— Начальство, брат Кузьмич, так просто о здоровье не спросит. Готовься к прощальному ужину. Как пить дать, сокращение, — внес ясность в это чрезвычайное происшествие счетовод Мозговитов и защелкал костяшками счетов. Убиенко возмущенно запротестовал:
— Позвольте, позвольте, Автоном Карпыч. Как же так?
— А так, — отрезал Мозговитов. — Сокращение на пять процентов. Я вот тут подсчитал: вы — как раз пять процентов.
Убиенко уронил очки и, охая, полез за ними под стол.
— Конечно, сокращение, — вступила в разговор кассирша Юлия Глебовна. — Я еще вчера говорила, что будет сокращение. Разве я была неправа?
— Вы, голубушка, оракул, — откликнулся экономист Спиглазов. — Сокращение — это точно.
— Но почему меня?! — выкрикнул из-под стола Убиенко.
Бухгалтеру никто не ответил. С ним было покончено.
В наступившей тишине противно скрипнула дверь. В бухгалтерию вплыла делопроизводитель Кочкарская, женщина упорно лечащаяся от тучности. В заплывших глазах ее сверкали слезинки. Мозговитов радостно воскликнул:
— О, Ираида Сергеевна! Вы знаете, а Фомич-то нашего Кузьмича того… скушал. По сокращению.
— Ах, сокращение! — Кочкарская упала на жалобно охнувший стул. — Значит, вот в чем дело! А я-то ломаю голову…
— Над чем, голубушка? — спросил Спиглазов.
— Ну как же! Иду по коридору, навстречу — он. Здравствуйте, говорю, Аполлон Фомич. А он, представьте себе: «Здравствуйте». И говорит: «Вы… э-э-э… уважаемая, сегодня… м-м-м… прекрасно выглядите». Что, думаю, такое? Может, путевку, которую мне выделили, отобрать хочет?
Мозговитов взволнованно сорвался с места.
— Десять процентов! — победоносно выкрикнул он. — Сокращение десять процентов! Готовьтесь и вы, Ираида Сергеевна.
— Но за что?
— Начальству виднее, — сморщил лоб счетовод. — Начальство знает, кого первым съесть.
— А что я вчера говорила? — вновь вступила в разговор кассирша Юлия Глебовна. — Разве я была неправа?
— Вы, голубушка, оракул, — подтвердил Спиглазов.
На пороге появилась хрупкая фигурка библиотекарши (по штатному расписанию — грузчик) Офелии Дриадовой.
— Господи, что творится! — воскликнула Офелия. — Вы что-нибудь понимаете? Он заходил ко мне! Аполлон Фомич зашел и спросил: «А что… э-э-э… уважаемая, не трудно вам со всем этим… м-м-м… справляться?» И так вот, ручкой, на книги показал. Вы понимаете? Может быть, мне помощницу дадут?
— Помощницу? — зловеще прошептал Мозговитов. — Не-е-е-т! Ничего вы не понимаете. И мы дураки. Простофили. Нет никакого сокращения. Амба! Ликвидируют нас, вот что. Как излишнее звено. Или как параллельный аппарат. Фомич-то выше метит… словом, не сокращение, а ликвидация!
— А что я вчера говорила? — сказала кассирша Юлия Глебовна. — Будут многие конторы ликвидировать. Разве я была неправа?
Спиглазов прохрипел что-то насчет оракула и умолк. Мозговитов, внутренняя энергия которого уже приблизилась к энергии атомного взрыва, ракетой вылетел в коридор.
Через полчаса лихорадило весь организм конторы. Росла температура, повышалось давление. Беспорядочно, как нейтроны в сломавшемся ускорителе, метались по зданию взволнованные сотрудники. Забытые и растерянные посетители, прижимаясь к стенам, спешили покинуть заболевшее учреждение.
Только в кабинете управляющего царила деловитая тишина: Аполлон Фомич насыщал примерами личного проявления чуткости к подчиненным докладную записку о воспитательной работе в коллективе.
ВИКТОР САМАРЦЕВ
ВАЛЕНКИ
Я заказал валенки для трехлетнего Алешки. По случаю в августе на барахолке купил черной шерсти и отнес в мастерскую.
Принимал заказ сам мастер — щуплый мужчина лет сорока пяти.
Он оглядел маленький тюк, ощупал клок шерсти, помял, зачем-то понюхал его и сказал:
— Так. Шерсть, значит. Для валенок.
Я утвердительно кивнул.
Мастер спросил домашний адрес, фамилию, имя, отчество, все это записал в тетрадку, занес в квитанцию. На квитанции в графе «срок готовности» он разборчиво нацарапал: «В декабре».
В декабре я зашел в мастерскую, показал квитанцию. Приемщица, миловидная женщина лет тридцати, долго копалась в книгах, тетрадях, лазила по мешкам с шерстью. Наконец, отчаянно крикнула:
— Филиппыч! Иди сюда! Клиент пришел!
С колодкой в руке, при фартуке, весь пропахший овечьим потом, появился Филиппыч. Он сощурился, глядя на свет и на меня…
Я протянул ему квитанцию.
— А-а, — сказал Филиппыч, — помню, помню. Шерсть белая?
— Нет, черная.
— Ага, черная. В мешке с заплаткой.
— Нет, в черной тряпке.
— Точно. Белой веревкой перевязана.
— Нет, тряпка по углам связана.
— Такого заказа не помню. Но вы не беспокойтесь. У нас учреждения точная. Найдем, сделаем. Твердо говорю. Зайдите через месяц, другой. Сцена повторялась с некоторыми вариациями.
А потом наступила весна, лето. Через год потребовался уже иной размер валенок, я купил их в магазине и о заказе совершенно забыл.
…Сегодня 31 декабря, и у меня большая радость. Женится мой сын Алешка.
Справляем свадьбу.
В доме много гостей.
Веселье в самом разгаре.
Часу в двенадцатом ночи меня вызвали на лестничную площадку.
Там стоял небольшого роста старичок с седыми усами и бородкой с детскую ладошку. Гости уже снимали с него пальто. Старичок отбивался как мог и все приговаривал:
— Мне Петрова надо… я по делу… Петрова мне…
— Я Петров.
— А это точно? Паспорт давай.
— В чем дело-то?
— Паспорт покажь, говорю.
Принесли паспорт.
— Теперь точно, — проговорил старичок, осмотрев документ, и с этими словами он вытащил из-за пазухи маленький сверток и протянул мне: — Получай заказ.
Я взял сверток, развернул его и… о, небо! Это были выполненные с изумительным мастерством черные валенки. Крохотные, с острым носочком, пяточкой, они выглядели как сувенир, как лучшие французские сапожки.
Гости выхватили их у меня и ринулись в комнату, где сидели молодожены.
— Алеша, Вера! Вам еще подарок! Валенки для малышки! Смотрите, какие чудесные!
— Вот так, дорогой товарищ, — говорил тем временем старичок. — Прошу расписаться в получении. Наша учреждения точная. В ней ничего не пропадает. Сказано в декабре, значит, в декабре…
Я вспомнил события в мастерской пятнадцатилетней давности и того смешного Филиппыча. Передо мной стоял он. Филиппыч продолжал.
— Эти валенки я особо готовил — сверхплана. Из-за них мне и премию дали напоследок… Я ведь с завтрашнего дня на пенсию. Ждал вас целую неделю… Не стерпел… Дай, думаю, снесу заказчику… Все равно по дороге… Заждался никак хозяин-то…
ЖАЛОБА
В учреждение поступила жалоба.
«У нашего дома у забора отторгнута доска. Прошу прибить это безобразие. К сему пенсионер Матушкин».
Начальник наложил резолюцию: «Замнач. К исполнению». Замнач. дал указание: «Помощнику. Разобраться. Прибить доску».
Помощник вывел крупно: «Нач. отдела. Прошу наказать виновных. Закрепите доску, чтобы не болталась».
Начальник отдела приписал: «Технологу. Необходимы ваши практические предложения по прибитию вышеизложенной доски в соответствии с научно-техническими достижениями».
Технолог посоветовал: «Мастеру участка. Согласно техническим условиям надобно сделать так, чтобы доска не отрывалась и впредь. Возьмите 120-миллиметровый стальной гвоздь и ручной молоток (лучше всего весом 2 кг) и проведите определенную работу с обслуживающим персоналом».
Мастер взял быка за рога:
«Рабочему Иванову И. И. Наша задача проще простого. От нашей работы зависит спокойствие и благополучие наших ближних. Оттого-то надо повседневно проявлять чуткость и внимание при любом деле, а в нашем особливо. Ваша задача на (данном этапе заключается в том, чтобы высоко нести и крепко держать марку нашего учреждения и живо откликаться на любые предложения трудящихся и отдыхающих на пенсионном Олимпе. Короче говоря, идите и прибейте дос…»
В эту секунду рабочий день закончился.
ВАКАНСИЯ
В конторе освободилось место заместителя.
Начальник вызвал сотрудника Деревяшкина. Попросил высказать мнение о Железкине.
— Видите ли, Иван Иваныч, я человек маленький, мое дело — сторона. Посудите сами: работаю я хоть и давно, но ни с кем конфликтов не имел. Предпочитаю в чужие дела не вмешиваться. Так сказать, моя хата с краю. Но если вы настаиваете, я скажу… Железкин… он… какой-то вялый. Нет в нем энергии, бьющей через край. А на руководящем посту нужна прежде всего твердая рука, требовательность и бдительность… надо, чтоб тебя каждый боялся, то есть уважал. Тогда в конторе будет порядок… А он ведь до чего дошел… на работу идет — ребенка в детский сад ведет… жены у него нет, что ли? Разве будет у него на работе авторитет, разве его будут слушать, если он у жены под каблуком? Конечно, я человек маленький, мое дело — сторона, но…
— Хорошо, хорошо, спасибо, — сказал начальник, — попросите ко мне Книжкина.
Книжкин был атлетом, занимался спортом и потому отлично выглядел. На вопрос о Деревяшкине он сказал прямо:
— Деревяшкина замом? Ерунда, Иван Иваныч, на постном масле будет, а не зам. Покумекайте-ка сами. Прямоты в нем никакой. Все с ужимочками да с обхождением, всякого посетителя объехать на хромой козе старается, в глаза никогда не скажет… Тихоня тихоней, а слушок есть… за юбками увивается…
…Железкин, выслушав начальника, начал тихим голосом:
— Книжкина я знаю давно. Хороший товарищ. Но не воздержан. Иногда сорвется, зашумит… А что шуметь? Сил некуда девать? При чем тут посетитель? А каково нашей конторе? А если такой зам будет? Я так понимаю, что перво-наперво надо себя воспитать, вежливым с человеком быть, а уж тогда и другого воспитывать… Да откровенно… между нами… Книжкин того… не прочь и за воротник…
Через несколько дней в конторе появился новый зам. Его никто не знал, но иные говаривали, что новый не имеет опыта работы в данной отрасли.