– На то, чтобы волосы отросли, нужно время, – сказала Мэри, видя, что ее предупреждения остались неуслышанными. – С одеждой мы разберемся прямо сейчас – как раз к обеду. Ванна уже набрана. – Она отложила расческу в сторону и жестом позвала Джилл подняться со стула. – Я приготовлю вам новый наряд к тому времени, как вы будете готовы.
Джилл встала, вся в предвкушении.
– Куда мне идти?
– Вот сюда, – ответила Мэри и указала на дверь, которой еще мгновение назад не было.
Джилл заколебалась. Двери были опасны. Господин (и этот кошмарный доктор Блик) говорили, что дверь может привести их обратно домой, а она не была готова идти домой. Она хотела остаться здесь, насладиться приключением в мире, где ей позволено отрастить волосы, носить платья и быть той, кем она хочет быть.
Мэри увидела ее замешательство и вздохнула, качая головой.
– Это не проход в ваш мир, – сказала она. – Замок Господина может меняться, подстраиваясь под наши желания. Идите. Приведите себя в порядок. Не стоит заставлять его ждать.
Это предупреждение Джилл не могла не заметить – она выросла среди взрослых, которые говорили одно, а делали другое; они были так захвачены своими желаниями, что им и в голову не приходило поинтересоваться, нет ли своих желаний и у детей. Она хорошо знала, что лучше не разочаровывать взрослых, если это было в ее силах.
– Ладно, – сказала она, открыла дверь и ступила в русалочий грот – в убежище утонувших девушек.
Стены, выложенные серебристо-голубой, словно чешуя, плиткой, сходились в арку, образуя в вышине остроконечный купол. Он был похож на цветок, готовый вот-вот распуститься; на слезу, превратившуюся в хрусталь перед тем, как упасть. Повсюду в стенах были маленькие ниши, а в них – свечи, которые отбрасывали танцующие тени на все вокруг, куда только достигал их свет. Пол представлял собой узкую полоску (не более двух футов в самой широкой точке), опоясывавшую комнату по периметру. Остальное пространство занимал бассейн, наполненный сладко пахнущей водой с пузырьками пены. Все вокруг благоухало розами и ванилью. Джилл стояла и смотрела. Это было… это было удивительно, это было невероятно, и это было все для нее.
Дротик эгоистичного восторга вонзился в ее сердце.
Джек здесь не было. Джек не стояла в этой комнате, глядя на ванну, достойную сказочной принцессы. Все это было только для нее, только для нее одной. В этой истории принцессой была она.
(Расстроилась бы она из-за своего самодовольства, если бы узнала, что в этот самый момент Джек ломает голову над тем, как бы ей доставить воду из колодца в котелок, а затем в жестяную ванну, и при этом не ошпариться и не замерзнуть? Или ей доставила бы удовольствие мысль о том, что ее невозмутимая, изнеженная сестра сидит в едва теплой воде, доходящей только до бедер, маринуясь в собственной грязи, оттирая с себя самые грязные пятна ломкими желтыми губками, которые были когда-то живыми существами, а теперь о них вспоминают только по их останкам? Как быстро люди отдаляются друг от друга, когда один в чем-то превосходит другого!)
Джилл сняла запятнанную грязную одежду и ступила в ванну. Температура была идеальная, а вода – шелковисто-гладкая от духов и масел. Она погрузилась до подбородка и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, наслаждаясь ощущением того, что скоро она будет чистой.
Через некоторое время раздался стук в дверь и бодрый голос Мэри сказал:
– Пора выходить, мисс. Одежда готова, и обед уже скоро.
Джилл вышла из оцепенения, открыв рот, чтобы возразить – еще не могло быть время обеда, они только что позавтракали, – но тут у нее громко заурчало в желудке. Вода была еще теплая, но, возможно, это ни о чем не говорило в этой волшебной комнате волшебного замка.
– Иду! – отозвалась она и пробралась, не выходя из воды, к тому месту, где оставила одежду. Но одежды там не было, а вместо нее лежали полотенце и халат.
Сообразив, чего от нее ждут, Джилл вытерлась полотенцем и надела халат – мягкий и белый, почти как пена в ее ванне. Здесь не было ни вешалки для полотенец, ни корзины для белья. Сложив использованное полотенце так аккуратно, как только смогла, Джилл положила его у основания стены, надеясь, что оно выглядит достаточно опрятно, достаточно хорошо для хозяина. Затем она вышла к ожидающей ее Мэри.
Горничная задумчиво оглядела ее и сказала слегка удивленно:
– Думаю, вы подойдете. Вот.
Она взяла сверток бледной ткани – фиолетовой, голубой и белой, будто заживающий синяк, – и протянула девочке.
– Одевайся. Если понадобится помощь с пуговицами, я здесь. Господин ждет.
Взяв сверток, Джилл молча кивнула и совсем не удивилась, увидев, что у дальней стены появилась ширма. Она скользнула за нее, положила одежду на табурет, сняла халат и начала одеваться.
Она облегченно вздохнула, увидев, что нижнее белье было вполне узнаваемо: трусики и сорочка, больше напоминавшая тонкую майку. А вот платье… ох, платье.
Это был океан ниспадающего шелка, море драпировочной ткани.
Платье не было взрослым, предназначенным для взрослой фигуры; это был фантастический наряд для ребенка, в котором девочка выглядела перевернутой орхидеей.
Только с третьего раза она поняла, какое отверстие предназначено для головы, а какие для рук, но когда она наконец разобралась, платье топорщилось, не желая правильно сидеть.
– Мэри? – позвала она с надеждой.
Горничная появилась из-за угла ширмы, прищелкнув языком при виде состояния Джилл.
– Платье нужно застегнуть, если хочется, чтобы оно сидело, – сказала она и принялась застегивать пуговицы и завязывать завязки в таком количестве, что у Джилл, наблюдавшей за движениями пальцев Мэри, голова пошла кругом.
Но когда Мэри закончила, оказалось, что платье сидит на Джилл так, будто его шили специально для нее. Поглядев вниз, Джилл увидела, что из-под ниспадающих юбок выглядывают пальцы ее босых ног, и она была благодарна этому, потому что без этой маленькой погрешности все было бы слишком идеальным, чтобы быть настоящим. Она подняла взгляд. Мэри держала бордовую бархотку с маленькой, свисающей по центру жемчужно-аметистовой подвеской. Выражение лица у нее было мрачным.
– Теперь вы член семьи нашего Господина, – сказала она. – Вы должны всегда и всюду носить эту бархотку, если вы на людях – за исключением слуг. И при Господине тоже. Понятно ли вам?
– Зачем? – спросила Джилл.
Мэри покачала головой.
– Скоро вы все поймете, – сказала она.
Наклонившись, она застегнула бархотку на шее Джилл. Она сидела плотно, но не настолько, чтобы доставлять неудобство; Джилл подумала, что скоро привыкнет. Тем более бархотка была красивой. Джилл не часто позволяли носить красивые вещи.
– Вот так, – сказала Мэри, отступив на шаг назад и откровенно ее разглядывая. – Вы настолько хороши, насколько можно было этого добиться, не имея времени, а времени сейчас у нас нет. Вам нужно сидеть тихо. Говорить можно, если к вам обращаются. Подумайте, прежде чем на что-нибудь соглашаться. Понимаете?
«Нет», – подумала Джилл, и «Да», – сказала Джилл, и все: ее уже нельзя было спасти.
Мэри, которая не произносила слово «вампир» уже больше двадцати лет и которая слишком хорошо знала ограничения, в рамках которых они трудились, только вздохнула и предложила девочке руку.
– Хорошо, – сказала она. – Пора.
Когда доктор Блик, закончив свои дела, вернулся домой с охапкой хвороста и пучком трав, он обнаружил Джек во дворе, тщательно оттирающую остатки грязи со стенок бадьи. Услышав его шаги, она подняла взгляд. Он остановился и посмотрел на нее так, будто видел в первый раз.
Ей понадобилось шесть походов к колодцу и три кипячения котелка, но она смыла грязь с тела и волос, используя густое едкое мыло, которое нашла рядом с губками. Волосы были тщательно зачесаны назад, и единственное, что осталось на ней из старых вещей – лакированные кожаные туфли, и они были вычищены так же, как все остальное. Она все еще выглядела слишком хрупкой для того, чтобы быть подходящим лаборантом, но внешность бывает обманчива, и она выполнила то, о чем он попросил.
– Что на ужин? – спросил доктор Блик.
– Понятия не имею, но вы не захотели бы есть, если бы я подумала про это, – ответила Джек. – Я не умею готовить. Но готова научиться.
– Готова учиться, но не врать?
Джек пожала плечами:
– Вы бы поймали меня на лжи.
– Полагаю, это правда, – ответил доктор Блик. – Ты в самом деле готова учиться?
Джек кивнула.
– Тогда ладно, – сказал доктор Блик. – Пойдем внутрь.
Он пересек двор большими, тяжелыми шагами, и, когда он вошел в открытую дверь, Джек, не колеблясь, вошла за ним.
И закрыла дверь за собой.
Часть III. Растут, взрослеют Джек и Джилл
8Пусть небо содрогнется, пусть камни кровоточат
Если бы мы взялись подробно пересказывать каждый час, который одна девочка провела в замке, а другая на мельнице, одна в роскоши, другая в искусно заштопанных обносках, история могла бы наскучить довольно быстро, поэтому мы не будем останавливаться на подробностях, поскольку мы здесь не за тем, чтобы скучать, не правда ли? Нет. Мы здесь ради истории, будь это спонтанное приключение или поучительный рассказ, и у нас нет времени на описание рутины. И все же. И все же.
И все же посмотрите на замок на отвесных скалах, замок возле моря, на вершине осыпающегося утеса в глубине равнины. Посмотрите на замок, где по крепостным стенам, на рассвете и на закате, гуляет золотоволосая девушка с закрытым от посторонних глаз горлом, и ветер плетет прекрасные узлы в длинном пологе ее волос. Она прибывает и убывает, подобно луне, – то белая, как молоко, то со здоровым румянцем, как любая деревенская девица. Среди деревенских гуляют шепотки, что она дочь Господина, рожденная от принцессы из далекой страны и наконец возвращенная отцу, когда он выкрикнул ее имя западным ветрам.