Наши наблюдательные пункты никак себя не проявляли, никто нас никуда не приглашал, поэтому я решил «раскинуть невод». Ну не может быть, чтобы активность немцев в воздухе прекратилась так быстро. Они в это время (в прошлый раз) клевали нас непрерывно. Мы взлетели, разойдясь редкой цепочкой. При таких расстояниях радиосвязь была вполне уверенной, поэтому время от времени переговаривались…
— Вижу восьмёрку мессеров. Думаю, бригада расчистки. Дальше какая-то группа виднеется, но далеко, не видно кто, — доложила Мусенька. Она на шестьдесят километров севернее — шесть минут полёта.
Пока добрался — всё было кончено. Драка вообще не получилась — худые сразу бросились наутёк. Пока Мусенька догнала одного да уделала, остальные куда-то девались. Вторая же группа, которая маячила вдалеке, просто истаяла в воздухе.
Возвращались мы подавленные — напрасно сожгли полную заправку бензина. Вторую, кстати, подряд, включая утреннюю прогулку за Прут. Неужели, наши действия так деморализовали Люфтваффе, что при виде даже отдельного истребителя, восьмёрка худых убегает, а армада бомбовозов разворачивается на обратный курс?
Глава 13Перемены
За столом сидел новый незнакомец, одетый по полной авиационной форме со знаками различия полковника.
— Привет, Шурик, — приветствовал он меня с какой-то нарочитой гражданскостью. Я Иван Павлович, твой начальник штаба.
Похоже, майор перестарался, описывая нашу манеру поведения и разные другие выходки.
Добрый день, Иван Павлович, — улыбнулся я этому любезному человеку. Знакомьтесь — Саня, Шурочка и Мусенька. Как я понимаю, товарищ Бойко руководит деятельностью Особого отдела нашего подразделения?
— Разумеется, — ответная улыбка источает неподдельное радушие.
— У нас наметились проблемы с решаемыми задачами, — продолжил я, тяжело вздохнув. — Дело в том, что наша обязанность — уничтожать лётный состав Люфтваффе, а он от нас шарахается, как чёрт от ладана. Мусенька, вон, пока одного догнала, остальные и разбежались так, что ни в какую их не сыщешь.
А ведь в военное время приказы полагается исполнять, — сокрушённо покачав головой, я присел к столу.
Да, морочу, немного, голову товарищам командирам. Но без этого никак — уж что-что, а «строить» мальчишек, вроде меня, они умеют на раз-два. И я против этого не склонен очень-то сильно возражать, да только совсем уж «строиться» мне совершенно ни к чему. Хочу сохранить за собой наибольшее количество степеней свободы.
— Вот, — Иван Павлович выложил передо мной на стол несколько фотографий, — румыны наводят переправу через Прут. Зенитное прикрытие тут очень серьёзное — бомбардировщики работают по этой цели крайне неудачно.
Потом он показал мне точку на карте.
— Маловато будет, — крякнул я досадливо. — Вы мне скажите, когда наши собираются это бомбить, чтобы я как раз перед их прилётом подавил батареи. А то ведь германец — солдат расторопный. Через полчаса подтянет новую артиллерию — и плакали любые усилия. Вы уж расстарайтесь, Иван Павлович, не пожалейте трудов, побеспокойте начальство заботами нашими скорбными.
Конечно, наглости моей, поистине нет предела. Но вот чую — не раскусило пока командование всей глубины созданной нами интриги, поэтому вынуждено действовать дипломатично. Непонятное всегда пугает. И мои «вбросы» про Туму и про решаемую задачу, которую кто-то поставил — всё это не прибавляет уверенности штабным.
Но особенно удивительна для них небывалая боевая эффективность нашего крошечного формирования. И нахальство, с которым я себя веду, намекает на возможность причастности к исполнению нами воли мудрых и прозорливых людей из самых высоких сфер.
Почему я так «извиваюсь»? Так оцените: нам только что предложили выполнить совершенно самоубийственное задание — атаковать то, что спроектировано для нашего уничтожения. Нет, я не стану увиливать — понимаю, что это реально необходимо, но если данные действия не часть тщательно спланированной операции по массированному авиационному налёту на понтонные парки, то риск окажется напрасным. Собственно, на «проколах» такого рода и основана значительная часть неудач начального периода войны.
А теперь представьте, будто я — военнослужащий. Ну… и что истребитель у меня «без фокусов». И, что не заготовлены заранее рояли в кустах. Шансов вернуться с задания по штурмовке прикрытия строящейся переправы — примерно половина. Три таких вылета, и некому больше распугивать гансовские мессеры. Впрочем, даже при успешном выходе из зоны действия зениток, горючки на обратный путь до дому не хватит — дальность полёта наших «птичек» уже поддаётся вычислению на основе очевидных данных. Но информации о нас собрано пока мало, да и, думаю, никто её в одном месте не накопил и не систематизировал.
В данном случае вместо анализа и сопоставления имеет место простое выражение пожелания начальства. Да, я нервничаю.
Ну что сказать про эту операцию? Начальство «рожало» двое суток, пока я получил от него чёткое распоряжение. Десятку Ар-2 сопровождали МИГи из полка Иванова. График их движения тоже нам сообщили. Требовать большего в подобных условиях с моей стороны было бы просто неприлично.
Мы вылетели с хорошим запасом времени, снизились и подошли к цели на максимальной скорости над самой водой — вдоль русла реки. Разумеется, немцы свои зенитки успели привести в боевую готовность — нам приготовили встречу. Я и Саня кружили на пределе дальности эффективного огня, меняя и высоту, и направление, и скорость, заставляя орудийные расчёты работать с полным напряжением. Изредка Шурочка с Мусей подбирались к зоне переправы, выскакивая на малой высоте и предельной скорости и выдавая по нескольку выстрелов издалека. Отворачивали, отбегали, снова наскакивали.
«Мальчики» тоже постреливали, проявляя завидное упорство, хотя точных попаданий с такой дистанции добиться невозможно. А потом, издержав небогатый свой боезапас, мы убрались на свою сторону, где на пустынной дороге ждали нас повозки с бочками бензина и сменными барабанами осколочных выстрелов.
Пока дядя Сидор с хлопцами заливали в баки «палыво», мы успели набросать кроки с пометками обнаруженных огневых точек. И пошли на второй заход — на сей раз совершенно иным образом построили мы свою тактику.
Трое продолжали старый «танец», а четвёртый…
Иду на бреющем и прямо над батареей зенитных автоматов делаю «свечку». Один из отвлекающих демонстрирует заход сюда же с пологого пикирования. А я в верхней точке опрокидываюсь через спину и направляю нос вертикально вниз. Пикирование начинается с околонулевой скорости при винтах, работающих на торможение. Конечно, машина при этом управляется крайне вяло, поскольку обдув хвоста отсутствует, однако, держится устойчиво — её же за хвост тянет винт. Но на цель наводится, хотя и до отвращения плавно. Четыре двухорудийных залпа осколочными — и какое-то время зенитки целой батареи не обслуживаются. Да, повреждения материальной части невелики, зато среди расчётов практически не осталось не раненных номеров.
На выводе меня плющит перегрузка, но я выползаю почти на брюхе. А на соседнюю батарею заходит Саня точно таким же макаром. Тут ведь важна не столько мощь боеприпасов, сколько точность. Добавлю ещё, что уж совсем прямиком в зенит зенитки, как правило, стрелять не могут. В общем, цели мы обрабатывали вдумчиво, и последовательность заходов согласовывали по радио. Отвлекающие — девчата — тоже подходили близко и укладывали снаряды прицельно — зенитчики были раздёрганы и не успевали ни концентрировать огонь, ни переносить на внезапно возникающие в поле зрения цели.
Почему нам не мешали истребители противника? Дядя Сидор (а у него была рация от радиополукомпаса — не встали эти «аппараты» на наши ястребки) расслышал, что ещё когда мы мчались над рекой, у противника прошло оповещение: «Ахтунг, ахтунг! Саньки ин люфт». Короче, всему, что летает, предписано оставаться на земле.
Когда подошли Ар-2, им никто не мешал бомбить.
А я тянул на свою сторону — передний двигатель встал, за спиной скрежетал редуктор, законцовка левого крыла исчезла, а самолёт почему-то валился вправо и трясся. Но управления слегка слушался и пока не падал. Работала ли рация? Не знаю. Приёма не было. Внизу мелькала земля — я шел на малой высоте, опасаясь перейти в набор высоты.
Вроде, уже должен быть над нашими, но садиться нельзя — лишенную одной из опор машину перевернёт, а меня расплющит между двигателей — их точно посрывает со своих мест. Прыгать — низко. Но все мои терзания благополучно разрешила действительность — второй мотор тоже остановился. А планировать оставалось недолго — крылья слишком маленькие и далеко не целые. Не обдуваемые винтами рули стали «вялыми». И тут я увидел крошечный, заросший осокой ставок — водоём, оставшийся не пересохшим потому, что, скорее всего, местные жители устроили на нём запруду.
Вот к его поверхности я и «притёрся». «Здоровое» крыло сразу потянуло аппарат на себя, отчего вторая плоскость описала дугу и воткнулась в воду, словно нож. Фюзеляж подбросило так, что хвост отломился, привязные ремни больно впились в плечи — сила инерции продолжала тащить машину вперёд, отчего она кувыркнулась на спину, но не прямо, а наискосок. И закачалась на потревоженной её падением мути и грязи.
Впрочем, перспективы длительного плавания мне не грозили — тенденции к погружению проявились ярко и однозначно. Крышка бокового лаза поддалась пинку, но пока я выпутывался из лямок парашюта, успел наглотаться воды, заполнившей кабину. Самое обидное, что, когда я выбрался — ноги уверенно нащупали дно — глубина тут совсем небольшая.
— Мазила! — взвилась Шурочка, увидев неудачно положенную «пятисотку». Двойка тебе. Комэск, штурману с четырнадцатой десяток гневных слов за небрежность.
— Не ругайся, радость ты наша, — загудел в эфире густой бас командира бомбардировщиков. — Сейчас причешем фрицев — всё им в щепки разнесём, — пикировщики шли по кругу, словно отрабатывали учебную задачу. Они при очередных заходах меняли высоту и угол пикирования — подбирали условия для поражения узкой цели.