Со своим предательством: Алексис, которую она любила, осталась мертвая в Пустошах и может остаться мертвой навсегда, потому что у доктора Блика больше нет ученика, который мог бы ассистировать ему.
Со спасением сестры, из-за которой лишилась всего, что ей дорого, от проклятия, которое она заслужила.
С отказом от всего, к чему она стремилась (после того как наконец поняла, чего хочет).
Ни с чем таким она не хотела справляться, но именно это было ответом на ее вопрос. Джек тряхнула головой, смахнув слезы, и продолжила подниматься.
Лестница была все та же – старая, прочная, пыльная; то тут, то там ей мерещились призраки собственных детских следов, идущих в противоположном направлении. Это могло быть так. Со времени появления Джек и Джилл на Пустошах больше не было ни одного найденыша. Возможно, теперь кто-нибудь появится – место освободилось. С каждым вдохом в нос могло попадать миллион частичек пыли. От этой мысли ее замутило.
Джилл очнулась, когда они уже были на середине пути, она открыла глаза и в замешательстве уставилась на Джек.
– Джек? – пропищала она.
– Можешь идти? – грубо отозвалась Джек.
– Я… Где мы?
– На лестнице. – Джек остановилась и, не церемонясь, усадила Джилл прямо на пол. – Раз можешь задавать вопросы, значит, и идти можешь.
Джилл поморгала и потрясенно вытаращилась на Джек:
– Господин…
– Его здесь нет, Джилл. Мы на лестнице. Ты помнишь лестницу? – Джек обвела рукой окружающее пространство. – Пустоши изгнали нас. Мы возвращаемся.
– Нет! Нет! – Джилл вскочила на ноги, намереваясь бежать вниз.
Джек оказалась быстрее. Она обхватила рукой сестру за талию, рывком подтянула ее наверх и швырнула немного вперед.
– Да! – рявкнула она.
Голова Джилл стукнулась о что-то твердое. Она встала, потерла голову, а затем в явном замешательстве повернулась и потрогала пространство за собой. Оно открылось – как люк, как крышка сундука, – и показалась маленькая пыльная комната, которая все еще слабо пахла духами Бабули Лу.
– Лестницы подо мной больше нет, – нисколько не удивившись этому, сказала Джек бесцветным голосом. – Лучше вылезай, пока нас не вытолкнули.
Джилл вылезла из сундука. Джек за ней.
Некоторое время они стояли, неосознанно прижавшись друг к другу, и просто смотрели на эту комнату, принадлежавшую когда-то первому человеку, который заботился о них, комнату, которая когда-то была такой родной – до того, как они изменились. Сундук захлопнулся. Джилл вскрикнула и бросилась к нему, подцепив крышку ногтями. Джек безучастно наблюдала за ней.
Внутри сундука был ворох старой одежды и разнообразной бижутерии – вещи, которые любящая бабушка откладывала для своих внучек, чтобы играть с ними. Никакой лестницы. Никакой таинственной двери.
Джилл погрузила окровавленные руки в одежду, расшвыривая ее в стороны. Джек не стала ее останавливать.
– Она должна быть здесь! – рыдала Джилл. – Должна быть!
Но ее не было.
Когда Джилл наконец перестала копаться в вещах и, плача, спрятала лицо в ладонях, Джек положила руку ей на плечо. Сломленная, дрожащая Джилл подняла голову. Она так и не научилась думать самостоятельно.
«Я сделала правильный выбор, и мне так жаль, что я оставила тебя», – подумала Джек, а вслух сказала:
– Идем.
Джилл встала. Когда Джек взяла ее за руку, она не стала возражать.
Дверь была заперта. Ключ, что был у Джек в кармане, – этот ключ она хранила пять долгих лет – отлично подошел. Она повернула его, и дверь открылась – они были дома в самом строгом и формальном значении этого слова.
Дом, в котором они прожили первые двенадцать лет своей жизни (не тот дом, где они выросли, нет; они просто старились здесь, но практически не росли), одновременно был знакомым и чужим, как путешествие по книге сказок. Ковер был слишком мягкий для ног, привыкших к каменному полу замка и утоптанной земле; пахло чем-то приторно-сладким вместо цветочных ароматов или запахов полезных химикатов. К тому времени, как они спустились на нижний этаж, они уже держались так близко, что было неважно, что они не касались друг дружки; они все равно будто срослись.
В столовой горел свет. Они пошли на этот свет и обнаружили родителей, сидящих за столом с безупречно ухоженным малышом. Они остановились на пороге, с недоумением глядя на этот маленький замкнутый семейный круг.
Первой их заметила Серена. Она вскрикнула, подскочив со стула:
– Честер!
Честер повернулся, уже открыв рот, чтобы накричать на незваных гостей. Но одна из девочек была вся в крови, и было похоже, что обе плакали, а еще что-то в них…
– Жаклин? – прошептал он. – Джиллиан?
И девушки, прижавшись друг к дружке, зарыдали, и дождь обрушился на дом, словно кара небесная, и уже ничто не могло остаться по-прежнему.