Нам обоим тревожно. И боимся приоткрыть перед ними завесу будущего, и не знаем, как убедить.
Самим нам здесь нравится, как нравилось и в прошлой жизни. Поля в этом хозяйстве не очень большие – кто же станет пахать заливные луга? Зато пастбищ и покосов вокруг немало. Прикинув одно к одному, моя дражайшая и подкатила к председателю колхоза с интересным с её точки зрения бизнес-планом. Ведь нам в этом селе нужен домик, но вступать в колхоз мы не можем. Однако, если подадим хорошую мысль товарищу председателю да ещё и пособим с её воплощением – вдруг он перестанет упираться и даст нам возможность обзавестись тут жильём? А мы летом сорок первого уж как-нибудь заманим обманным путём Муськиных предков вроде как в короткую поездку проведать дочку с зятем или на свадьбу зазовём. А там они и насовсем тут останутся. Война же начнётся. Всё перепутается. Ну, хоть такой шанс. Только бы председателя уломать!
Не, ну сам я в эти дела глубоко не врубался – хозяйственные вопросы больше по Мусиной части. Да и дела меня позвали – начались испытания двадцатитрёхмиллиметровой авиапушки конструктора Таубина. И я заторопился.
Глава 26. Про пушку
Пушку Таубин сделал, на мой взгляд, просто отличную. Единственный недостаток – питание из магазина, а не ленточное. Но такова эпоха – даже на «максимах» используют брезентовые ленты. Металлические только для авиационных ШКАСов. Многого в стране не хватает. Материалов, технологий, специалистов. С другой стороны, емкость этого магазина восемьдесят один патрон, в то время как боекомплект пушек на «мессерах» некоторых модификаций был всего пятьдесят или шестьдесят выстрелов. То, что пушку зарубят и почему, было мне заранее известно, но для того, чтобы её отстоять, моего авторитета в кругах руководителей нашей авиации явно не хватало. Представьте себе шестнадцатилетнего юнца, пытающегося в чём-то убедить солидного красного командира в звании, аналогичном генеральскому!
Рассчитывать на Поликарпова я не мог – по моему же плану он отошёл от всех важных дел и ковыряется с учебно-тренировочными самолётами. Надеяться на вес организации, где служит товарищ Конарев, – не конструктивно. Нельзя же полагаться на методы давления или, не приведи господи, запугивания. Да и на любые спецслужбы может найтись управа, если они помешают достаточно влиятельному человеку – а расклады в высших эшелонах власти я представлял себе плохо.
То есть надежда оставалась только на Валерия Павловича Чкалова. Он ведь тоже в генеральском звании. А уж про его авторитет среди авиаторов и говорить нечего. Тем более что начинал истребителем, каковым по сути своей душевной до сих пор и остаётся.
Улучив удобный момент, уговорил его «покатать» меня на спарке УТИ-17. А уже в полёте попросил отдать мне управление и от всей души «пофигурял».
– А ты не врёшь, что был истребителем, – улыбнулся Палыч, когда мы выбрались из кабины. – Отлично пилотируешь. Причем не как спортсмен, а словно в бою – без фиксации положений, целыми связками.
Я кивнул и сразу приступил к делу, объяснив Чкалову весь свой замысел от начала и до конца. Мы даже начертали несколько формул прямо на земле, а потом я пощёлкал своим калькулятором – логарифмическая линейка и счёты у меня всегда под рукой.
И вот, после стрельб заседает комиссия. Пушка МП-3, оказывается, не соответствует требованиям, предъявляемым к автоматическому оружию для истребителей. Скорострельность в триста выстрелов в минуту собравшихся категорически не устраивает. Военным нужно не меньше шестисот.
И тут слово берёт Чкалов. Кивает мне, и я развешиваю по стенке плакаты – такие рулоны ватмана, снабженные деревянными планками сверху и снизу. На верхней посередине верёвочная петелька, чтобы можно было подвесить на гвоздик. Как послушный помощник подаю указку, и Валерий Павлович начинает с закона сохранения импульса, переходит к закону сохранения энергии, доказывает зависимость времени, в течение которого «размазывается» импульс, от силы, воздействующей на тело. После чего показывает – отдача пушки со скорострельностью шестьсот выстрелов в минуту превышает четыре тонны. А в отдельных случаях может достигать и шести – многое зависит от жесткости пружины и применённого принципа перезаряжания.
Потом «прикладывает» это усилие к нескольким общеизвестным типам самолётов и доказывает, что большинство из них неизбежно получат повреждения при использовании на них более скорострельных артиллерийских систем.
Это, если рассуждать о сегодняшних истребителях. Если смотреть дальше, то, при возрастании массы боевых машин и применении определённых конструктивных ухищрений, более скорострельные пушки ставить всё-таки возможно, но именно эти, с отдачей около двух тонн, требуются в качестве учебно-тренировочных на учебно-тренировочные истребители Горьковского авиазавода. Чтобы курсанты не пожгли слишком много боеприпасов во время учёбы, паля в белый свет, как в копеечку.
Конечно, комиссия недовольна, но пояснительную записку принимает. И решение её меня вполне устраивает – принять МП-3 в качестве учебной и допустить установку её на самолёты УТИ-17 и УТИ-16. Но конструктору Таубину вменено в обязанность продолжить работы по увеличению скорострельности, присвоив новой модификации индекс МП-6.
Уфф! Гора с плеч. Можно возвращаться. А уж с заявкой Николай Николаевич медлить не будет – в главк она поступит примерно послезавтра. И наши истребители обретут оружие с отличной динамикой снаряда – почти километр в секунду при массе около двухсот граммов не оставят к себе равнодушным ни один, даже самый могучий, самолёт грядущей войны.
Мусеньку в Горьком я уже не застал. В осиротевшем без неё нашем гостиничном номере меня ждала записка, что она укатила на свою практику, для чего взяла денег из НАШЕЙ заначки. На дорогу – она ведь поездами поехала с пересадкой в Москве. И ей ещё нужно потратиться на багаж, в котором поедет наш мотоцикл. На душе сразу стало теплее – всё, как и в той, будущей жизни.
На заводе ждала меня бумага, куда уехавшая высокая комиссия внесла все свои замечания к «Сараю» – а как же без этого! Всех перлов приводить не стану, упомяну только про два: требование установить зеркала заднего вида, чтобы пилоты могли смотреть назад, и строжайшее указание о необходимости обезопасить рукомойник в туалете от выплёскивания воды при любых эволюциях машины.
– Один из проверяющих там устроился со своею скорбью, ну я и решил этого противного дядьку немного «умыть», – признался мне один из лётчиков-испытателей. – Перешёл из горки сразу в пике.
Представив себе, как окатило члена комиссии, я непроизвольно заржал.
В общем, просто цеплялись, чтобы показать свою значительность – нормальных специалистов в этой команде я не приметил ни одного. Какая-то группа была мутная. Ну, да я уже про это поминал.
С неделю заняли утряски и утруски, а потом на выходной прилетела Мусенька. Разумеется, на НАШЕМ самолёте. Он заметно быстрее «Сарая»… простите, ДС-3, так что добралась она буквально за несколько часов, хотя садилась уже в темноте. Опыт ночных полётов у неё о-го-го, так что она даже не переживала. А потом нагрянула прямо в гостиницу с пакетами и свёртками, чтобы я поел домашнего и вообще нормально питался.
Спросите, как ей хватило горючего? Так на нашем самолёте шасси в крылья не убираются – там сплошные баки, если не считать задней кромки. Так что – долетела нормально. А на другой день с утра я этим же маршрутом отвёз её обратно и сам вернулся – светлого времени хватило – середина лета.
Главное – теперь я готов к знакомству с Александром Москалёвым. Да, такой у меня очередной пункт в плане предвоенных мероприятий.
Глава 27. Москитный истребитель
В Воронеж я летел с тревожными чувствами и бидонами бензина во второй кабине. Это в Горьком на заводском аэродроме меня знают как заместителя главного конструктора и ведущего специалиста по ДС-3 – правом получения горючего я со спокойной совестью пользуюсь для заправки личного авиатранспорта. Аналогично обстоят дела и в аэроклубе – разработчику и главному строителю транспортного самолёта «Сарай» тут ни в чём отказа нет. Тем более что здесь я еще и техник, в обязанность которого входит в том числе и заправка самолётов этим самым бензином.
Немного путано, но начальник аэроклуба упорно держит меня в штате и не увольняет. Неудобно перед ним – впереди столько хлопот, что я даже не уверен, смогу ли уделить хоть сколько-нибудь внимания «основной работе». Вот уже больше двух месяцев носа не показывал, только однажды сел ненадолго, залился бензином и свалил по-быстрому.
Так вот. В Воронеже я никто и звать меня никак. Поэтому бензин на обратную дорогу у меня с собой. А вот велосипед в кабину уже не влез, даже в разобранном виде. Как я ни старался его туда затолкать, ничего не вышло. Что же – придётся ходить пешком.
Лето, погода прекрасная. Вдали параллельным курсом маячит самолёт, раскрашенный так же, как наш заводской. Это САМ-10, который теперь ДС-2. Он заметно быстрее, поэтому довольно быстро пропадает где-то впереди.
Сам город я отыскал легко, покружил, разглядывая конфигурацию улиц и пытаясь угадать, где тут завод авиадвигателей, на котором сейчас вместо ранее планировавшихся к освоению моторов «Рено» делают бессоновские ММ-1. Авиазавод отыскался легко – его выдал аэродром.
Ко мне пристроились два И-16 – это сейчас основной истребитель ВВС. Взлетели они с этого самого заводского аэродрома – я видел. Старая фронтовая привычка постоянно озираться всё ещё живёт во мне, так что воздушную обстановку я контролирую на автомате.
Забавно! Война ещё не началась. Не то что Отечественная – даже Вторая мировая, а ястребки перешли на действия парами. Наверно, испанский опыт осмыслили. Хотя я об этом моменте не раз поминал – может быть, оба фактора так сложились. Или у третьего в их звене не получилось взлететь?
Ишаки с крыльевыми ШКАСами и без признаков сдвигающейся части фонаря. Не помню, какая это модификация – много их было. Летчики разглядывали меня из своих открытых кабин, скаля белозубые улыбки, и никаких знаков не делали.