– Он собирался ехать куда-то, – продолжала плакать ее мачеха, совсем не заботясь о своем внешнем виде. – Отец его предостерегал, предлагал помощь…
Асю снова укололо горькой обидой.
Вот, значит, как! Ваньке, стало быть, все: и любовь, и доверие, и помощь. А ей? Ей-то что? Одни упреки и непонимание! Даже отец! – отец! – который должен был в первую очередь броситься ей на помощь и поддержать, не сделал ничего. А ведь все, как оказалось, все буквально были в курсе ее проблем. За что же такая нелюбовь? Только за то, что она оказалась непокорной дочерью? Не пошла по пути, который хотелось им ей вымостить, а выбрала свой собственный, пусть и тернистый? За это? Или истина, что мужчина любит детей любимой женщины, верна, как никогда, в данном конкретном случае?
– Он должен был вернуться вечером. Мы с отцом ждали его к ужину. А он… он не приехал! – Мачеха снова зарыдала, с трудом выговаривая слова сквозь слезы. – И не позвонил! Мобильный его вне зоны обслуживания. Отец обзвонил все посты, все больницы и морги… Мы всю ночь не спали… А все из-за этого мерзавца! Все из-за него! Как ты могла поступить так со всеми нами? Как ты могла, Асенька?
И вот тут уж Ася не выдержала. Даже Сашкины ужимки перестали на нее действовать. Ася все же подскочила с кресла и, подойдя почти вплотную к мачехе, со злобным присвистом на всякий случай поинтересовалась:
– Значит, это все-таки я виновата? Я ничего не перепутала? Я виновата в том, что ваш Ванька влез в какое-то дерьмо?
– Не нужно выражаться, девочка моя, – отшатнулась от нее мачеха, и даже выглядеть ей при этом удалось весьма напуганной.
– Значит, я виновата? Виновата в том, что Ванька влюбился, виновата?
– Никто тебя не обвиняет, но ты могла бы…
– Ни черта я не могла! Я узнала об этом лишь на прошлой неделе! – Ася с силой выдернула свою руку, которой завладела Сашка и отчаянно тянула за нее, пытаясь снова усадить в кресло. – Я вообще не обязана знать всех его дурочек, понятно?! И совсем я не знала, что мой муж и мой сводный брат таскаются к одной девке! Разве в этом я виновата? Да, наверное, во мне что-то не так, раз они оба предпочли одну и ту же. Но разве в том моя вина? И Ванька… Кто мог знать, что он так ревнив, раз за измену избил свою девушку до полусмерти?
– Аська, что ты мелешь! Заткнись немедленно! – взмолилась Александра и, встав, обхватила ее за плечи. – Я прошу тебя, замолчи сейчас же!
– Черта с два я буду молчать! Ленька им, видишь ли, мой помешал! Он у них, как гвоздь в заднице! А все потому, что дорогу их Ванечке перешел. Так, что ли? – Ася нависла над мачехой и грозно переспросила: – Так? Из-за этого весь сыр-бор? Из-за того, что он перешел Ваньке дорогу?
– Так, – тихо обронила мачеха, снова отшатнувшись от нее и прикрывая крохотным платочком вздувшиеся от слез веки. – Он и в самом деле перешел ему дорогу, но только не там, где ты думаешь.
– Я все правильно думаю! – отрезала Ася и вняла наконец мольбам подруги, уронив себя в кресло и закрыв лицо руками.
Она не видела, как догадливо переглянулись между собой мачеха и Сашка. Как вторая вопросительно дернула подбородком, а первая обескураженно развела руками. Потом обе устремили на Асю полный жалости взгляд и одновременно тяжело вздохнули.
В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь легким поскрипыванием кожаных кресел и едва уловимыми шагами мачехи. Потом тишину разрезал телефонный звонок, и мачеха сорвалась в холл, с надеждой выдохнув в трубку:
– Ваня?.. – а затем заговорив другим, потухшим голосом: – Нет, не звонил… Не знаю… Милый, я уже ничего не знаю! Да, она здесь. Я не могу! Не требуй от меня…
Ася подняла голову и настороженно прислушалась. Видимо, звонил ее отец. Печалился о пропавшем пасынке – мальчик в беде! Про девочку хоть вспомнил походя, и то слава богу…
– Ася, – тихо позвала ее мачеха, положив трубку и вернувшись в гостиную. – Я должна тебе что-то сказать. Я понимаю, что, наверное, не имею права… Но отец настаивает!
– Что еще? – грубо оборвала ее неуверенную речь Ася и злобно уставилась на сгорбившуюся от горя женщину, которую так и не научилась любить. – В чем еще вы хотите меня уличить? Какая еще за мной вина числится?
Мачеха всплеснула руками и зло рассмеялась сквозь слезы, снова брызнувшие из ее глаз.
– Господи, ну почему? Почему из всех девушек на земле он выбрал именно тебя? – почти прокричала она, глядя на Асю чуть ли не с ненавистью. – Я говорю банальности, я знаю! Их наверняка говорила не одна мать, имеющая сына! И наверняка не находила ответа, так же, как и я… Почему он полюбил именно тебя?! Почему не Сашеньку, не любую другую девушку, а именно тебя, Ася?
– Может быть, он и сам этого так и не понял до конца, – неуверенно ответила Ася, поразившись силе горечи, с которой мачеха выстреливала в нее вопросами. – Ленечка, он…
И тут сорвалась со своего места Александра. Она пружиной подскочила с кресла, подлетела к ней и, с силой ухватив ее лицо ладонями, заставила смотреть на себя.
– При чем тут твой гребаный Ленечка, Аська?! При чем тут он, если разговор о Ваньке! – Ася попыталась вывернуться, но Сашка не отпустила, впившись в ее виски длинными тонкими пальцами. – Ты совсем дура, да? Ты так ничего и не поняла за столько лет, да? Все кругом поняли уже давно! Все! И отец твой, и мачеха, и даже я. Только ты осталась непосвященной, так, что ли? Ты не поняла до сих пор, что он любит тебя…
– К-кто любит? – Ася испуганно вжалась в кресло.
– Да Ванька же, идиотка! – заорала на нее Сашка, оглянувшись на его мать и улыбнувшись ей преданно и виновато. – Он, и только он тебя любил, любит и будет любить вечно. И кривую, и косую, и в мозолях, и в соплях. Что только они ни делали… Как ни пытались… Ничего не вышло. Ни у кого ничего не вышло, даже у меня. Ты думаешь, почему у нас до загса дело не дошло?
– Из-за меня? – теперь пришел Асин черед пугаться. – А-а, Сашка, ну как же так…
– А вот так! – рявкнула ей Сашка прямо в лицо. Потом с яростью поцеловала в лоб и, вернувшись в свое кресло, разревелась. – Не видит она! Ты только Леньку своего и могла видеть, а как Ванька мучился… Я старалась…
Тут Сашка с мольбой во взгляде повернулась к Ванькиной матери:
– Видит бог, я старалась. А он… Он во сне ее имя шептал, представляете?! Как я могла после этого, я же люблю ее, дурочку! И я отошла в сторону, хотя мне тяжело было это сделать. А потом увидела его с той курицей в кафе и взбесилась. – Александра снова повернулась к подруге. – Понимаешь, тебя я ему простить могла. Даже более того – желала вашего общего счастья, все ждала с замиранием сердца, когда ты наконец решишься бросить своего Бандераса. А вот другую женщину… нет уж, извините! Я и бесилась, и в подъезде ему сцену устроила. Он понял, что я имела в виду, и так посмотрел на меня, что я догадалась: ничего не изменилось, он любит тебя по-прежнему. А эта девица… тут что-то другое. Вот я и сомневалась в его вине. Аська, ты меня слушаешь или нет?
Ася слушала ее и не слушала. Она не могла поверить… Нет, не так: поверить в это было чудовищно, невероятно и удивительно болезненно. Как Ванька мог ее полюбить? Ведь он ее брат, пускай и сводный! Какое он имел право? Да никакого! Он не имел права в нее влюбляться, жалеть ее, заботиться о ней и всякий раз сочувствовать и защищать. Он же… он же, по сути, был единственно родным ей человеком в этой дурацкой семье. Зачем же так-то?
– Инцест просто какой-то, – проговорила Ася после паузы. – Это так… так неприятно…
– Не мели чепухи! – возмутилась Сашка и с силой тряхнула ее, заставив подняться. – Вы с ним чужие люди! Совершенно чужие по крови!
– Роднее его для меня нет и не было никого. Только мама… – вяло возразила ей Ася, утыкаясь лбом в ее плечо. – Но, Сашка… как же так?! Так же не должно быть! Почему вы это допустили?
– Кого он спрашивал, – хрипло воскликнула мачеха. – Мы пытались! Пытались, когда поняли, что с ним происходит что-то неладное. Но все было бесполезно. Он точно с ума сошел. Носился с идеей женитьбы на тебе, как… Одним словом, это была его самая светлая мечта, которой не суждено было сбыться. И тут ты со своим Леонидом! Можешь представить его чувства?
– Нет, – честно ответила Ася и замотала головой. – Я ничего не понимаю! Он же никогда… никогда не давал мне понять или как-то… Я только и слышала: чучело да чучело… Ругался все время на меня, наставлял… Разве я могла подумать, что он… что он так страдает…
Господи! Только сейчас до нее начал доходить смысл того, что она узнала.
Ему же было больно! А она… Она с горящими от счастья глазами рассказывала Ваньке о том, как любит Ленечку. Какой он хороший, ласковый, как умеет хорошо целоваться. Какую блузку посоветовал ей купить, как подкрасить глаза, что он любит на завтрак и ужин… Советовалась с Ванькой, что лучше подарить Ленечке ко дню рождения или к двадцать третьему февраля…
Какая же она была дура! Слепая бесчувственная дура! Ванька скрипел зубами и молчал. Все, на что его хватало, это криво ухмыляться и критиковать ее и привычки ее рафинированного мужа. Она не видела в этом ничего особенного, считая, что он просто вредничает. А все оказалось много хуже, много сложнее. Господи, как же страшна голая правда! Голая – не прикрытая вежливостью, желанием оградить от боли – правда. Как она беспощадна, как жестока к тем, на кого обращена…
– Что мне теперь со всем этим делать, а, Сашка? – Ася потерянно уронила руки. – Что?! Как я буду говорить с ним, смотреть на него и знать, что… что он видит во мне прежде всего женщину, а не сестру… Господи! Я же иногда при нем в трусах носилась по квартире и в лифчике! Считала, что в этом нет ничего такого. Да он и не циклился никогда. Да и не смотрел в мою сторону. Чучело, я и есть чучело…
Тут она вдруг вспомнила то утро, когда ночевала у Ваньки, и внезапно покраснела. Он забылся тогда всего лишь на мгновение, почуяв ее тело рядом с собой. Было ли то сном или явью? А может быть, внезапным прорывом долго сдерживаемых чувств, которые он устал контролировать? Он разозлился тогда на нее. Или на себя…