Деревня Вихрепаевка и в самом деле производила удручающее впечатление. Холмы, овраги, снова холмы и снова овраги. И по склонам этих холмов и оврагов гнездились убогие домишки, большая часть которых была почти полностью разрушена либо растаскана на дрова. Дом, к которому медленно двигались подруги, мало чем отличался от остальных: подслеповатые окошки, полуобвалившаяся крыша, полное отсутствие частокола и каких бы то ни было деревьев.
– Сады они тоже, что ли, под топор пустили? – горестно вопросила Александра. – Антон Павлович обрыдался бы такому беспределу.
– А что делать? Замерзать зимой? Газ сюда никто не станет проводить, а уголь сейчас не купить на пенсию.
– Почему сразу на пенсию?
– А кто, по-твоему, здесь, кроме пенсионеров, может еще доживать? Только бабки да дедки, наверное, и остались.
Существо, открывшее им покосившуюся дверь, в равной степени походило как на бабку, так и на дедку. Глубокие морщины, избороздившие лицо. Бесцветные потухшие глаза. Потрескавшиеся губы. Трясущиеся руки и согнутые в коленях ноги.
– Здрасте, – оскалилась приветливо Александра и тут же повела носом в сторону. Вонью из раскрытой двери несло невыносимой.
– Здравствуйте, – вдруг ответило ей существо совсем еще молодым мужским голосом. – Что желаете, сударыни?
Сашка опешила и какое-то время с явным изумлением рассматривала мужчину. Потом сделала для себя неутешительный вывод о том, что возраст мужчины был удачно выправлен местным рельефом, условиями жизни и количеством выпитой самогонки. Вздохнула печально и, уже не сильно заморачиваясь на предмет собственной улыбчивости, спросила:
– Вы давно здесь живете?
– Да, – односложно ответил мужчина и с вызовом посмотрел на нее. – А в чем, собственно, дело?
Подруги озадаченно переглянулись. Изъяснялся дядя совсем не по-деревенски. К тому же успел выпрямить колени, сделавшись почти одного роста с Сашкой, а она была достаточно высокой. Тут же как-то приосанился, и в глазах его появилась искра еще не совсем пропитого разума.
– Вы нас извините, пожалуйста, за беспокойство, – выступила из-за Сашкиной спины Ася, ее отодвигая и показывая ей за своей спиной сжатый кулак. – Мы здесь кое-кого разыскиваем. Объехали всю деревню, почти все дома заколочены или разрушены. Вот постучались к вам. Извините, видимо, нам придется обратиться к кому-то еще. Еще раз просим прощения…
И Ася начала медленно пятиться от крыльца. Сашка в тот момент еле слышно фыркнула и тут же последовала ее примеру.
Мужик проникся на первых же минутах. Он широко распахнул глаза, и они вдруг оказались чистейшего голубого цвета. Попытался улыбнуться, но тут же, видимо вспомнив об оставшихся трех зубах, быстро прикрыл рот заскорузлой ладонью. Потом еще раз любовно оглядел Асю и приглашающе отошел от двери в сторону:
– Заходите, если что-то вам нужно. Заходите, поговорим…
Сашка изумленно ахнула и тут же остановилась. Оглядела подозрительным взглядом свою подругу, будто за последние несколько минут та вдруг приобрела массу неизвестных ей достоинств. Потом ткнула ей кулаком между лопаток и пробурчала еле слышно:
– Можешь ведь быть неотразимой! Чего же не пользуешься?
– Чем? – Ася коротко на нее взглянула и сделала обратный шаг к крыльцу.
– Слабостью своей, идиотка! Он же на беззащитность твою купился! Его же от робости твоей смотри как расперло. Вот и Ленька твой именно на это купился, а ты все испортила.
– Как это? – Асю разобрало любопытство, она на минуту забыла о мужике, с явным любопытством наблюдающим за тем, как подруги препираются, и ухватила Сашку за рукав. – Как это я испортила? Чем? Я же всегда боготворила его, обожала! Я же опекала его так, как…
– Вот! Вот ты и ответила на свой вопрос сама! – Сашка торжествующе хмыкнула. – Ты помнишь, как вы познакомились? Помнишь наверняка! И по сотне раз за день небось вспоминаешь!
– Вспоминаю, – покаялась Ася, не забыв бросить на деревенского жителя виноватый взгляд и пожать плечами.
– Вот, вспоминаешь! А главного не помнишь… Ты же промокла тогда вся, дрожала от холода, взяла вдруг да доверилась ему, Леньке своему. Доверилась, совсем ничего о нем не зная. Упала ему на грудь и позволила себя обнимать.
– И что дальше-то?
– А то! Ты была слабой, беззащитной и доверчивой. Именно на такую женщину клюнул Ленька. Именно на такую! А в кого ты превратилась уже через год?
– В кого?
– В выносливую, трудолюбивую и подозрительную! В полную противоположность той девушки, которая ему нравилась. Вот тебе формула твоего семейного краха. Как, впрочем, и многих других. – Сашка печально вздохнула, тут же перевела взгляд на остолбеневшего мужчину и, не желая сдавать лидирующих позиций по неотразимости и шарму, спросила: – Правильно я говорю, мужчина?
Удивительно, но тот не спешил с ней соглашаться. На манер персонажа всех русских сказок он почесал в затылке, потоптался на крыльце и с истинно национальной русской хитрецой в голосе пробормотал:
– Так ведь кто его знает… Может, так, а может, и по-другому. Сама-то ты замужем?
Вопрос Сашку смутил. Она молчала какое-то время, потом отрицательно качнула головой.
– Вот видишь… А советы даешь… – Он сделал пару шагов с крыльца, с болезненной гримасой прошелся немного, ухватился за поясницу и плаксиво пожаловался: – Ох, кости мои… Что ты будешь делать! И лет мне немного, а умираю прямо так, за здорово живешь… А тебе вот что скажу, барышня: легко давать советы другим, но не себе. Так-то. А та барышня… – Взгляд мужичка снова обратился к Асе. – Не слушай никого, девушка. Будь собой. Ты красивая очень. Подружка твоя… видная из себя, не спорю. А ты красивая. Только не каждому твою красоту рассмотреть дано. Солнце… Солнце-то какое, девки! Весна полным ходом. Уж и травищи сколько…
Подруги оглянулись вокруг себя и, к полному изумлению своему, обнаружили, что дядя прав. Травы и в самом деле было много. Странно, что они не заметили этого, когда добирались сюда. Видимо, убогость разваленных срубов умело скрадывала неповторимую сочность и свежесть апреля. А сомлеть было от чего, между прочим. Каждый крохотный участок земли тянул на себя изумрудный гобелен пробивающейся к свету травы. Она выпирала буйными кучками сквозь утрамбованную снегами почву. Кольцевала колодезные срубы и яростно наступала на груды мусора, сваленного прямо рядом с домами.
– Сколько земли… – опечалилась вдруг непонятно с чего Сашка и вздохнула тяжело и искренне. – Сколько земли пропадает.
– А чего же пропадает-то? – изумился мужик. Кряхтя и стеная, поплелся к крохотной лавочке возле избушки, сел на нее со второй попытки и продолжил: – Она под парами… Найдется, девки, непременно найдется ей хозяин. Тогда она и всколыхнется. И заколосится, и плодоносить будет, как в добрые старые времена.
– Это когда еще будет! – воскликнула Сашка, не на шутку загрустившая при виде невостребованных просторов.
– А вот как ленивый человек сильно жрать захочет, так это все и случится. Либо сам дойдет умом, либо кто подскажет, но вспомнит он непременно, что все от земли. – Дядька снова потер поясницу и снова хитро прищурился. – А вы чего это, девки, по деревне-то лазаете? Кого ищете-то? Это я к тому, что женихов тут нету. Один я вот только и остался.
Сашка незаметно ткнула Асю в бок, и та решила взять инициативу разговора в свои руки, раз уж подруга не пришлась по душе деревенскому жителю.
– Мы ищем сестер Афанасьевых. Лиду и Лену… Вы знали таких? Они же из вашей деревни, так?
Знал, еще как он их знал! Это Ася поняла по мере того, как говорила. Вся приветливость сползла с мужика в одно мгновение. Глаза снова сделались пустыми и бесцветными, да и смотреть он на нее с подругой перестал. А принялся крутить головой по сторонам и озадаченно чему-то прищелкивать языком.
– Так вы их знали? – повторила свой вопрос Ася, уверенная в положительном ответе.
– Ну, знал, и что с того?! – вдруг взорвался деревенский житель и начал пытаться встать со скамеечки. – Мы тут, почитай, всех знали, что изменилось-то? Черт, помогите-ка, девки! В спину вступило, не могу подняться!
– Обойдешься, – ледяным тоном оборвала его кряхтение Александра, снова завладев первой партией. Подошла к мужику и ткнула рукой в плечо. – Сиди где сидишь, дядя. Сиди, внимательно слушай и отвечай на вопросы.
Морщинистое лицо мужика мгновенно покрылось мертвенной бледностью, напомнив изрезанный оврагами снежный ландшафт. Он откинулся к стене и замотал в отчаянии головой.
– Не знаю я ничего про этих сучек! Не знаю и знать не желаю! Непутевые обе! Что одна дура, что вторая… Удрали из деревни, бабку оставили подыхать. А мне хоронить! А я что, двужильный? Я и так всю деревню на кладбище стаскал один…
– Будя брехать-то! – вдруг раздалось со стороны дома.
Голос был старческим, но приятным и певучим. Подруги изумленно оглянулись.
Опираясь о ветхий дверной наличник, на крыльце стояла древняя старушка. Была она такой сухонькой и такой маленькой, что издали напоминала подростка. Она и одета была почти соответствующе – джинсовая длинная юбка на широком резиновом поясе и такая же куртка. Из-под куртки почти до колен торчал толстый самовязаный свитер из овечьей шерсти. Обута бабушка была в резиновые калоши, натянутые прямо на простые чулки.
– Не слухайте его, девчата, – проговорила бабушка и улыбнулась им широко и беззубо. – Брешет он. Всю жизнь свою брешет. И головастый, и ученый, в институте учился по молодости, а вот сбрехать… Тьфу, хоть и сын мне, а глаза бы мои за брехню его на него бы не глядели. Вот внучка мне его сюда спровадила вместе со своими тряпками, а спросить забыла: нужон он мне тута или нет… А вы чего хотели-то? Слыхала, про девок Нюркиных спрашиваете?
Ася с Александрой переглянулись. Про Нюрку они слышали впервые, но перебивать старую женщину не стали, а лишь приветливо улыбнулись ей навстречу.
– Афанасьевыми они были по отцу непутевому. А по двору Нюркиными… Хорошая женщина была, обстоятельная. А потом, как дочку схоронила да сироток к себе взяла, замкнулась. Нелюдимая стала да и болеть стала часто. Заботы…