Рядом с ней зашевелилась Жаклин. Джиллиан повернулась к сестре и поморщилась при виде слизняка, медленно ползущего по краешку ее уха. Они попали в приключение, и если Жаклин начнет паниковать из-за того, что она замаралась, приключение будет испорчено. Джиллиан так осторожно, как могла, потянулась к Жаклин, сняла с ее уха слизня и зашвырнула его в папоротник.
Когда она оглянулась, глаза Жаклин были открыты.
– Мы еще здесь, – сказала она.
– Да, – подтвердила Джиллиан.
Жаклин встала, нахмурившись при виде грязи на подоле платья и пятен от травы на коленках. «Хорошо, что она не видит своих волос, – подумала Джиллиан, – а то могла бы и зареветь».
– Нам нужно найти дверь, – сказала Жаклин.
– Да, – сказала Джиллиан, хотя так не считала, и когда Жаклин протянула ей руку, она так и так взялась за нее, потому что они были вместе, вдвоем, по-настоящему вместе, и даже если это не навсегда, это было необычно и чудесно.
Если люди узнавали, что у нее есть близнец, то непременно говорили, как это здорово – когда с самого рождения есть лучший друг. Она никогда не могла сообразить, как им сказать, что они ошибаются. Иметь близнеца значило, что рядом с тобой кто-то, с кем тебя постоянно сравнивают, и не в твою пользу, кто-то, кому ты не обязан нравиться – и чаще всего не нравишься, потому что эмоциональные привязанности опасны.
(Если бы Джиллиан смогла выразить свои ощущения того, как ей живется дома, если бы она смогла рассказать об этом какому-нибудь взрослому, она могла бы удивиться, насколько все могло стать иначе. Но – ах! – если бы она это сделала, они с сестрой никогда не стали бы таким комком обид и противоречий, – а это необходимо, чтобы призвать дверь в Пустоши. Каждый выбор влечет за собой следующий выбор, хотим мы этого или нет.)
Жаклин и Джиллиан, держась за руки, шли по вересковой пустоши. Они не разговаривали, потому что не знали, о чем можно поговорить: непринужденная болтовня сестер перестала даваться им легко почти сразу же, как только они выучились говорить. Но им было хорошо рядом, им было спокойнее от сознания того, что они путешествуют не в одиночку. Им было спокойнее в компании друг дружки. После детства, проведенного практически по отдельности, все, что они могли, – просто радоваться, что идут вместе.
Земля была неровной, как это часто бывает на каменистых склонах и вересковых пустошах. Равнина закончилась, и некоторое время они шли вверх. На гребне холма Жаклин наступила в ямку, нога подвернулась, и она упала, удивительно быстро покатившись по склону с другой стороны холма. Джиллиан, выкрикнув ее имя, подалась вслед за ее рукой и обнаружила, что тоже падает, так что две девочки пролетели по склону холма кубарем, словно две звезды, упавшие с переполненного неба.
В местах, подобных Пустошам, где красная луна смотрит с неба и определяет дальнейший ход истории, когда путники уже решили, в какую сторону они двинутся, часто расстояние – это скорее идея, а не закон природы. Девочки приземлились: Жаклин на живот, Джиллиан на спину, обеих подташнивало, перед глазами плясали искры. Они сели, потянулись друг к другу, протерли глаза от вереска и, открыв рты, изумленно уставились на внезапно возникшую перед ними стену.
Следует сказать несколько слов о стене.
Тот, кто живет в современном мире, где крайне мало чудовищ бродит по болотам и крайне мало оборотней воет по ночам, думает, что понимает природу стен. Это такие разделительные линии между комнатами – скорее дань вежливости, чем что-то еще.
Некоторые люди предпочитают отказаться от стен и живут в так называемой открытой планировке. Жизнь, скрытая от чужих глаз, и защищенность – это идеи, а не необходимость, а стену снаружи лучше называть забором.
Это не был забор. Это была стена, в самом изначальном, истинном смысле этого слова. Огромные бревна были вбиты в землю и заострены вверху. Они были скреплены железом и сплетенными вручную веревками, а пространство между бревнами зацементировано чем-то блестящим в лунном свете, как будто в раствор добавили не просто обычный камень. Эта стена могла бы остановить любую армию.
В стене были ворота, запертые на ночь, такие же огромные и устрашающие, как и окружающие ощетинившиеся бревна. Глядя на эти ворота, трудно было представить, что их когда-либо открывают или что они могут открыться. Они больше походили на декорацию, чем на что-то, что по-настоящему работает.
– О-го-го, – сказала Джиллиан.
Жаклин замерзла. Она была вся в синяках. Но хуже всего, она была грязная. Попросту говоря, с нее Было Достаточно.
Поэтому она вышла из папоротника на утоптанную землю, окружающую стену, и постучала в ворота со всей силой, на которую были способны ее нежные руки. Джиллиан вскрикнула, схватила ее за руку и потащила назад.
Но, как бы то ни было, дело было сделано. Ворота, разделившись на две половины, распахнулись, открывая взору двор в средневековом стиле. В центре двора был фонтан – статуя из бронзы и стали: мужчина в длинном плаще; его задумчивый взгляд был устремлен на высокие горы. Не доносилось ни единого шороха. Это было пустынное, заброшенное место, и при взгляде на это место сердце Джиллиан затрепетало от ужаса.
– Нам нельзя здесь оставаться, – пробормотала она.
– Скорее всего, так и есть, – произнес мужской голос.
Девочки с визгом подпрыгнули, развернулись и обнаружили, что мужчина с фонтана стоит у них за спиной и рассматривает их, будто насекомых нового вида, ползающих по его саду.
– Но вы уже здесь, – продолжил он. – Что, видимо, означает, что мне придется вами заняться.
Жаклин потянулась к руке Джиллиан, нашла ее и крепко сжала, и обе девочки в немом страхе уставились на незнакомца.
Он был высокий, выше отца, который всегда был самым высоким в их мире. Он был красивый, будто сошел с экрана (хотя Жаклин не была уверена, что она хоть раз видела такую бледную кинозвезду, словно вылепленную из какого-то холодного белого вещества).
Волосы у него были абсолютно черные, а глаза – оранжевые, как фонари. Но самым удивительным в нем были губы – красные-красные, как будто накрашенные помадой.
Подкладка его плаща была такой же красной, как его губы, а сам плащ – такой же черный, как волосы, и он держался настолько неподвижно, будто и не был человеком.
– Простите, сэр, мы вовсе не хотели оказаться там, где нам быть не положено, – сказала Джиллиан, которая много лет притворялась, что знает, как быть храброй. Она так усердно притворялась, что иногда забывала, что это неправда. – Мы думали, что мы все еще у себя дома.
Мужчина слегка наклонил голову набок, будто рассматривая необычную букашку, и спросил:
– А ваш дом обычно включает в себя целый мир? Должно быть, он очень большой. Наверное, вы тратите довольно много времени на уборку.
– Там была дверь, – пришла на подмогу сестре Жаклин.
– Была дверь? А на ней, случайно, не было никакой надписи? Или, быть может, инструкции?
– В ней говорилось… говорилось «будь уверен», – сказала Жаклин.
– М-м-м… – Мужчина качнул головой. Это был не кивок, а скорее признание того, что сказал кто-то другой. – А вы были?
– Мы были что? – спросила Джиллиан.
– Уверены, – ответил он.
Девочки, внезапно похолодев, теснее прижались друг к дружке.
Они устали, были голодны, их ноги гудели, а все, что говорил этот человек, не имело никакого смысла.
– Нет, – сказали они в унисон.
И тогда мужчина улыбнулся.
– Спасибо, – сказал он, и в его голосе не было ничего недоброго.
Возможно, это придало Джиллиан смелости, и она спросила:
– За что?
– За то, что не солгали мне, – сказал он. – Как вас зовут?
«Жаклин», – сказала Жаклин, и «Джиллиан», – сказала Джиллиан, и мужчина, который уже не раз встречал детей, приходящих со стороны холмов и стучащих в эти ворота, улыбнулся.
– Спустились с горки Джек и Джилл, – продекламировал он. – Вы, наверное, проголодались. Идемте.
Девочки обменялись взглядами, их что-то тревожило, хотя они сами не могли сказать что. Но им было всего двенадцать, и привычка слушаться взрослых еще была сильна.
– Хорошо, – сказали они, и, когда он прошел сквозь ворота на пустую площадь, они последовали за ним, и ворота захлопнулись, скрыв вереск и папоротники.
Девочки не могли отделаться от неодобрительного красного глаза луны, которая посмотрела на них, вынесла свой приговор и ничего не сказала.
5. Роли, которые мы выбираем
Мужчина вел их по безмолвному городу за стеной.
Джилл не спускала с него глаз, считая, что если что-то случится, то начало этому положит единственный человек, которого они встретили с тех пор, как добрались до дна бабушкиного сундука. Джек, которую не смущали тишина и неподвижность (они были привычны ей), наблюдала за окнами. Она замечала отблеск свечей, когда их поспешно убирали из вида; она видела, как колышутся занавески, как будто их только что задвинула невидимая рука.
Они были не одни в этом городе, но все люди, с которыми они делили этот вечер, прятались. Но почему? Вряд ли две маленькие девочки и мужчина в плаще – то, чего стоит бояться. Однако она устала, замерзла и хотела есть, а потому держала рот на замке и шла следом за незнакомцем, пока они не остановились у железной решетчатой двери в серой каменной стене. Мужчина обернулся и с суровым видом посмотрел на них.
– Это ваша первая ночь в Пустошах, и закон гласит, что я должен быть для вас гостеприимным хозяином, пока луна трижды не взойдет на небо, – торжественно сказал он. – В течение этого срока вы будете в такой же безопасности под моим кровом, как я сам. Никто не причинит вам вреда. Никто не околдует вас. Никто не сможет использовать вашу кровь. Когда время выйдет, вы станете подчиняться законам этих земель и платить за то, что возьмете, как и все остальные. Вам понятно?
– Что? – спросила Джилл.
– Нет, – сказала Джек. – Не понятно… Что вы имеете в виду, когда говорите «использовать вашу кровь»? Зачем вам может понадобиться наша кровь?