потом, вынырнув оттуда, недоуменно развела руками:
– И что я с ней такого сделала? Ничего не вижу.
– Именно! – тихо, но веско обронила мачеха, поднимая вверх указательный палец. Таким жестом она пользовалась, по слухам, на совещаниях, когда хотела подвести итог сказанному. – Именно – ничего! Ни дома, ни семьи, ни любви, ни детей. Пепелище…
Асе сделалось страшно. Так страшно от ее слов и от самой себя, способной реагировать на ее слова самым невероятным способом, что она крепко зажмурилась и зажала уши руками. Она не видела, как переглянулись мать и сын между собой. Не видела, какой болью и пониманием были наполнены эти взгляды. И как оба тяжело вздохнули, тоже не видела. Может, уловила, но решила, что ей это показалось. Очнулась она лишь в тот момент, когда ей на голову легла чья-то прохладная ладонь.
Она отпрянула, как от удара, поняв, что это рука мачехи. Вжалась в угол и, боясь поднять на нее глаза, попросила сквозь зубы:
– Отойди.
– Нет, не уйду. – Мачеху сегодня что-то разобрало не на шутку. Раньше такого за ней не водилось. Видимо, решила отомстить за неурочный подъем из постели. – Не уйду. Я всю жизнь только и делала, что уходила. Ты просила, я уходила. И в результате оба моих ребенка…
– Ма, я просил тебя, не начинай! – Ванька заметно повысил голос, чего тоже никогда прежде в Асином присутствии себе не позволял.
В кухне повисла пауза, в течение которой никто не проронил ни слова. Ванька топтался у входа и, судя по его тяжелым вздохам, сильно страдал. Мачеха продолжала стоять над Асей и упрямо поглаживать ее по волосам. А Ася все так же продолжала сидеть, зажмурившись и не зная, что ей сейчас делать и что говорить.
Сделать, конечно, можно было многое. Можно было, например, оттолкнуть навязчивую бабу. Оттолкнуть, встать и уйти. Можно было наговорить кучу гадостей о ней и ее методах воспитания как самой Аси, так и Ваньки. Можно было расхохотаться ей в лицо и сказать какую-нибудь мерзость о том, что рука у матери-мачехи холодная и шершавая, как обратная сторона листьев одноименного растения. Но… Но все дело было в том, что не была такой ее рука. Она была мягкой и очень приятно пахла… яблоками. Странный запах, вяло подумалось Асе. Мачеха всегда приносила с собой сложные сочетания ароматов от лучших французских домов и косметических салонов, а тут… яблоки. Неувязочка какая-то, господа… И голос у нее сегодня другой. Не пронзительно величественный, а усталый какой-то, надломленный. Сквозь который очень сильно проступает ее возраст. Снова, как не про нее… И самое странное заключалось в том, что ее близкое присутствие вдруг отчего-то перестало действовать Асе на нервы. Ее не потрясывало, не коробило и даже не тошнило. А с чего-то отчаянно захотелось упереться лбом в ее живот и разреветься. Реветь, не заботясь о внешнем виде, и жаловаться. Жаловаться и реветь. На все, на все жаловаться. На то, что Ленька пропал. На то, что он, мерзавец, все эти годы изменял ей и, кажется, из-за этого влетел в большие неприятности. И даже на то, что мороженое растаяло, размутив натертый ею шоколад в неприглядные лужицы, а крем не таким удачным получился, как обычно…