И спрятал золотой пердонец в тот же карман белого халата.
Калика Переплывный передал Акопу Суреновичу полученные за золотой пердонец 12 624 рубля.
– Заиграно? – спросил.
– Заиграно, – улыбнулся Акоп Суренович, – ара…
И тут Калика Переплывный свистнул, крякнул, ойкнул – и в кармане у него одиноко зазвенел (как это?) золотой пердонец.
И у Акопа Суреновича резко похорошело на душе от кидалова – а то: Алекпер Азизович! Ля-ля-тополя! Вах-вах! Ара тебе, а не вах!
И на радостях, что человек с неприличными ФИО посрамлен, пригласил компанию на перекусон, коньяк «Двин», ара, шашлык-машлык и долмы шесть видов. И все это дело было осуществлено в резиденции прикаменского «Бигшиномонтажа».
А в это время по сарафанному радио вниз по течению Харони в город Новопупск ушел телекс в тамошний стоматологический кабинет, который держал один из семьи Гуссейновых Аскер Гейдарович:
«Золотой пердонец зпт 12624 рубля зпт мамы рот зпт вах зпт вах зпт вах воскл знак тчк».
И вот весь экипаж «Вещего Олега» сидит за столом в комнате для переговоров «Бигшиномонтажа», пьет коньяк «Двин», ест шашлык-машлык и долму шести видов.
И Марусенька тоже стала пить коньяк «Двин», потому как-то неправильно, что весь экипаж корвета нарежется марочным коньяком «Двин» до рвоты, а она – нет. Шашни ваши коммерческие, чтоб вы сдохли, окаянные. И когда ж вы наконец ужретесь… От этого женского плача Калика Переплывный вдруг как-то поперхнулся пятым видом долмы и прошептал изумленно:
– А может, вот этот плач и есть соль земли Русской?
И все как-то разом приумолкли. И сильно задумались. Вон оно как складывается, никаких таких глубоких мыслей в голове у них не появлялось, ничего не выныривало… Ни от красот русской природы, ни от пыток женской ногой, ни от армянской и стоматологической мафий, ни от напитков разных… А вот тут…
И все задумались над природой женского плача на просторах нашего Отечества…
А задумывались ли вы, господа, от чего плачет русская женщина. Не могу припомнить ни одного импортного фильма, в котором зарубежные женщины плачут… Нет у тамошних женщин такого мощного орудия, как плач.
Апология женского плача
Что-то никогда не слышал, чтобы еще где-то женщины плакали так, как в России. Нет, конечно, изредка читал в чужой художественной литературе «Ирэн горько разрыдалась» или «На глазах у Матильды выступила крупная слеза», но это у них всегда казалось чем-то инородным. А иногда казалось даже, что это сильно литературный переводчик прибег к понятным русскому человеку эмоциям. Ну, и еще есть одна форма плача. Присущая всем народам мира. Это плач человека при рождении. Что, на мой взгляд, говорит о том, что родившийся человек ничего хорошего от этой жизни не ожидает. Это некий атавизм, который у других народов исчезает, потому как жизнь у человека становится все лучше и лучше, и плакать становится как-то неприлично: мол, чего тебе еще надо.
А вот у нас плач становится некоей атрибутикой всей нашей жизни. Особенно женский. Мужской плач – это свидетельство чего-то экстраординарного. «Страшно, когда мужчины плачут», «Скупая мужская слеза», «Слеза несбывшихся надежд» и слезы Мишки по освобождении Одессы. А вот женщины… Мне иногда кажется, что символом России мог бы стать портрет женщины, краешком платка вытирающей слезы. И если сладкие слезы являются в каком-то смысле метафорой, то слеза женская горючая – символ России.
Вот возьмем, к примеру, похороны. На Западе на похоронах не плачут. Во всяком случае, ни разу в кино не видел, чтобы женщины плакали на похоронах. Так, стоят, скорбно поникнув головой, или утыкаются в плечо какого-нибудь близстоящего человека. У них там даже не всякий считает, что на том свете умершему будет хреново.
Будет либо никак, либо лучше, чем здесь. В некоторых странах раньше даже радовались, что человек умер. Причем лучше, если не просто умер, а чтобы его убили. Потому что там его ждет Вальгалла: битвы, пьянка и чувихи. Причем вечно. Тоже мне радость. С ума сойти.
У нас же существовал даже институт плакальщиц. В каждом русском поселении была женщина, которая жила за счет смерти. А если таковой не было, ее выписывали из соседнего поселения, чтобы было не хуже, чем у других. Они громко бьются головой о засыпанную могилу покойного – «Ой, на кого ж ты нас спокинул…» – и перечисляют его заслуги, даже если в протекшей жизни он был тем еще мерзавцем. Я думаю, что в данном случае преследуются две цели: вызвать слезы у похоронного кортежа, а то как-то неприлично. И запудрить мозги Богу, чтобы он был не слишком жесток к этой сволочи. Возможно, думаю я, поэтому о покойном либо хорошо, либо ничего.
Ну, я понимаю, плачут с горя – слезами излить боль утраты. А вот чего плакать от радости, от умиления, от счастья? Дочь выходит замуж за любимого человека, серьезного, красивого… Смейся, кричи от счастья, пой песню, пой – ан нет. Тот же краешек платка вытирает слезу в уголке глаза. Как будто знают, что за этой краткой поэзией жизни наступит ее горькая проза. Или вдруг где-то там кто-то подумал, что-то уж больно они радуются, а вот я им эту прозу жизни и сооружу. Вот и плачут. Чтобы не сглазить. Ребята, не надо, таким образом можно беду накликать. Может быть.
Вот не знаю, пользуют ли в тех западных мирах обливание слезами от вымысла? Не знаю. А вот у нас плакать над вымыслом очень даже принято. На каждого обливающегося над вымыслом Пушкина приходятся сонмы плачущих Татьян, Наталий, Ольг… Вот одна близкая мне Ольга, с которой я живу много лет, плачет как от поцелуя в диафрагму, когда наши побеждают, когда по экрану плывут цветущие вишни. И когда в кино Левитан говорит «От Советского информбюро». И я думаю, что она не одна такая, что в России много таких женщин. Правда, после этих благодатных слез ваша женщина может заставить вас вынести мусор или завтра на рынке купить перцы. А то в прошлый раз фарш купил, а перцы забыл… Но скорее всего, в этот момент у женщины наступает сатори. Просветление. И она уже готова подождать с выносом мусора до завтра, да и с перцами как-нибудь. А сейчас… сейчас… сейчас… сейчас… а все остальное потом… потом… потом.
Слезы помогают нашим женщинам перемогнуться с болью, стишить печаль, справиться со счастьем. Посредством слез сопережиться с нашим не таким уж радостным, но до какой-то степени счастливым бытием.
Так что плачьте, мои хорошие…
Так что мусорное ведро и перцы подождут да завтра. Потом… потом… потом… А сейчас… сейчас… сейчас…
Все высокое общество слегка поприумолкло, выслушав эту апологию от Михаила Федоровича, который не мог остаться в стороне от сути и смысла путешествия.
– И я думаю, – почесал подбородок Аглай Трофимыч, как будто в подбородке у него содержался источник всякой мысли, в отличие от русских, у которых источник мысли находится в затылке, в крайнем случае во лбу, если по нему хлопнуть ладонью, типа «эврика», – действительно, в этом что-то есть…
Высокоумное от Аглая Трофимыча
И если с плача ребенка начинается жизнь человека и в этом смысл и соль человеческой жизни, то соль земли Русской – в плаче Прароссии, в муках выплевывающей Россию, которая сначала плачет, а потом все прочее… А? Но не по залету. Нет, все должно сойтись. Прародина должна быть готова к зачатию Родины. Разные человеки, разные племена должны почувствовать душевную тягу друг к другу, нужность друг друга… Ну, и звезды должны сойтись… Вот когда я служил у княгини Ольги перед убиением князя Игоря, Полярная звезда сошлась с Южным крестом. И вскорости княгиня Ольга отправила к древлянам зажженных голубей и воробьев. Вот. – И замолчал.
Все ждали продолжения, но Аглай Трофимыч молчал. И все молчали.
– Послушай, мил человек Аглай Трофимыч, – прервал молчание Калика Переплывный, – поясни, в чем суть.
– А в том суть, – чуть погодя ответил Аглай Трофимыч, – что когда Полярная звезда и Южный крест сошлись, то это и был тот случай… В общем, Игорь и Ольга познали друг друга. А потом древляне убили Игоря, а потом Ольга спалила их нахрен, извините за грубость. А потом родился Олег. А потом он отомстил неразумным хазарам… – И опять замолчал в размышлении об извилистом пути развития нации.
– Так что если бы Полярная звезда с Южным Крестом не сошлись, то сейчас мы бы все были хазарами. А не только я один. И жили бы не в России, а в Хазарии.
И все замолчали. Действительно, это же надо! И неизвестно, как долго бы длилось это состояние исихазма, если бы всеведущий Нупидор не произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Полярная звезда и Южный Крест не могут сойтись по определению. Потому что находятся в разных местах на звездном небе…
И все с укором посмотрели на Аглая Трофимыча. Мол, пожилой уже человек, а такую чушь пытался всем впарить.
Но, оказывается, Нупидор свою речь не закончил.
– Хотя, – раздумчиво проговорил он, – это, может быть, было чудо… Верите же вы в непорочное зачатие…
– Ну, не все, – тихонько проговорил Аглай Трофимыч…
Но тем не менее все согласились, что Россия началась со встречи Полярной звезды и Южного Креста. Частично.
И после этого шкипер Аглай Трофимыч Циперович отдал команду Нупидору:
– Отдать концы!
Так вот Нупидор отдал концы, шкипер трижды крутанул ручкой и завел вечный двигатель. Аглай Трофимыч приказал лево руля, на что Сидоров Козел ответил «сам знаю», крутанул штурвал, и корвет «Вещий Олег» отвалил от причала райцентра Прикаменск. И вырулил на середину Харони. И поплыл дальше на восток. Потому что можно принять женский плач за часть соли земли Русской, но уж никак не за всю ее целиком.
Впереди стояли горы Каменного Пояса, в просторечье именуемого Гуралом. Названного так в честь реки Гурал, которая стекала с Пояса в южную сторону и почти вплотную, на расстоянии пистолетного выстрела, подходила к Харони. И аккурат в это время по Гуралу плыло изыскательное судно «Турманов», занимающееся поисками утонувшего в Гурале комдива Чагаева В.И. Под это дело в региональном бюджете была отдельная строка, обозначенная как «восстановление исторической памяти народа». А то с исчезновением анекдотов про Чагаева память о нем сильно подувяла. Лишь изредка в местных университетских кругах возникал спор, кто из двоих персонажей, Чагаев или Митька, интимничал с пулеметчицей Алкой, – но эта тема касалась лишь узкого круга и никак не могла привить патриотизм местной да и всей российской молодежи.