«Такова, бхиккху, Благородная истина о прекращении дуккхи: полное угасание и прекращение, отказ, оставление, избавление и освобождение от этого страстного желания» (Дхамма-чакка-паваттана-сутта) [1].
В этом утверждении Будды содержится вполне ясное и недвусмысленное указание на источник освобождения ума. Способны ли мы в принципе представить ум, свободный от желаний? Пожалуй, более понятной кажется знаменитая молитва Блаженного Августина: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас»[36].
Несколько лет тому назад, размышляя о Третьей благородной истине, я стал понимать слова Будды по-новому, более просто. Я перестал воспринимать избавление от желаний как отдалённую цель, как завершение пути в далёком будущем или как особое медитативное состояние, в котором нужно пребывать; и стал видеть в нём практику, осуществляемую прямо сейчас, в любой момент времени.
Попробуйте самостоятельно, на своём опыте исследовать смысл этих слов, и вы убедитесь в том, что страстное желание препятствует естественной лёгкости и открытости ума, в те же моменты, когда мы свободны от желаний, стремлений и привязанностей, мы начинаем чувствовать счастье и спокойствие. Проведите небольшой эксперимент: в следующий раз, когда в уме возникнет некое стремление или желание, исследуйте ощущения, связанные с этим желанием, а затем обратите внимание, какие возникают ощущения, когда желание уходит. В силу великого закона непостоянства желание рано или поздно исчезнет.
Тулку Ургьен Ринпоче, один из ведущих тибетских мастеров дзогчен прошлого века, часто говорил, что следует постигать природу ума – его пустотный, сознающий характер, свободный от всякой привязанности, – на краткий миг, но приходить к этому постижению снова и снова. Можно использовать этот совет в качестве путеводной нити в собственной практике освобождения от желаний: избавляться от них на короткое время, но делать это снова и снова. В этом случае мы учимся распознавать состояние лёгкости и всё больше доверяться ему.
Хотя различные буддийские традиции предлагают свои методы постижения природы абсолютной свободы, различные термины и даже метафизические описания этого состояния, представление о причине освобождения ума универсально: освобождение происходит в силу отсутствия цепляния. Эти слова постоянно повторяются в суттах Палийского канона, а также во многих наставлениях великих тибетских лам, китайских и японских мастеров дзен.
Патрул Ринпоче, странствующий мастер дзогчен из Восточного Тибета, живший в XIX в., заслужил любовь простых тибетцев и стал известен под именем «Пробуждённого бродяги». В наставлении «Совет себе» он говорит полезные вещи об отсутствии цепляния:
Послушай, старина Патрул, погрязший в пороках,
Ты, живущий как попало.
Несметные годы тебя
Соблазняли, увлекали и дурачили иллюзии.
Сознаёшь ли ты это? Ответь!
В то самое мгновение, когда ты
Пребываешь под властью ложного восприятия,
Тебе следует быть внимательным.
Не позволяй этой лживой и пустой жизни увлечь тебя.
Твой ум вращается вокруг
Осуществления множества бесполезных проектов:
Бессмыслица! Оставь это!
Размышления о сотнях планов, которые ты хочешь
осуществить,
Которые всегда требуют слишком много времени,
Лишь обременяют ум.
Ты совершенно теряешь голову
От всех этих проектов, что вечно остаются незавершёнными,
Но продолжают разрастаться, словно рябь на воде.
Не будь дураком: хоть однажды хорошо сосредоточься…
Освободись от всего,
Всего, всего —
Вот истинная цель! [2]
Прекращение дуккхи
Итак, вопрос заключается в том, как следует переживать и культивировать такое состояние не-желания и не-цепляния, сначала на уровне непосредственного восприятия, а затем – как непоколебимое избавление ума, полное прекращение всякого стремления. Можно культивировать это состояние и достигать его различными способами, и каждая буддийская традиция делает упор на тех или иных методах.
Говоря о прекращении страдания, Будда сделал совершенно очевидное наблюдение, которое, однако, нередко упускается из виду: когда мы сосредоточиваемся на удовлетворении, получаемом от чувственных удовольствий, желание усиливается. Когда мы сосредоточиваемся на недостатках чувственных удовольствий, желание ослабевает. Однако часто ли, в своём увлечении миром чувственных предметов, мы задумываемся о том, усиливаем ли мы свою привычку испытывать желания или ослабляем её? Было бы интересно сделать такую практику частью своей жизни, чтобы посмотреть, чему она может нас научить.
Можно искоренять желания, отказываться от них, оставлять их, совершенствуя внимательность к трём характеристикам. Чем яснее мы видим непостоянство всякого существования, тем лучше мы понимаем сущностную ненадёжность и, по существу, неудовлетворяющую природу всех явлений. А благодаря неустанному мудрому вниманию мы глубже понимаем лишённую самости, безличностную природу всего происходящего – всё слишком недолговечно, чтобы считаться «самостью». Эти универсальные характеристики являются недостатками, опасностями, изъянами обусловленного опыта.
К счастью, в этой ситуации есть и положительные стороны. Именно неудовлетворяющая природа непостоянных, обусловленных явлений заставляет нас стремиться к пробуждению. Ясное восприятие трёх характеристик становится причиной и условием освобождения. Будда прямо указывает на это:
Если бы отсутствовала опасность, существа не разочаровывались бы в мире. Но поскольку в мире есть опасность, существа разочаровываются в нём (Дутия-ассада-сутта) [3].
Понаблюдайте за своей реакцией на это наставление – она может быть весьма поучительной. Как мы воспринимаем слова опасность, недостаток и разочарование? Возможно, они кажутся мрачными и пугающими? Или же они приносят нам чувство открытости и облегчения, поскольку помогают воспринимать мир более полно? Особенно полезно понять смысл слова разочарование (disenchantment), поскольку Будда часто говорит, что это состояние предшествует пробуждению. Не стоит забывать, что разочаровываться – значит пробуждаться от чар, выходить из состояния невежества, подобного сну.
На одном из недавних ретритов произошло событие, явившееся убедительной иллюстрацией того, как легко человек поддаётся очарованию невежества и как в один миг он способен освободиться от этих чар. Вероятно, каждому знакомо состояние, когда просыпаешься утром, а затем, прежде чем окончательно встать, снова ненадолго проваливаешься в сон. Это может случиться всего один раз, иногда же случается несколько раз, прежде чем человек встанет с постели. На этом ретрите я отчётливо стал осознавать это явление. Затем, уже днём, во время медитации при ходьбе, я стал яснее замечать, что в уме нередко присутствует тонкая завеса бессознательных мыслей, образов, фрагментов разных историй, подобная тонкой облачной пелене. На самом деле этот поток мыслей, который нелегко заметить, порождает тот мир, в котором мы живём. При этом почти всегда эти мысли так или иначе относились ко мне: среди них были воспоминания, планы, приятные и неприятные чувства. Тогда меня невероятно поразил следующий момент: опыт погружения в эти бессознательные миры мыслей и выхода из них ничем не отличался от опыта погружения в сон после пробуждения. Я осознал, что нам просто снится существование своей самости. Я заметил, что если иногда повторять: «Мне снится существование», это усиливает глубокое стремление оставаться в состоянии бодрствования и быть бдительнее к своим снам.
Внимательность к трём характеристикам, становясь всё более совершенной, приводит к разочарованию, освобождающему ум. Иногда можно заметить проявления той или иной из этих характеристик на мировом уровне. Изучение истории всегда напоминает мне об изменчивой, бессущностной природе всех вещей, которые мы наделяем величайшим значением. Недавно я познакомился с биографией Чингисхана, правителя, в XII–XIII вв. создавшего Монгольскую империю. Весьма примечательно, что этот человек, который владел едва ли не целой Азией и даже некоторыми регионами Европы, чьё слово влияло на жизни миллионов людей, теперь стал лишь очередной страницей в истории расцвета и падения империй, лишь одним из многочисленных правителей.
Глубокие размышления об этой великой истине непостоянства позволяют нам взглянуть на собственный опыт шире и ослабить оковы стремлений и привязанностей. Таково различие между бурной эмоциональностью ребёнка, настроение которого меняется много раз за день, и спокойствием и мудростью, которые позволяют взрослому (в идеале) принимать изменчивые обстоятельства жизни. В первые годы моей практики, когда я переживал особенно трудные периоды, нередко я представлял себе, как буду жить спустя полгода или год, и понимал, что я едва ли вспомню о своих нынешних невзгодах. Это определённо помогало мне легче относиться к всевозможным перипетиям.
Во время медитации человек на собственном опыте познаёт отрезвляющие истины изменчивости, непостоянства и бессущностной природы вещей. Мы совершенно отчётливо видим, что всё, что возникает, исчезает, и что этот цикл быстротечен. Поначалу это прозрение вызывает восторг: в первое время возникает утончённое восприятие происходящего, а многообразные факторы пробуждения пребывают в гармонии. Однако затем, стоит только углубиться в свой опыт и заметить непрерывное растворение как сознания, так и его предметов, возникает страх и даже отчаяние. Кажется, будто всё рассыпается, и человеку не на что опереться. Если удаётся сохранить осознанность и уравновешенность в момент переживания этого явления, даже когда изменчивые предметы не получается отчётливо различить, человек обретает глубокую невозмутимость, и тогда практика не требует от него никаких усилий.
Одна метафора хорошо описывает этот процесс: представьте человека, который прыгает из самолёта и какое-то время летит в свободном падении. Сначала возникает состояние невероятного волнения и восторга. Затем человек сознаёт, что летит без парашюта, и потому впадает в сильнейший страх и ужас. Однако через какое-то время он понимает, что никаких оснований для этого не существует. Страх растворяется, и полёт становится лёгким и гармоничным.
Иногда во время медитации кажется, будто все предметы исчезают, и остаётся лишь сознание, познающий ум. Однако здесь требуется проявлять осторожность, поскольку может возникать тонкая привязанность к этому состоянию, отождествление с сознанием. Такое состояние может стать любопытным предметом исследования; можно заметить, как легко мы находим прибежище в сознании и связываем с ним чувство собственной самости. Эндрю Олендзки (Andrew Olendzki), научный сотрудник центра буддийских исследований в Барре, говорит об этом: «Сознание – не вещь, которая существует, а событие, которое происходит»[37].
Тогда возникает вопрос: как освободиться от этого тонкого отождествления с познающим умом, сознанием? Различные традиции предлагают разные методы. Как упоминалось ранее, Махаси Саядо очень точно описывает это состояние и напоминает практикующим, что следует неустанно отмечать состояние познающего ума, пока вы не выйдете за пределы самого познания.
В некоторых тибетских и дзен-буддийских традициях используется другой подход, ведущий к освобождению от всякой отождествлённости с познанием: попробуйте отыскать ум. Тулку Ургьен Ринпоче нередко советовал своим ученикам искать ум. Можно ли увидеть его, попробовать на вкус, прикоснуться к нему? Когда мы вглядываемся в ум, мы ничего не обнаруживаем, и это не-обнаружение – подлинная находка. Когда мы осознаём этот момент не-обнаружения, раскрывается пустотная, безличная природа ума.
Один превосходный дзен-буддийский диалог иллюстрирует эту мысль. Бодхидхарма, который, как считается, принёс буддизм в Китай в V–VI вв., беседует с Хуэйке, который затем стал его преемником в Дхарме. Согласно легенде, Бодхидхарма девять лет медитировал в пещере, когда Хуэйкэ пришёл, чтобы стать его учеником.
Хуэйкэ сказал Бодхидхарме: «Мой ум полон тревоги. Прошу, успокой его». На что Бодхидхарма отвечал: «Покажи мне свой ум, и я успокою его». Хуэйкэ сказал: «Я ищу свой ум, однако не могу найти его». Тогда Бодхидхарма сказал: «Вот я и успокоил твой ум» [4].
Когда мы начинаем искать ум, ничего не обнаруживается, и при этом мы обладаем способностью к познанию. Мы успокаиваем свой ум самим его не-обнаружением. Это не просто остроумная дзен-буддийская притча. Можно пользоваться этой мудростью в любое время, а в особенности тогда, когда ум наполнен тревогой, осознавая непрерывное присутствие его пустотной, сознающей природы, всегда уже безмятежной.
Ниббана: необусловленное
Когда Будда говорит о прекращении дуккхи, речь идёт не просто о том, чтобы сохранять хорошее настроение. Радикальная, безусловная свобода ниббаны не зависит от благоприятных условий: она вообще не зависит от условий. Эта глубинная свобода, устраняющая желания, возникает в силу серьёзного внутреннего сдвига восприятия, благодаря которому устойчивое представление о самости очищается в опыте необусловленного, нерождённого.
Вполне закономерно, что в разных буддийских традициях, даже внутри одной тхеравады, этот опыт выражается различным образом. Во многих текстах он описывается как прекращение обусловленного сознания. В ходе практики со временем мы достигаем состояния совершенной невозмутимости, когда полноценно проявляются все факторы пробуждения. Тогда стремления и влечения исчезают – даже стремление сделать следующий вдох или пережить следующий момент. Отсутствуют любые побуждения как в отношении бытия, так и в отношении небытия. Когда ум утверждается в таком совершенном равновесии, свободном от желаний, поток сознания, обусловленный изменчивыми предметами, неожиданно прекращается. Тогда ум открывается и вступает в ниббану, необусловленное, нерождённое.
Есть, монахи, нерождённое, нестановящееся, несозданное, необусловленное. Если бы, монахи, не было нерождённого, нестановящегося, несозданного, необусловленного, нельзя было бы обнаружить избавления от рождённого, становящегося, созданного, обусловленного. Однако поскольку существует нерождённое, нестановящееся, несозданное, необусловленное, обнаруживается избавление от рождённого, становящегося, созданного, обусловленного (Ниббана-сутта) [5].
Эти моменты сознания, предметом которых становится ниббана, называются «путём» и «осуществлением» (magga phala на языке пали). Момент пути, который уподобляется внезапной вспышке молнии, озаряющей небо, способен полностью искоренять различные загрязнения ума, так что они не возникают снова, и ослаблять оставшиеся загрязнения. По этой причине Будда описывал ниббану так: «Что же такое, бхиккху, необусловленное? Это уничтожение вожделения, уничтожение ненависти, уничтожение заблуждения. Это называют необусловленным» (Асанкхата-саньютта).
Тайская лесная традиция описывает опыт необусловленного с иной точки зрения, которая также сильно перекликается с тибетскими и дзен-буддийскими учениями. В учениях некоторых тайских мастеров проводится различие между сознанием, которое включено в пять совокупностей и зависит от одного из шести предметов чувств, и другим родом сознания, который называет citta, умом-сердцем. Это сознание, в его чистом и неизменённом состоянии, превосходит совокупности. Его называют «лишённым признаков», поскольку в нём нет признаков непостоянства или других свойств, по которым его можно узнать. Таков ум, свободный от всех изъянов.
В своём учении Аджан Маха Бува говорит о таком сознании, когда проводит различие между обыденным и освобождённым умом. Обыденный ум подчиняется течениям бесконечных мыслей, он обусловлен невежеством и стремлением. Когда, благодаря внимательности и мудрости, эти загрязнения исчезают, полностью проявляется истинный, освобождённый ум. Всё, что остаётся, – истинное сознание, безгранично чистое. Совокупности, или обусловленные явления, продолжают проявляться в согласии со своей природой, однако они никак не воздействуют на освобождённый ум. Этот ум, чистое сознание, не разделяет ни одного чувства, кроме бесконечной лёгкости, величайшего покоя, составляющих его природу. Аджан Маха Бува, как и Будда, подчёркивал, что загрязнения, Путь и пробуждение – все они находятся здесь, в сердце.
В некоторых суттах Будда описывает опыт освобождённого ума:
Вот лишённое признаков, бесконечное, повсеместно светоносное сознание. Здесь лишены основания вода и земля, огонь и ветер. Здесь лишены основания длинное и короткое, тонкое и грубое, приятное и неприятное; здесь уничтожаются без остатка имя и образ. С пресечением [активностей] разума всё это уничтожается здесь (Кеватта-сутта) [6].
Такое сознание не имеет центра или основания в виде самости; оно лишено опоры, не обусловлено, не сконструировано. Его описывают как сознание, не имеющее проявлений. Будда с помощью простого примера описывает его непроявленную природу:
«Представьте себе дом или зал с остроконечной крышей, окна которого выходят на север, юг или восток. Когда восходит солнце, и в окно проникает луч света, куда он упадёт?»
«На западную стену, учитель».
«Если же западной стены нет, куда он упадёт?»
«На землю, учитель».
«Если же нет земли, куда он упадёт?»
«На воду, учитель».
«Если же нет воды, куда он упадёт?»
«Никуда, учитель».
«Подобным образом, там, где отсутствует влечение к питанию земной пищей… взаимодействию… намерению… сознанию, где нет радости, желания, там сознание не укореняется и не растёт… Оно, говорю вам, не знает печали, боли и отчаяния» (Аттхи-рага-сутта) [7].
Представьте себе свет, освещающий некий предмет, даже такой неосязаемый, как воздух. Наша способность воспринимать свет, его сияние, зависит от предмета. Что же происходит, когда отсутствует предмет, который свет может освещать? Тогда свет остаётся непроявленным, нерождённым.
В этих тончайших сферах чистого сознания и абсолютной лёгкости следует проявлять величайшую осторожность. Легко принять удивительные и возвышенные состояния ума за его освобождение. Аджан Маха Бува описывает свой путь понимания и пробуждения:
Это сияние – величайший обман, и в такой момент это очевиднейшая вещь. Хочется беречь это сияние, ведь вы любите и цените его превыше всего на свете. Ничто не сравнится с этим сиянием, наполняющим тело, поэтому вы восхищаетесь им, наслаждаетесь им, лелеете его, держитесь за него, не хотите его лишиться. Однако оно – вражеский царь: несознательность…
Однажды, когда я практиковал в Ват До Даммачеди, меня довольно долго занимала проблема несознательности [невежества]. Тогда мой ум отличался такой ясностью, что я стал изумляться этому. Всё, что могло бы меня изумить, словно соединилось в моём в уме настолько, что я стал дивиться самому себе. «Почему мой ум так восхитителен?» Я смотрел на своё тело и совсем не видел его. Вместо него воцарился простор – пустота. Ум сиял во всю мощь. Однако, к счастью, когда я стал изумляться себе в такой степени, что неосознанно воскликнул про себя, пребывая в заблуждении: «Почему мой ум достиг таких высот?», – неожиданно я услышал слова Дхаммы. Этого я никак не мог ожидать. Они прозвучали внезапно, словно кто-то вложил их в моё сердце, хотя никого не было рядом. Это были такие слова: «Если где-либо есть опора или центр познания, есть и тот, кто рождается». Вот что я услышал [8].
Важный момент, который следует ещё раз повторить: пока сохраняется отождествление с любым предметом, чувство присутствия познающего, мы ещё пребываем под властью обыденного обусловленного ума. При помощи практики внимательности и мудрости мы непрерывно разрушаем чувство самости до тех пор, пока не останется лишь абсолютная лёгкость. Хотя просветлённый ум описывают по-разному, существует один ключевой момент, который проясняет все эти толкования, а именно: просветление окончательно искореняет жадность, ненависть и невежество.
Такова Третья благородная истина – истина о прекращении дуккхи: «Разум на пути к развеществлению достиг уничтожения желаний» (Дхаммапада. XI. Глава о наказании).