— Да, — говорил Деревяшкин, — начальству оно, конечно, виднее, ну а мы, что, лыком шиты? Вот ты, Железкин, разве не справился бы? Опыт у тебя есть, данные тоже. Высшее образование имеешь…
— Почему же это я? — ответил Железкин. — Вон Книжкин давно у нас работает, пять благодарностей получил…
— О чем толкуете?! — прервал его Книжкин. — Любой из нас прекрасно справился бы с этой работой, а не только я. У нас же как… со стороны привыкли… своих не замечают… Нет, чтобы с людьми посоветоваться…
Замолчали. Только слышно было, как обиженно скрипели перья.
ЗАГРЕБУЩИЙ(Сценка)
Кабинет начальника отдела кадров. На столе графин с водой, стакан, бумаги. За столом сам начальник — полный лысоватый мужчина. За его спиной плакат: «Мы ждем Вас, рабочие руки!» Рядом со столом стул и мягкое кресло.
Дверь кабинета распахивается. Входит нагловатого вида парень лет двадцати пяти. Одет в нейлон и поролон.
— Тут, что ли? — оглядывает кабинет, замечает начальника. — Слесарь я… четвертого разряду…
Начальник вскочил, нажал на столе кнопку, бросился навстречу слесарю, гостеприимно раскинув руки. В ту же секунду в кабинете зазвучал торжественный марш.
— Здесь, здесь, дорогой, проходи. Нет, нет. В креслице.
Едва парень успел развалиться в кресле, как в кабинет впорхнули девушки с букетами цветов.
— Добро пожаловать к нам!
— С прибытием вас!
Они вручили парню цветы и исчезли. Музыка смолкла. Парень ошеломленно смотрит на улыбающегося начальника.
— И всех вы… так?
— А как же… Прежде всего, внимание рабочему человеку… Ну-с, начнем?
— А что, начнем-то?
— Вы на работу к нам?
— Будто бы…
— Прекрасно. Документ какой есть?
— Документ? — парень роется в карманах. — Нету документа.
Начальник насторожился.
— Как же без документа?
— Ах, так. Я, может, у вас еще не останусь.
— Как — не останусь?! Такие заработки!
— Заработки?.. Это хорошо. А я и токарь по шестому…
— Неужели?! Розанчик мой? — начальник садится рядом с парнем, берет его за руки. — Цены тебе нет. Мы тебе — что хочешь… путевку в Крым — езжай, отпуск летом — пожалуйста, отдыхай, премия — бери! Домой на машине отвозить будем!
— На «Волге»?
— «Москвич», розанчик, хорошая машина.
— Ладно, пусть «Москвич». Сколько — это?
— Оклад твердый — сто пятьдесят.
— Не-е… с моим образованием-то… Четыре класса отсидел, курсов сколько… да еще собираюсь учиться на шофера. Давай двести.
— Не могу, дорогой… Штатное расписание… Главбух сидит…
— Ну, как хочешь… А то у меня удостоверение сварщика на газу есть… третьего разряду…
— Да что ты говоришь, милый?! — начальник проворно сел за стол, схватил авторучку. — Давай сейчас приказ и оформим. Идет?
— Двести.
— Сто шестьдесят.
— Мне на мебельном, я ведь и столяр по пятому, давали сто восемьдесят, да я не согласился. Двести.
— Сто восемьдесят!
— Триста!
— Двести пятьдесят! — начальник держимся рукой за грудь. — Писать приказ?
— Подъемные.
— Какие подъемные?
— Обыкновенные. Чай, я с одного завода на другой переезжаю. По закону положено.
— Но вы в нашем городе живете?
— В вашем… то есть в нашем.
— Нет такого закона.
— Я пошел. Мне на резинотехническом обещали…
— Подожди, золотой. Сколько?
— Два оклада.
— Много. Сто рублей.
— Я, папаша, не нищий. Думаешь, рабочий класс, так он на подачки кидаться будет? Давай триста!
— Не могу, понимаешь, не могу. У тебя совесть есть?
— А-а, ты, дед, еще и оскорбляешь, — парень встает.
— Не уходи… С меня голову снимут… кадру упустил, — держится обеими руками за грудь, — бери оклад и точка…
— Это надо обдумать…
Начальник падает грудью на стол и еле слышно хрипит:
— Воды… воды…
— Девушки, воды! — кричит парень, обмахиваясь букетами.
Прибежавшие девушки наливают из графина воды, подают начальнику, потом бережно его уводят. Парень размышляет:
— Х-м-м… А старина-то слабоват… Вакенсия, видать, будет. Какой у него оклад, денежный? Может, я в начальники пойду?
ВЛАДИМИР МИЛЮТИН
КАРТИНКА БУДУЩЕГО
Тридцатый век.
Музей.
Редчайший экспонат:
Мумифицированный бюрократ.
И, что ни день.
Пред мумией — толкучка:
— Совсем как человек!
— Есть даже авторучка!
РАЗНОВИДНОСТЬ ЛОДЫРЯ
Спит,
А все же норовит
Сделать вид,
Что деловит!
С НАТУРЫ
Хотя не очень энский трест известен,
Художник Пров там побывал не зря:
Он написал — с натуры! — в этом тресте
Картину «Тридцать три секретаря».
ДРУГОЕ ДЕЛО…
— Я думаю, на свете нет ничтожнее
Того, кто из пустого льет в порожнее!
Мне лично по душе совсем иное:
Переливаю из порожнего — в пустое!..
ЗАКОНОМЕРНОСТЬ
Коль Мусор заявил: «Метле — хвала!» —
Стало быть, бездействует Метла.
Если он Метлу вовсю клянет,
Значит, хорошо Метла метет!
ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ
Лошадке за усердие
Хвалу воздали
И — втрое больше прежнего
Ей воз дали!
КНОПКА И ПЕНЬКОВ
Вот кнопка канцелярская, предмет
Весьма несложный, в песнях не воспетый.
А вот — Пеньков, мужчина средних лет,
Он тоже, в общем, прост. И не воспет.
А что роднит Пенькова
С кнопкой этой?
Вам кажется, родства не сыщешь тут.
Вглядитесь — станет ясно на поверку.
Что пользу лишь тогда они дают.
Когда нажим испытывают сверху!
КРИТИКА
Раскритикует хоть кого — публично!
Но не сплеча, не в лоб:
Ал-ле-го-рич-но…
Он жулика на днях критиковал
Да так, что тот его
Расцеловал!
РУКОВОДЯЩИЙ ЛЕВ
Мне трудная работа —
По плечу:
Рву и мечу,
И всех сильней рычу!..
О ПУСТЯКАХ
Говорить иль нет в стихах
О досадных пустяках?..
…С виду Моль —
Совсем никто.
Но на нет свела
Пальто!
МИРОВОЗЗРЕНИЕ
— О жизни я сужу не как юнец.
И вывод мой суров в конечном счете:
Мир скучен, в нем чудес вы не найдете! —
Так рассуждал Жук-плавунец,
Проведший век свой
на болоте.
ПОЛНАЯ ВЗАИМНОСТЬ
Сынка воспитывал папаша день за днем.
По-своему. Без лишних слов. Ремнем…
В делах семейных — свой круговорот:
Подрос сынок — теперь он папу бьет!
ВЫШЕЛ ИЗ ТУПИКА
Лектора в тупик завел вопрос:
«А когда нам сеять купорос?»
— У меня с собою данных нет,
Я пришлю вам письменный ответ!..
АНАТОЛИЙ ПРАВЕДНИКОВ
ВНУТРЕННИЕ РЕЗЕРВЫ
На днях наша мастерская «Реставрация верхней женской одежды» получила срочный и тяжелый заказ, весом в одну тонну. Столько нам велели собрать металлолома за неделю.
Созвал я коллектив и обещаю: так, мол, и так, товарищи, спустили нам план по металлолому, если не выполним — останемся без премии. Так что вытряхивайте свои внутренние резервы — тащите кто мясорубку, кто самовар…
А коллектив отвечает: «С удовольствием бы, но все резервы уже детьми реализованы. У них тоже план…»
— Ничего не знаю, — говорю, — вытряхивайте и все…
Поднимается шляпных дел мастер Лев Игнатьич и говорит:
— Об чем вы сокрушаетесь, Кузьма Тихонович? Мы не такие дела проворачивали! А это что? Раз плюнуть. У меня в голове уже вертится одна комбинация. Внутренний резерв есть на примете.
— Ладно, — говорю. — Вы, женщины, ступайте по домам, а мы с Львом Игнатьичем уточним некоторые детали.
…Ночь была как по заказу: теплая и темная. Правда, забор у психобольницы оказался высоким. Пришлось пару досок выломать. Залез я туда и выдаю Льву Игнатьичу по одной железяке. Он их принимает и аккуратно складывает в тачку. Килограмм триста мы здесь позаимствовали. Больше не смогли, потому что остальные железяки слишком тяжелыми оказались. Чувствуется, что психи — трудолюбивый и сознательный народ. Тонны три откуда-то натаскали.
Потом по центнеру взяли в обществе глухонемых и у пожарников. Могли бы и больше, но подумали, что товарищи тоже еще не выполнили плана.
Настроение поднялось. Еще бы — за вечер ползаказа выполнили. Вывалили железо у мастерской и хотели расходиться по домам, но Лев Игнатьич проинформировал, что у него еще один резерв на примете. И не очень далеко.
Я хотя и устал, но согласился.
Пришли к какому-то дому, Лев Игнатьич отмерил шагов пятнадцать от дороги и начал светить фонариком.
— Странно, — говорит, — еще вчера здесь куча металлолома валялась, а сегодня…
Вдруг слышим голос:
— Стой! Руки уверх!
Пришлось поднять.
— Вы чего тут собираете?
— Ничего, — отвечает Лев Игнатьич.
— И вам не стыдно? Здесь же школьный металлолом…
— Вот именно, — говорит Лев Игнатьич. — Мой сынишка Сашенька сдал без спроса пылесос. Имею я право вернуть его обратно или обменять на равноценную вещь?