Такое решение и объявил.
До Тирасполя, куда прямо перед войной перебралось командование Одесского военного округа, долетели без приключений – только раму один раз видели – немецкий разведчик-корректировщик Фокке-Вульф-189. Но висела она высоко, с нашими четырьмя тысячами высотности нечего и пробовать до неё добраться.
Садимся. Просторное лётное поле пустынно. Далеко, на противоположной стороне, затянутый чехлами, стоит на козлах двухмоторный самолёт, похожий на СБ. Отсюда он кажется каким-то ненастоящим, ущербным. А вот с воздуха выглядел довольно убедительно. Я на чистом рефлексе рулю в сторону непонятной растительности, что наблюдается с краешку, но оттуда выскакивает солдат и начинает делать недружелюбные жесты, словно отпугивает.
Зато к нам мчится мотоцикл с коляской. Поворачиваю в сторону нового действующего лица – мотоцикл разворачивается, словно приглашая следовать за собой. Следую. Постройки, к которым привел нас лидер, носят следы бомбёжки. Завалов нет, но частично обрушенные стены и пустые глазницы окон, копоть и обнажившиеся стропила ясно говорят о том, что немцы сюда прилетали.
Несколько человек в технических комбинезонах накидывают на наши машины маскировочную сетку, прилаживая её край к устоявшему углу почти совсем рассыпавшегося здания, а нас везут дальше всё на том же мотоцикле. Следы засыпанных воронок, мусор, собранный в кучи в стороне от дороги. Я сижу позади водителя и думаю о том, что нас ожидает. Зачем нас вызвали к столь высокому командованию?
Траншеи, блиндажи, землянки, палатки… штаб расположен не в здании, а расквартирован в полевых условиях – увиденное наполняет мою душу чувством удовлетворения. Тут уже перешли с мирных рельсов на обычное для военных условий существование. Нет, в прошлой своей жизни я в штабах такого уровня не бывал, но именно здесь как-то всё кажется мне правильным, естественным, характерным для военного времени.
Высадили нас у входа в погреб, где под маскировочной сеткой пришлось немного подождать. Потом вниз по ступенькам длинных лестниц проводили вниз в кабинет, расположенный в подземном сооружении. На настоящий бункер не тянет, но глубоко. Бритый генерал-майор выслушал доклады о нашем прибытии по его приказанию и устало показал рукой на ящики, служащие стульями – видно, что тут пока не обжились.
Мы-то знаем, что это генерал-майор Мичугин – начальник авиации позавчера округа, а сегодня – фронта. О нём рассказал начштаба, собирая нас в дорогу. Охарактеризовал как человека осторожного, но неплохого организатора. Сам-то я под его началом служил ещё в прошлой жизни, но на столь громадном удалении по вертикали власти, что встретиться нам ни разу не довелось.
– Два капитана, командиры полков, сущие цыплята, – задумчиво посмотрел на нас генерал. – И что прикажете с вами делать? Не успела начаться война, как у одного в полку осталось всего четыре боевых машины, а у другой вообще одна.
– Потери не боевые, – ответила Мусенька. – Летчиков и личный состав из наших частей изъяли по приказу командования ещё в мирное время. По-2 перевели в связь, а Мо-1 забрали в разведку. Вот здесь всё подробно изложено, – она подала папку с бумагами. Картонную, с тесёмочками.
Мичугин даже развязывать не стал – положил рядом с собой:
– Ваши полки Ставка переподчинила нашему фронту. Как это ни удивительно, в настоящий момент я – ваш непосредственный начальник. Поэтому у меня к вам, товарищ Субботин, очень неприятный вопрос. Почему ваши разведчики, так называемые Мо-1, вместо аппаратуры аэрофотосъёмки укомплектованы фото-кинопулемётами? Полюбуйтесь, что получается после проявки сделанных ими снимков – на предъявленных нам фотографиях были представлены во всей красе ошмётки, летящие из «мессеров», «хейнкелей-112», незнакомого биплана и «харрикейна» с опознавательными знаками румынских ВВС. Их явно дырявили из ШКАСов.
Снимки были некрупные – я сложил их стопкой, как колоду карт, и технично раскидал по столу, словно раскладывал пасьянс.
– Восемнадцать сбитых, товарищ генерал, – быстрее всех сосчитала Мусенька.
– Самолёты созданы, а пилоты обучены для завоевания господства в воздухе. Их цель – выбивать у противника истребители. Это втемяшено к ним в головы на уровне рефлекса. Ни самолёты, ни пилоты для решения разведывательных задач не подготовлены, а появление фото-кинопулемётов с моей точки зрения необъяснимо. В период внесения изменений в оборудование и назначение машины и лётчики мне не подчинялись.
– Знатно накуролесили, ты не находишь, Фёдор Георгиевич? – появившийся из-за наших спин генерал-майор был, скорее всего, Матвеем Васильевичем Захаровым, в будущем начальником Генштаба и маршалом. Его я помнил с той жизни, хоть и был он тогда старше. Нет, лично мы не встречались, но фотографии кое-где появлялись. Мой начштаба охарактеризовал его как решительного умницу. – Не стоит горячиться, тут, похоже, что-то весьма интересное. Это ведь твои соколики переправу западнее Бельц держат в состоянии нескончаемого восстановления. Разведка донесла, что бомбы на неё падали прямо с чистого неба. Только очень тёмного. Не вы ли, барышня, наслали их на головы супостатов?
– Грешна, батюшка, – не растерялась Мусенька. – А вторую машину для обеспечения всенощного кошмара путём неправедным выманила у супруга своего.
Обстановка сразу стала менее напряженной.
– Сможете и в эту ночь разрушить переправу? – сразу же взял быка за рога Захаров.
– Немцы наверняка подтянут зенитные батареи и прожекторы. Двумя машинами никак не прорваться, – ответила Муся серьёзно. – А больше у меня нет – двадцатого вся техника и имущество полка вместе с лётным и техническим составом были переведены в связь.
– Надо бы разобраться, – Захаров посмотрел на Мичугина.
– Надо бы, – кивнул Федор Георгиевич. – Учитывая восемнадцать сбитых за один день…
– Ещё четырнадцать сбили остатки полка, – поспешил вставить я.
– По штуке на нос, если в среднем, – подтвердила Мусенька. – А сегодня где вообще фрицы? Почему не прилетают?
– А этого, милая капитан, вам знать не следует.
– Кравцов, – Мичугин повернулся в сторону дверного проёма. – Жулебина с приказами о переподчинении триста тридцать третьего МАП и шестьсот шестьдесят шестого НАП. А потом Журбу позови. Так что вам понадобится, чтобы разбомбить эту переправу, Мария Антоновна?
Мусенька оглянулась на меня, а я кивнул.
– Пусть пара МиГов покружит над этим мостом на большой высоте в назначенное время. Шурик при свете зенитных прожекторов подавит батареи, а мы прогондурасим этих гондурасов. Но утром нужно будет посылать «сушки», а лучше – горбатых. При свете нас собьют из любой рогатки. А когда вы вернёте наши самолёты и полковое имущество? И обязательно лётчиков! А то после работы с одной машины повреждения моста совсем небольшие – буквально на час ремонта. Переправу же нужно постоянно держать в тонусе.
– Вы что, с Тумы прилетели? Извольте выражаться по-русски.
– У меня в полку много девушек. Они очень страдают, когда я ма… э… сквернословлю.
– Что? В обморок падают?
– Смущаются. А одна даже может расплакаться.
Пока мы перешучивались, Захаров ушел, зато появился подтянутый лейтенант с приказами о нашем переподчинении. Он принес ещё несколько бумаг, которые отдал генералу. Так что какое-то время все читали, а лейтенант пялился на мою хорошую. Потом зашёл человек-глыба. Как на нём сошелся китель – ума не приложу. И какой это размер – не скажу. Просто не знаю таких цифр.
– Журба! – прямо на пороге поприветствовал его Мичугин. – Самолёты связи верни ей, – кивок в сторону Мусеньки, – а разведчиков – ему.
– Так, товарыщ генерал! Мы шо? Так и останемся с двумя ИАПами на всю армию? Без своей авиаразведки? Без связи?
Лейтенант, принёсший приказы, срочно отвернулся, чтобы скрыть улыбку, а вот генерал улыбки не скрывал:
– Наши это полки, хотя и маленькие. А ты сразу: «Никому не подчиняются! Махновцы какие-то! Да никто про них и не вспомнит, если мы по-быстрому!» Нет уж, Богдан Остапович, вот тебе капитаны Субботины – обеспечь выполнение ими боевой задачи. Сегодня…
– Едва накроет землю тьма ночная, всё и случится, – завершила фразу Мусенька. – Фёдор Георгиевич! Место вы знаете, а время – двадцать четыре ноль восемь. Но если всё имущество моего полка не будет доставлено до двадцати двух, из оставшихся после бомбёжки щепок очень даже можно будет составить новый мост. Через считанные часы.
В этот момент в кабинет вошли два автоматчика в форме НКВД и Аркадий Автандилович в образе старшего майора. Мичугин побледнел и дал знак Журбе и Жулебину покинуть помещение. В нашу с Мусенькой сторону он тоже мотнул подбородком, но вошедший остановил:
– Субботины! Сидеть! А вам, Фёдор Георгиевич, следует дать отчёт о произошедшем. За самоуправство с подчинёнными НКВД авиаполками придётся ответить.
– Забейте, Аркадий Автандилович, – прервала его расшалившаяся Мусенька. – Федор Георгиевич не виноват, что у него такая активная жизненная позиция. А кто был тот, другой генерал? – продолжила она, обращаясь к так и оставшемуся бледным Мичугину.
– Захаров, – ответил он, переглянувшись с Автандиловичем.
– Ой, – чуть не подпрыгнула моя радость, восторженно захлопав ресницами. – Тот самый? Со стальными яйцами?
Разумеется, я заржал.
Автоматчики были тут же выставлены за дверь, а Захаров, наоборот, приглашён.
– Круг секретоносителей не должен быть слишком широким, – объяснил старший майор. – А вы, Матвей Васильевич, не подумайте, что перед вами Пифия. В дальнейшем столь точной информацией она располагать не будет. Мусенька, докладывай.
– Румынские войска по правому берегу Прута находятся в обороне. То давление, которое они на нас оказывают – просто разведка боем. Настоящий удар будет на Бельцы второго июля. Второй удар – куда-то южнее, точно указать не могу. В сумме у противника около полусотни танков с не слишком толстой бронёй. В каком направлении они будут использованы – не знаю. Это всё.