— И энти про художества толкуют…
— К баптистам ходил насчет библии! Ну, энти ему так не дали, а вступай, говорят, к нам, тогда дадим… Известно, какой народ!.. А вступать-то покуда воздержался, а там бог его знает… И дозволяется им начальством-то?
— Вона! — усмехнулась Гурьевна. — Сказывают: монастыри уж обстраивают! Суждаль — монастырь обстроили — как новенький стал! Только монахов покуда нету — не набрали… Мои как начнут спорить: Никон — патриарх, да Филипп — митрополит, да Аввакум — протопоп, — нервы не выдерживают, ухожу я.
Мимо них прогрохотал на телеге старик в синих джинсах и шляпе с завернутыми по-техасски полями.
— Эй, Петрович! — окликнула его Гурьевна. — Далеко собрался?
— В лес! — ответил старик, придерживая лошадь. — За лыками! Внучонок приехал, что в корреспондентах служит, — лаптей ему требовается!
— Неужто в лапти обуется? — изумилась Фатевна.
— Обуваться еще не насмеливаются… — объяснил старик. — На стенку вешают… для красоты! Уж сплету ему какие-никакие… У вас случаем иконов продажных нет?
— Нету! Самим требовается! — ответила Фатевна, и старик поехал дальше.
— Вот оно! — сказала Гурьевна. — По всем местам пошло!..
— Чуть не забыла! — встрепенулась Фатевна. — Ты мне деревянное корыто отдашь, как обещала?..
— Погожу… — ответила Гурьевна. — Ежели мои не выпросют, не потребовается им в Москве, тогда отдам… Кто их знает…
Она задумалась, и морщины ее сложились, как на фреске Дионисия в Ферапонтьевском монастыре.
СТРАДАНИЯ МОЛОДОГО ВЕРТЕРОВА
Вертеров обожал «блат».
На нынешнюю свою службу Вертеров устроился по звонку одного влиятельного знакомого. Тотчас получил уютную однокомнатную квартиру благодаря семейным связям с пред-месткома. «Свой» прораб приспособил ее к индивидуальным вкусам Вертерова, получив в качестве сувенира канистру спирта-сырца, полученного в свою очередь… Впрочем, мы так и не знаем, где Вертеров ее достал. Но зато точно известно, что венгерский гарнитур и два гэдээровских ковра машинной выработки «сделал» ему директор базы Васька Косой, с которым Вертеров учился еще в школе. Он же «организовал» телевизор «Рубин-106», холодильник «ЗИЛ» и множество других предметов, необходимых человеку для осознания собственной полноценности. Даже свою супругу Машу Вертеров заполучил, можно сказать, по блату. Старушка-землячка доставила Машу из другого города со всеми полагающимися характеристиками и гарантиями.
Вертеров с супругою уже подумывали о приобретении гэдээровского пианино «Рениш». Ни Вертеров, ни Маша ни на каких инструментах не играли, но твердо знали, что это пианино из ценных пород дерева — отличное украшение квартиры.
Как раз в это время Вертеров и познакомился на одном из внутриведомственных приемов с Бугровым.
«Солидный, жирный… — пытался проникнуть в глубину психологии нового знакомого Вертеров. — Костюм из чистой шерсти, голландские ботинки, часы «Полет». Уж не директор ли он какого универмага? Ишь как бутерброды да апельсины жрет, будто у себя дома!.. Значит, чувствует под собой почву, привык к бесплатному угощению… Шурочку-юристку по талии хлопает. Она же ничего, улыбается. А попробуй я!.. Вторую «Улыбку» открывает. Батюшки, да у него и открываха своя!.. Ясно! Маленькому человеку зачем иметь при себе открывалку?.. Надо сойтись поближе!..»
К концу приема Вертеров называл нового знакомого «Сеня» и «ты».
— …С интересным человеком я нынче познакомился, — поделился Вертеров с Машей. — По виду прямо — министр. Одет!.. Все экспортное, импортное… Ведет себя так… А работает, угадай где? На дезинфекционной станции! Одного не пойму: какой смысл там работать? Что он там имеет?
— А ничего особенного! — легкомысленно заметила Маша. — У меня подружка Зойка дезинфектором работала, так за разведенного вышла! Квартиру ему дезинфицировала.
— Ты, случаем, не в курсе?.. Что у них там есть?
— Карболка да хлорка — больше ничего! Хочешь — пей, хочешь — обливайся!
— Да я не о том… — пытался вразумить ее Вертеров. — Понимаешь… Вот, к примеру, керамический завод. Что там вроде бы особенного? Песок да глина, так? А у них, оказывается, в сейфе золото есть, пепельницы разрисовывают! Взять для себя, на зубы, скажем, невозможно. Я наводил справки. Отчетность страшная, но оно есть! Вот я о чем!
— Я поняла, — сказала Маша. — Зойка, например, взяла опрыскиватель, он годится сад опрыскивать. А мужу принесла дезкостюм для охоты и рыбалки, он — непромокаемый, хорошо по болотам лазить…
— Это не то… — вздохнул Вертеров. Он думал о странных и бесполезных должностях, о том, что побудило Бугрова работать на дезстанции и каким путем достал он ондатровую шапку и часы «Полет»…
С той поры Вертеров потерял покой. Он стал рассеянным и задумчивым, осунулся: по ночам ему снился новый знакомый.
Раз он будто бы принес в подарок опрыскиватель, и Вертеров мотался с ним по всей квартире, не зная, куда спрятать подарок от ОБХСС.
В другой раз Вертерову приснилось, будто он босой, но в дезкостюме гуляет по улице. Прохожие на него смотрят. Гулять в таком виде стыдно, а снять почему-то невозможно. Тут же жирный, ухмыляющийся Бугров подносит ему бокал с какой-то жидкостью и говорит: «На, выпей, Вертеров! Это американская питьевая карболка на спирту! Крепость девяносто градусов. Только большое начальство пьет, а тебе могу устроить бутылок десять!»
«И зачем я только ходил на этот прием! — терзался Вертеров. — Говорила мне Маша: «Не ходи!» Не послушался, познакомился с этим Бугровым, а теперь вот ломай голову, куда его приспособить!»
Даже пианино «Рениш» из ценных пород дерева гэдээровской фабрики, которое «сделал»-таки Вертерову незаменимый директор базы Васька, не внесло ожидаемого успокоения в его душу.
Наконец, силы Вертерова истощились, и однажды он, подняв телефонную трубку, набрал номер:
— Сеня? Привет! Это Вертеров беспокоит!.. Не забыл? Хе-хе-хе-хе… Сеня, будь другом, у меня к тебе просьба… Тут такое дело… Отдыхали мы летом в санатории… Инфекционного, что ли, типа… Что ты, упаси бог! Просто один знакомый путевки нам устроил, бесплатные!.. Так вот, хотелось бы мне в квартире дезинфекцию сделать… на всякий случай… мало ли что… Они, эти бациллы, говорят, коварные, заберутся хоть куда и ждут своего часа…
— Что-что, а этого сколько угодно! — раздался в трубке веселый голос Бугрова. — Хоть сейчас. У тебя дома есть кто?
— Жена!.. Так что буду надеяться… Сделай, голубчик! Чтоб на самом высшем уровне… Персонально, так сказать. А то знаешь народ какой — тяп-ляп…
— Будь спокоен!
Поднимаясь домой по лестнице, Вертеров почуял острый дезинфекционный запах и удовлетворенно подумал: «Не обманул!»
На двери была приколота записка:
«Уехала к Зойке. Я тебе не бацилла какая-нибудь, чтоб жить в дезинфекции. Срочно сообщи письмом, чем ты заразился. Маша».
Проинструктированные Сеней дезинфекторы поработали на совесть: венгерский гарнитур, гэдээровские ковры и пианино «Рениш» из ценных пород дерева были сплошь покрыты рыжими пятнами, усыпаны едким порошком. Даже золотой накат на стенах был от пола до потолка исчерчен какими-то полосами, напоминающими сеть меридианов и параллелей географической карты. От испарений хлорки и карболки воздух настолько сгустился, что в нем можно было плавать, как в воде.
Однако эту ночь Вертеров спал спокойно, не прибегая к дефицитным снотворным таблеткам, которые достал ему знакомый — старший санитар психоневрологического диспансера.
ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ МЕТОД
С недавних пор завальщик Толя Печурин сделался яростным болельщиком футбола. Эта страсть повлекла такие последствия, что поведение Толи на специальном заседании обсуждали мастер, воспитатель и комсорг.
— Что делать с Печуриным? — терзался мастер. — Какой был рабочий! Не маяк, но вполне заслуживал Доски почета… А теперь испортился его моральный облик. Через что? Через прогулы, опоздания и тому подобные нарушения труддисциплины…
— Хоть бы пил… — вздохнул воспитатель. — С выпивохами легче. Берешь его за шиворот и — на товарищеский суд! Такие мероприятия всегда пользуются успехом в широкой массе. Стопроцентная посещаемость: каждому же интересно узнать, какие он там в пьяном виде номера откалывал. А Печурин что… На Печурина не пойдут…
Комсорг добавил:
— Характер у него твердый. Делаю я ему замечание: «Ты, Печурин, опять опоздал?» Другой бы начал вилять: то, се, жену в роддом отправил… А этот честно говорит: «Заходил на стадион, должен же я выяснить, какие у моей команды перспективы». Я говорю: «Про команду не знаю, а у тебя перспективы печальные, придется тебя обсудить». А он: «Это правильно. Вину свою знаю, но насчет своей команды должен же я знать…» Ты с ним и поговори!.. Какие же к нему применить воспитательные меры?
— Товарищеский суд отпадает… Выговоров он не боится… — задумчиво прикидывает мастер. — Может, премию ему выдать? Чтоб она его обязывала, мобилизовывала…
— Нет, не премию, товарищи, а есть другой метод! — осенило комсорга. — Он и в художественной литературе описан. Так же и в кино… Я думаю, надо поручить Печурину индивидуальную работу с каким-нибудь нарушителем дисциплины. Будет он человека воспитывать и сам подтянется.
Так и постановили.
Печурину поручили перевоспитать оператора Витальку Спиркина. Виталька хоть трудовую дисциплину не нарушал, но зато прославился по всему заводу как отчаянный бабник и враль.
Через месяц подводили итоги.
— Итак, товарищи, снова вопрос о Печурине, — сокрушался мастер. — Индивидуальную-то работу со Спиркиным он проводит: и отдыхают вместе и тому подобное… Прививает Спиркину интерес к здоровым спортивным развлечениям, как-то: к футболу… Постоянно видят их на стадионе, чего раньше у Спиркина не наблюдалось… Но результаты, прямо скажу, незначительные. Даже более: плачевные результаты… Вот! — мастер потряс толстой папкой. — Здесь у меня имеется материал. — Он вынул несколько бумажек и разложил их на столе.