– Они приняли нас за варваров! – крикнула Робин.
И она накрыла себя и Утенка – и отчасти Гулла – одеялом. Мы с Хэрном остались снаружи. Мы ничего не могли поделать. Лодку несло к мосту.
Камни сорвались и принялись увеличиваться в размерах, а мы переводили взгляды с них на взбешенную Реку и обратно, не зная, на что же нам смотреть. Потом вокруг лодки начали вздыматься фонтаны воды. Нас швыряло из стороны в сторону. Думаю, это нас и спасло. Река повсюду взрывалась столбами, но ни один камень так и не попал в лодку. А потом, прежде чем мы успели обрадоваться, посветлело, и Хэрн завопил, что впереди пороги.
И в тот же миг лодка накренилась и ринулась вниз; нас с Хэрном обдало волной. А потом волна схлынула, и мы заскользили по кипящему стремительному потоку. И он пронес нас по другому озеру, поменьше. Наверное, по высокой воде пороги оказались проходимыми. Но мне, честно говоря, не хватило духу обернуться и посмотреть. Иногда я просыпаюсь по ночам, потому что мне снится плеск камней, падающих в Реку, и всякий раз при этом воспоминании меня бросает в дрожь.
Пожалуй, это получится очень большая накидка. Мы уже долго сидим на старой мельнице, и хотя я тку очень плотно и красиво, до конца истории еще далеко. И все равно я наверняка закончу ее задолго до того, как Робин поправится. Она с каждым днем становится все раздражительнее, а лицо у нее совершенно восковое. Мне очень трудно сохранять терпение, когда я общаюсь с сестрой. Потому и занимаюсь ткачеством. Сперва, когда дядя Кестрел привез мне мой ткацкий станок, прялку и шерсть, я чуть не прыгала от нетерпения, и мне казалось, будто дело движется чересчур медленно. Надо было сперва спрясть шерсть и натянуть на станок нити основы. И даже когда я наконец-то принялась ткать, первое предложение заняло у меня чуть ли не половину утра. Но потом мне пришла мысль, как ускорить дело. Я размещаю первую часть узора по местам, потом распределяю нитки, закрепляю их – а сама размышляю над следующей строчкой. К тому времени, как справляюсь с одной полосой, зачастую у меня в уме складываются следующие две-три. И так продвигаюсь вперед все быстрее и быстрее, сменяю нити да стучу челноком. А на станке вырастает наша история.
Мы проплыли через второе озеро и вновь оказались на широкой мутной Реке. Тут я обнаружила, что обеими руками вцепилась в Единого. Даже не помню, когда это я успела его схватить, но держала так крепко, что руки замерзли и онемели. Робин, белая как мел, лежала на Младшем. А Утенок, конечно же, сжимал в руках Леди.
– Почему ты не дал ее Гуллу? – крикнула я на Утенка.
– Она ему не нужна! – угрюмо отозвался он.
Гулл выглядел совершенно умиротворенно. Он спокойно лежал, закрыв глаза, как будто ничего не произошло. А вот Утенок не желал униматься.
– А мне нужна! Она теплая, и я знаю, что с ней нам ничего не грозит.
– Конечно, она будет теплая, раз ты все время прижимаешь ее к себе! – рявкнула я. – Смотри не изотри ее в гладкую чурку!
– Танакви, прекрати – устало оборвала Робин. – Лучше посмотри, что у нас осталось из еды.
Мы так и не нашли подходящего места, чтобы причалить. Река раскинулась между холмами примерно на милю. С обеих сторон из воды торчали крыши домов и амбаров. Мы было подумали, не пристать ли к первой попавшейся крыше, – но когда мы к ней подплыли, из-за трубы вылезли два старика и принялись осыпать нас оскорблениями. Они приняли нас за варваров. Мы подняли парус и поплыли дальше. Перекусывать пришлось на ходу. И вообще было очень обидно. Гулл опять не стал есть. Он лишь повторял: «Хорошо, что мы плывем дальше!»
Но плыли мы не слишком-то хорошо. Река повернула, и ветер подул с севера, нам навстречу. Приходилось постоянно лавировать. Частенько мы обнаруживали, что плывем прямиком на крышу затопленного дома, – и все эти дома были либо сожжены, либо разрушены. Всю дорогу нас преследовал запах гари. По берегам Реки на холмах виднелись обугленные развалины домов, сожженные стога сена и черные, уничтоженные огнем леса. Даже там, где деревья вроде бы выжили, почки на них не раскрывались. Мы как будто приплыли обратно в зиму. Правда, кое-где виднелись поля, вспаханные вопреки войне, но таких мест оказалось не много. А почва на них была странно красной, как будто самой земле нанесли рану.
– Здесь побывали варвары, – сказал Хэрн. – Все местные жители сбежали.
Никто ему не ответил. Думаю, нам всем становилось все тревожнее оттого, что Гулл так настойчиво требовал от нас плыть прямо в лапы к варварам. Мне так точно было не по себе. Казалось, что нас со всех сторон окружает опасность, и меня поражало, как бездумно мы движемся ей навстречу. Да, конечно, Звитт не оставил нам другого выхода. Но нам было бы вполне достаточно отплыть вниз по Реке на пару миль да там и остановиться. Я не могла понять, зачем плыть дальше. А еще очень не хватало папы: уж он-то придумал бы, что нам делать.
Ближе к вечеру Река вновь потекла среди красноватых холмов, покрытых голыми деревьями. Кто-то обстрелял нас из леса. Течение быстро пронесло лодку мимо этого места, и в нас не попали, но после этого мы постоянно прятались под одеялом, а тот, кто стоял у руля, обязательно накрывал голову накидкой. Мы решились пристать к берегу лишь после того, как Река вновь разлилась вширь и на ней появились острова, длинные, вытянутые, полузатопленные. Первые несколько островов были забиты людьми, – должно быть, они бежали от варваров. Все они были темноволосыми, в точности как жители Шеллинга. Едва лишь завидев лодку, они кинулись к воде и принялись вопить:
– Нечего здесь высаживаться! И без вас тесно!
Дружелюбия в них было примерно столько же, сколько в Звитте.
Лодкой в тот момент правил Утенок. Он встал, дурак такой, и показал им язык – и накидка соскользнула у него с головы. Все тут же закричали: «Варвар!» – и принялись кидать в нас палками и камнями. И потому мы держались подальше от островов, пока не стемнело.
А когда спустился вечер, увидели, что и берега, и острова усеяны огоньками костров. И лишь последний остров остался темным. Он был очень маленьким – небольшой клочок сухой земли среди деревьев. Робин потребовала, чтобы мы причалили к нему. Она устала. Мы боялись и потому подплыли туда, стараясь двигаться как можно тише, а когда вышли на берег, переговаривались только шепотом, хотя на острове и не было никого. Костер развели в ямке среди корней и молились нашим Бессмертным, чтобы нас никто не заметил.
Гулл опять не стал есть. Он молчал и по-прежнему оставался холодным. Но той ночью все замерзли. Мы улеглись в лодке и прижались друг к дружке; я несколько раз пробуждалась и всякий раз замечала, что остальные тоже дрожат. Просыпалась из-за сна. Насколько я могу вспомнить, мне снился мамин голос – она повторяла: «Встреча вод!» – и слабый аромат танакви. Но этот сон мешался у меня в голове с другим, который возвращался ко мне с тех самых пор, как я начала заниматься ткачеством.
В этом сне я видела маму, которая стояла у меня за спиной. Один лишь силуэт и светлые волосы, вьющиеся, как у Робин, но такие же буйные, как у меня. «Просыпайся, Танакви, – говорила мама. – Просыпайся и подумай!» И в этом сне тоже пахло танакви. И я думала, но ничего не могла придумать, только начала винить себя во всем.
Наутро оказалось, что все – лодка, наши одеяла, земля и голые деревья – покрыто инеем. Белый иней на кроваво-красной земле смотрелся очень странно. Да и сама Река из желтой сделалась розовой – видимо, из-за здешней почвы.
Гулл опять не стал есть. Я поймала себя на том, что начала заламывать руки, как Робин, – а все потому, что посмотрела на то, как Гулл лежит в покрытой инеем лодке. Ведь там же холодно! И что такое «встреча вод»? Должно быть, место, где одна река впадает в другую. Пусть себе Хэрн твердит что хочет, но если мы встретим еще одну реку, я упаду за борт, или притворюсь, будто умираю, или еще что-нибудь придумаю, но добьюсь, чтобы мы там остановились.
Потом оказалось, что Робин тоже приняла решение.
– Знаешь, – сказала она, – мне кажется, не надо нам плыть дальше. Мне кажется, лучше будет остановиться на этом островке и позаботиться о Гулле, чтобы он мог согреться. По-моему, более безопасного места нам не найти.
Как ни странно, Гулл на это ничего не сказал. Похоже, он слишком ослабел, чтобы говорить. Но зато подал голос Утенок:
– Робин, ты чего?! Мы же тут умрем с голоду!
– Лучше давайте найдем какой-нибудь заброшенный дом на берегу, – предложил Хэрн. – Робин, Гуллу нужна крыша над головой.
– Или надо найти каких-нибудь людей, которые поверят, что мы не варвары, и помогут нам позаботиться о Гулле, – предложила я. – Поплыли дальше! Ну пожалуйста!
– Мне кажется, вы не правы, – проговорила Робин. – Мне начинает мерещиться, что мы убиваем Гулла этим путешествием.
– Но он хочет двигаться вперед, – возразил Хэрн.
– Он сейчас не понимает, что для него хорошо, а что плохо, – заявила Робин. – Давайте останемся.
Мы решили не обращать на нее внимания. Хэрн с Утенком сели в лодку и подняли парус, а я залила кострище водой и забрала горшок с углями.
Робин вздохнула и покачала головой, и вид у нее сделался такой, будто ей лет восемьдесят.
– Ох, я уже просто не знаю, что же нам делать! – воскликнула она. – Пообещайте мне, что мы остановимся сразу же, как только увидим подходящее место.
Мы пообещали, охотно и легко, – и, конечно, соврали. Я не намеревалась останавливаться, пока мы не найдем еще одну реку. Уж не знаю, что там себе думали Хэрн и Утенок, но точно могу сказать, что они тоже врали.
Когда мы тронулись в путь, над холмами встало солнце; склоны справа сделались темно-синими – от инея, а слева – окрасились золотом. Мы плыли дальше, и склоны – один синий, второй золотой – становились все выше и круче. Наконец солнце растопило иней, и земля снова покраснела. Слева внезапно вынырнули невысокие красные утесы, напоминающие стену дома. А за ними Река разлилась вдвое шире, чем когда-либо до того. Вдоль берегов из воды торчали деревья, а за ними раскинулись плесы, поблескивающие на солнце. Наверное, эти деревья отмечали невысокие берега, в которых Река текла обычно.