– Твою мать! – потрясенно прошептала Ася, дважды повторив манипуляцию с крохотным проволочным крючком.
Поворачивала его влево, сундук съезжал на место. Вправо – он катился к топчану, открывая освещенный тусклой лампочкой лаз со ступеньками.
– Хорош играться, Аська! – хрипло воскликнул Иван откуда-то из глубины подземелья. – Давай быстрее сюда!
Она чуть ли не кубарем скатилась по ступенькам. Их было очень много, потому что подземелье размерами своими очень сильно смахивало на бункер Третьего рейха. Комнаты, запертые на ключ. Зеркала, кровать с шикарным шелковым покрывалом и алым пологом, видеокамеры на треножниках… И повсюду пыточный арсенал. Чего только тут не было! Наручники, плетки, петли, крюки, ошейники с шипами…
В таком ошейнике красовался и Ванька, в одних трусах прикованный к самой дальней стене. Поэтому его и было плохо слышно, подумала Ася, подбегая ближе. Подбежав, поняла, что не только.
Ивану досталось. Досталось так, что, если бы не его сила, здоровье и многочасовые тренировки, он давно бы умер. «Нарезал кони», как выражалась ее подруга. Или, как еще она говорила, сыграл бы в ящик. Ваньке до этого самого ящика оставалось всего каких-то полшага.
– Ключ вон там, – кивнул он изувеченной головой в сторону высокого стеллажа. – Третий справа, второй снизу ящик. И давай шевелись, чучело. А то нас с тобой тут вместе похоронят. Только тебя сначала в порнофильме снимут.
Упоминание о съемках подстегнуло Асю. Она нашла ключ, без лишних проблем открыла обычные милицейские наручники, продетые сквозь чугунные петли в стене, и еще минут пять приводила в себя осевшего на пол Ваньку. Для начала вылила ему на голову литр воды из графина, который стоял там же, на стеллаже. Остальную воду заставила его выпить. И потянула его за голые руки.
– Ванечка, миленький, вставай. Идем уже! Вдруг они вернутся? Давай, ну пожалуйста!
Вот когда она сидела на сундуке, время резвилось – тянулось, как резиновое. Стоило им с Ванькой начать выбираться из подземелья, как оно предательски вдарило в галоп и посмеивалось теперь над их тщетными попытками подняться по ступенькам.
– Уходи, чучело, – попросил вдруг он ее и посмотрел сквозь опухшие от синяков веки. – Уходи и вызови милицию.
– Какая милиция? Какая милиция? Им плевать на все! Я сегодня там днем была. Им все по фигу… Нет, я тебя не брошу! Дурак проклятый, за каким чертом ты сюда таскался один? Вставай! – И она снова потянула его по бетонным ступеням. – Вставай, скотина, немедленно! Я не уйду без тебя! Гадина благородная! Да шел бы ты со своим благородством… То целых десять лет молчал, что любит меня, а теперь брось его здесь… Черта с два я тебя брошу, встань немедленно, гад!
Она совсем не заметила, что уже давно ревет, не забывая тянуть кверху обмякшее тело Ивана. Он был почти без сознания, но в какой-то момент вдруг дернулся, словно от удара хлыстом. Его, наверное, хлыстом и били. Вон тем самым… Ишь как сплошь исполосована его спина… Ванька поднял голову и проговорил с заметным смущением:
– Сашка рассказала? Вот дрянь…
– Нет, мать сказала. Встань, Ванечка, ну, встань! Она на себя не похожа и плачет все время. Я не могу уйти без тебя, не могу! Я люблю тебя, дурака проклятого! Пусть не так люблю, как тебе хотелось бы, но я научусь. Вот увидишь, научусь… – И Ася снова заскулила.
И Ванька пополз. Цепляясь разбитыми руками за ступеньки и углы, он карабкался вверх по лестнице, потом полз по дому, не забывая при этом оглушительно стонать.
– Вот и молодец, миленький! – просияла сквозь слезы Ася, когда они выбрались на крыльцо дома. – А теперь давай короткими перебежками и за сараи. У меня машина на стоянке. Тут недалеко. Ты знаешь, где…
Недалеко – это когда ты абсолютно здоров и полон сил. У Ваньки не было ни того, ни другого. Он еле передвигался, повиснув на ее плече и почти не осознавая, где он и что с ним. Он с трудом переставлял голые ступни по вытоптанной земле, двигаясь на каком-то загадочном автопилоте. Глаза его при этом были плотно сомкнуты, а голова, будто у тряпочной куклы, моталась из стороны в сторону. Асе было тяжело, жарко, но она упорно тащила его к спасательному углу сарая. Шаг, еще шаг, еще хотя бы полшага… Вот он, вожделенный угол, где ей удалось так незаметно спрятаться – перед тем, как бандиты уехали.
Они наконец дошли туда. И Ванька сразу пополз вниз, кулем оседая на землю.
– Вань, ну не расслабляйся, чего ты?! – испугалась Ася, зашептав ему в самое ухо. – Тут недалеко. Встань! Тебе же холодно, ты же голый! Встань!
– Асенька, маленькая моя, – прошептал он еле различимо. – Ступай за машиной, я дальше не могу.
– Нет! – вскричала она громко, тут же опомнилась, опасливо оглянулась и еще раз с чувством прошептала: – Я не брошу тебя тут одного! Пойдем вместе!
Им ни в коем случае нельзя было расставаться, она это понимала очень остро и очень отчетливо. И еще она понимала, что если оставит его тут одного, в пяти метрах от бандитского притона, то уже никогда не увидит его живым. Они вернутся и найдут его. И убьют. И она никогда не узнает, сможет она или нет любить его по-другому. Так, как он любил ее. И никогда не узнает, каково это – быть счастливой и знать, что его большое доброе сердце бьется только для нее одной…
– Нет, я никуда не уйду. Сейчас ты встанешь и пойдешь до машины. Понял меня или нет?! – И она его ударила кулаком по истерзанной груди. Ванька не шевельнулся. И даже не застонал. И тогда она пустила в ход последний козырь: – Если ты сейчас же не встанешь и не пойдешь, то меня поймают. И будут насиловать на твоих глазах. А потом на твоих глазах разрежут на куски и побросают в реку. Тебе этого хочется?
– Я не могу идти, как ты не поймешь, – откликнулся он с обидой. – У меня сломаны, наверное, все ребра. Они били по ним битой. Я не могу идти.
– Тогда поползли, – предложила находчивая Ася и потянула с себя куртку. – Надень куртку. Это Ленькина, она немного будет тебе тесновата, но ничего. Холодно… Ты простынешь…
И тут Ванька засмеялся. Сначала из груди его вырвалось непонятное бульканье, потом хрип, а потом он вполне отчетливо захихикал.
– Поздно пить боржоми, Аська, – произнес он, но со стоном развернулся на живот и начал подниматься на четвереньки. – Ладно, поползли, дорогая. А куртку… Куртку оставь себе…
Путь, проделанный ею за десять минут, был нескончаемо долог для них обоих. Ванька то и дело останавливался, хрипло, со свистом, дышал и все норовил завалиться на бок. Ей приходилось бросаться в ту сторону, куда он падал, и подставлять ему себя в качестве опоры. Они бесконечно долго ждали, когда он восстановит силы, и снова ползли. В какой-то момент он вдруг спросил ее, с трудом передвигая голые коленки по земле:
– А ты-то чё ползешь, чучело? Шла бы, как нормальные люди.
И он хмыкнул. Противно так хмыкнул, как мог делать только он.
– А я ненормальная, понял! – протарахтела она, мгновенно закипая, и сдунула с глаз прядь волос, выбившуюся из-под шапочки. – Потому и ползу из солидарности. Ненормальная я…
Он снова мелко захихикал, что выглядело бы очень комично, не знай она о его сломанных ребрах, не дающих ему посмеяться вволю. Потом Ванька повернул свою большую голову в ее сторону и, подавив болезненный вдох, любовно произнес:
– Еще какая ненормальная. Еще какая. Спала бы себе и спала сейчас… А ты что делаешь? Спасать меня надумала. А зачем?
– Забыла спросить! – фыркнула Ася, осторожно подталкивая его в зад ногой. – Двигай давай, умник! Немного осталось, вон уже и прожектор виден.
– Забыла, чучело. Точно забыла спросить, – поддакнул он с грустью. – Если выберусь, то теперь уже все…
– Что все? – пропыхтела Ася и больно ойкнула, наткнувшись коленкой на стекло. Сморщилась и, стараясь отвлечься от резкой боли, со слезой в голосе переспросила: – Что все?
– Теперь я тебя уже не отдам ему, что бы ты ни делала. Свяжу тебя и запру на даче. Или прикую к стене, как эти лихие ребята меня приковали. И никуда ты от меня больше не денешься. Я же так… так люблю тебя, дурочка моя. Что просто дыхание сводит, когда ты рядом… – и Ванька заметно прибавил скорости.
Ася, приободренная его разговорчивостью и открывшимся вторым дыханием, лишь с досадой пробормотала:
– Вот-вот, то чучело, то дурочка. Нет бы по-человечески поговорить… Посадил бы меня на коленки лет десять-то назад, погладил бы по голове да и сказал бы: не выходи, мол, Асенька, ни за кого замуж, потому что я люблю тебя. А то что ты делал?
– Что? – с трудом выдавил из себя Иван, видимо, израсходовавший весь свой силовой ресурс на объяснение.
– Дергал меня за косы, постоянно дразнил да обзывался. И еще таскался по кафешкам с разными мартышками. А я плакала и страдала. И подслушивала твои телефонные разговоры, и снова страдала. Так что дурак в этой ситуации только ты, Ванечка!
Он вдруг приостановился и снова начал заваливаться на бок. Ася метнулась влево, намереваясь задержать его падение, но замешкалась, и Ванька упал.
– Эй, давай поднимайся! – Ася прильнула ухом к его груди. Сердце, слава богу, стучало. – Ваня, слышишь меня? Поднимайся… Осталось метров десять. Там я тебя спрячу у забора, а сама за машиной схожу…
Ванька упорно отмалчивался и не шевелился. Она еще долгих пять минут уговаривала его, вдувая ему в ухо всю нежность, на которую только была способна. Результата ноль. Ванька отключился. Ася подняла голову и огляделась. До забора автостоянки точно было метров десять, никак не больше. Еще столько же по территории до машины. Если учесть, что от дома Хаустова они продвинулись достаточно далеко, то особого риска в том, чтобы оставить Ваньку дожидаться ее здесь, нет. Нужно только одеть его, а то он совсем застынет. Ася во второй раз быстро стянула с себя куртку. Накинула на Ивана и, подоткнув ее под него со всех сторон, поднялась на ноги, чтобы бежать к воротам. И вот тут…
В тот самый момент, когда надежда на спасение уже почти материализовалась в осязаемую реальность, по глазам ей ударила яркая вспышка карманного фонарика и кто-то воскликнул: