– Не жрала она ничего, вот и заболела, – отозвался с лавочки лживый сынок, которого матушка дискредитировала в глазах приезжих незатейливым и скорым способом. – Любой кусок этим кобылицам отдавала. А сама доедала что оставалось.
– Может, и так, – не стала спорить старая женщина и, спустившись по ступенькам, подошла к подругам. – Ишь, какие вы все справные, которые из города-то… А мы тут как пни закопченные. Ни газа, ни клуба, свет второй день как дали. Хорошо хоть Родя газету возит, а то бы совсем как пещерные люди жили бы.
При упоминании о почтовом курьере мужик вновь занервничал и принялся отчаянно жестикулировать, пытаясь привлечь внимание матери. Но, подхватив из Асиных опущенных рук инициативу, Сашка и не думала сдаваться. Приобняв старушку за плечи, она повернула ее спиной к сыну и ласково спросила:
– Он, этот Родя ваш, наверное, единственный, кто вас навещает?
– Почему? Нет, не он один. Еще торгаши два раза в месяц ездят. Да и он один-то редко когда приезжает, чаще с дружками. Боюсь, говорит, по таким дорогам в одиночку-то. Ограбят. Он же и пенсию нам возит, а это же деньги.
– Возит… – снова заволновался ее сын. – Так возит, что не довозит.
– Как это?! – в один голос выпалили подруги и снова повернулись к нему.
– А так! То сотни мать недосчитается, то три. А один раз вообще только половину пенсии отдал. Переплатили, мол.
Подруги снова многозначительно переглянулись. Но не успели они построить и начала обвинительного заключения в адрес Хаустова Родиона, как старушка снова выпалила с обидой:
– Будя брехать-то, честного человека хаять! Нашла я потом недостачу эту. У тебя же под матрасом и нашла! Только говорить тебе ничего не стала. Нужны они мне больно. С голоду не помираю, одежку внучка тюками таскает, а на что мне еще-то… А Роде мои копейки ни к чему, он мужик справный, при своих деньгах всегда. Они, девки-то, на его деньги и польстились. И умчались следом за ним.
– Да ты что вот, мать! – заорал мужик и, забыв про больные кости, вскочил с лавочки, закружил по вытоптанному дворику. – Что плетешь-то? Что плетешь? Никакого отношения к этим шалавам Родион Алексеевич не имеет! Не он это. Не он. Сами они! Сами удрали!
Налицо было явное противоречие в показаниях, подумалось подругам, и они решительно принялись докапываться до истины.
– Как получилось, что девушки уехали? – спросила первой Ася. И тут же поправилась: – Я хотела спросить, кто первой из них уехал и каким образом?
– Первой? – Старушка на минуту задумалась. – Первой в город Ленка подалась. Никому ничего не сказала. Нюра тут сразу слегла. А Лидка билась, билась да следом за Ленкой и подалась. Нюра тогда почти уже и не дышала. А через месяц померла.
– А кто ее хоронил? – поинтересовалась Александра и покосилась в сторону мужика, настороженно вслушивающегося в каждое слово, сказанное его матерью.
– Так Лидка приезжала. Поплакала, поплакала… Потом вещи раздала и снова уехала. А Ленки не было. Та не приехала.
– А на чем они добирались сюда? У вас рейсовый автобус ходит?
– У нас один автобус – Родя. Кабы не он, все мы давно попередохли бы. Хороший человек. Девки-то с ним и уезжали, и приезжали. А у вас к ним дело, что ли, какое? Так Лидка, Родя рассказывал, на почте работает в городе. Там ее и нашли бы. У меня даже адрес ее есть и телефон этой почты. Она сама оставила. Сказала, мало ли что. Дуреха все надеялась дом бабкин продать. А кому он нужен-то? Все на дрова стаскали.
Итак, курьером по доставке почты и первозчиком пассажиров был загадочный Родион Алексеевич Хаустов. Он мог знать ответы на многие вопросы. Хотя бы на тот, где и когда он высадил Елену Афанасьеву. Лида, наверное, этим тоже интересовалась. Но нужного ответа, по всей видимости, не получила. Хотя сестренка Лена, о которой Лида помнила, даже находясь почти на том свете, могла запросто до города и не доехать. Или уехать оттуда в любую другую точку нашей необъятной Родины. Потому, видимо, Лида и осталась без ответа.
– А у вас случайно телефона Родиона нет? – с надеждой спросила Ася.
Представить себя прозябающей в бездействии еще два дня до того момента, как Хаустов явится поутру за почтой на улицу Ватутина, ей было весьма затруднительно. Вопросы, вопросы, вопросы… Их скопилось столько, что промедление с поисками ответов на них могло быть смерти подобно. И смерти не чужого ей человека, а обожаемого в недалеком прошлом Леньки. Нужно было действовать.
– Телефона Роди? Нет, девоньки, нету. Ни к чему он мне. Да и ездит он часто. У меня и своего телефона нету. У Журбиных вон, через дом, есть такой, без проводов.
– Мобильник, – квакнул со своего места сынок.
– Можа, и он, – согласно кивнула старушка. – А у нас нету. Так Родя через два дня приедет к нам. Тогда я могу и телефон спросить.
– Нет, нет, не нужно, – поспешила ее заверить Саша. – Мы как-нибудь его сами разыщем. Спасибо вам.
Они тепло попрощались со старушкой, сдержанно с ее сыном и пошли к машине.
Салон под палящим апрельским солнцем нагрелся до температуры, соперничающей с жаром преисподней. Подруги распахнули все дверцы и, встав в стороне, неспешно переговаривались, выжидая, пока машина проветрится.
– По сути, ничего нового мы не узнали, – с кислой миной констатировала Ася. – Нужен Хаустов, но не факт, что он захочет ответить на наши вопросы. И не факт, что ему известно больше, чем нам.
– А что нам известно? – подхватила Александра. – Что он подвозил сестер до города. Сначала Лену, затем Лиду. Причем Лена никому ничего не сказала о своем отъезде. Боялась, что ее не пустят? Может, и так. А может, и по-другому. Может быть такое, что она плевать хотела на бабку и сестру? Запросто!
Подруги вяло перекидывались фразами, все больше и больше склоняясь к мысли, что надо бы проехать вдоль деревенской улицы и переговорить с кем-нибудь еще, когда со стороны кустов, распушившихся свежей зеленью крохотных листочков, послышался тоненький свист. Они переглянулись и замолчали, настороженно вглядываясь в заросли. Там кто-то ходил, вздыхал и отчаянно чертыхался.
– Барышни, я это! – взмолился через пару минут их недавний собеседник, поскольку ходил, вздыхал и чертыхался, как оказалось, именно он. – Застрял я тут, подошли бы сами, а!
Второго приглашения им было не нужно. Раз мужик прячется, значит, на то есть причина. Подруги в два счета обогнули кустарник и остановились около того места, где старухин сын пытался проделать брешь в сплетенных ветках.
– Ну! – строго начала Александра, видимо, все еще не смирившаяся с тем, что он поставил под сомнение ее красоту и неотразимость. – Чего корячишься?
– Так я от матери прячусь. Даром что старая, а зрение имеет отличное. – Мужик выбрался из кустов, встряхнулся, как старый ободранный пес, и заискивающе произнес: – Вы тут к Журбиным, я слышал, собрались.
– Допустим. И что тебе с того? – Сашка уже перешла все границы почтительности и тыкала мужику напропалую. Точно не смогла простить.
– Так не нужно вам туда идти-то… – Съежившись под испепеляющим взором Александры, он быстро перевел взгляд на Асю. – Не знают они ничего про девок этих.
– А вы? – осторожно поинтересовалась Ася и быстро погрозила кулаком подруге. – Вы что-то знаете?
– Так… Знать-то я знаю… – Мужик замялся и с надеждой пробормотал: – Но ведь сейчас за так, сами знаете…
– Аська, да он денег просит! – ахнула Александра и решительным жестом показала наглецу отказ. – А это видел?!
– Так я же не много прошу, – заканючил тот. – Мать все заначки забрала. Вам наговорила всякого про меня, а сама же все выскребла. Хоть бы на пару бутылок, а?
Он так проникновенно смотрел на Асю, таким судорожным было поступательное движение его кадыка, что та сжалилась и полезла за кошельком.
– Вот вам полтинник, – протянула она ему купюру. – Но скажете нам все, что знаете. Если информация окажется достойной, получите еще столько же. Устраивает? Да, и не вздумайте сбрехать, как говаривает ваша матушка.
Полтинник мгновенно исчез в заскорузлой ладони, будто его и не было. Мужик несколько раз оглянулся, и по бледности, вернувшейся на его лицо, было заметно, что беспокойство его не притворство. Он и в самом деле боялся. На взгляд же подруг, бояться здесь абсолютно было некого. Даже глупых кур не было заметно в этой умирающей деревне. Что уж говорить о людях.
– Итак, кого вы боитесь? – осторожно начала Ася и достала вторые пятьдесят рублей.
– Родю, кого же еще! – воскликнул мужичок и икнул, опасливо прикрыв рот ладонью. – Он же зверь! Мать-то, она старая, вот и глупая. Она многих вещей не видит, да и не понимает по необразованности своей. Родя, говорит, хороший… А то как же! Он же начал с того, что принялся у старух в деревнях скупать все, что можно. У кого иконы, у кого подсвечник, у кого шерсть тюками. Яйцами тоже не брезговал.
– А у вас что покупал? – недоверчиво оборвала его рассказ Александра, подставляя солнцу бледное лицо.
– У нас? Так ведь нечего у нас покупать. Да и дочка моя однажды его прогнала. Пошел вон, говорит, аферист. Мать сильно на нее за это ругалась.
– Так что там с сестрами? – оборвала его Ася, боясь, что он снова уйдет от темы и они не узнают ничего, способного пролить свет на случившееся.
Мужик дернул шеей и снова оглянулся. Потом понизил голос почти до шепота и произнес:
– Ленку-то он уволок, вот как!
– Как это уволок? – опешила Ася, кое-что знающая о похищении, причем не из третьих рук. – Украл, что ли? А что же Лида?
– Так в том-то и дело, что об этом никто не знает. Никто, кроме меня! – Горечь, прозвучавшая в его словах, наталкивала на мысль о том, что чужая тайна его сильно угнетает и он давно уже готов был за здорово живешь с ней расстаться. Ну, пусть и не за здорово живешь, но все же…
– Это прошлым летом началось. Ленка как-то сразу выправилась, чудо, а не девушка стала. Лидка тоже хороша, но до Ленки ей было далеко. Вот Родя ее и приметил. Я в тот день верши перетряхивал на омуте. Сижу часов с трех после обеда, даже придремал вроде. Слышу крик какой-то. Я из кустов выглянул, а там… – Он замолчал, устремив взгляд себе под ноги, словно воссоздавал в памяти картину прошлогоднего лета. – А там Родя с Ленки лифчик сдирает. Она орать пытается, а он ей, значит, рот зажимает и говорит…