– Полно вам, Александр Трофимович. Вы – исключительно тактичный безбожник. А как вы оцениваете будущее «Сарая»? Вот завершится война, возить кучу военных грузов с такой срочностью окажется накладно. Не спишут ли их со счетов?
– Если научатся считать деньги – не спишут. Это же грузовик-трёхтонка, не требующий дорог. Даже по расходу горючего есть масса случаев, когда перевозка по воздуху выгодней. Я не про добычу угля из карьеров, но, скажем, забросить груз астраханских арбузов жителям Салехарда – тут авиация вне конкуренции. Хотел с вами потолковать о гусеничном шасси, чтобы не только на расчищенный аэродром можно было садиться, но и на болотный кочкарник, и на снежную целину.
– Сложно и недолговечно, – пожал плечами Поликарпов. – Я бы колес побольше в тележку собрал и поставил их почаще, можно в шахматном порядке по схеме два-один-два-один. И сами колёса выбрал бы пошире и диаметром побольше. Это наверняка тяжелей, зато служить будет долго.
Мы склонились над листками и порисовали. Собравшаяся у нас «тележка» из дутиков, расположенных в шахматном порядке, смотрелась убого и изобиловала грядущими проблемами – такое в жизни не работает.
– Лучше лыжный полоз, – почесал в затылке Антонов.
– Он не катится, – возразил Поликарпов.
– А эта сборка тоже не покатится, если с полной загрузкой. Колёса осядут, раздадутся и сцепятся боковыми поверхностями. А резина по резине схватится намертво.
Дальше мы эту тему не продолжали – и без того понятно – не вытанцовывается.
– Так, Трофимыч! Чего там у вас в будущем для этого придумали?
– Ничего не придумали, – встряла Мусенька. – Посадочные полосы строили из сборных металлических конструкций вроде сцепленных кромками профилированных листов, а не гусеничные самолёты. Хотя моду задавали не там, где половина территории на вечной мерзлоте – в тёплых-то краях другие проблемы.
– И что? – изумился Николай Николаевич. – Они и в своих тёплых краях собирали из металла взлётно-посадочные полосы?
– Ну да, – кивнул я. – Уже сейчас собирают.
– Кончайте отвлекаться, мальчики, – топнула ногой Мусенька. – Взлётно-посадочные качества всю жизнь мешают лётным. Кончайте скорбеть – рисуйте гусеницу.
Точно так же, как в Горьком цеха загружены производством истребителей, на Саратовском заводе все заняты постройкой транспортных машин – Ан-226 и По-4 – «Овин» и «Сарай». У них близкая вместимость и грузоподъёмность, но первый быстрый, а второй – медленный. Бесфюзеляжный вариант «Сарая» берёт под крыло один из лёгких танков Т-40 или Т-60. Или броневичок – главное, чтобы масса была не больше шести с половиной тонн. Работы по темам Александра Яковлева здесь полностью прекращены.
В Казани делают фронтовые бомбардировщики Су-2, высотные двухмоторные истребители Пе-3, Ли-2 в исполнении бомбардировщика и стратегические опять же бомбардировщики Пе-8. Сюда же передана документация на снова бомбардировщик – ночной НБ, которому уже присвоен индекс По-8. Вот хожу я вокруг этих двух больших машин и занимаюсь сравнениями.
Бомб они везут поровну с одной и той же скоростью на одно и то же расстояние. Но петляковская машина цельнометаллическая четырёхмоторная имеет вдвое больший размах крыла и в полтора раза длиннее, чем деревянный двухмоторник Поликарпова. Разница только в высотности – Пе-8 может вскарабкаться на девять километров, а По-8 – только на шесть с капелькой. То есть восьмидесятивосьмимиллиметровые немецкие зенитки добивают в обоих случаях, хотя радиус поражения по горизонтали, конечно, для По-8 больше.
На случай нападения истребителей Пе-8 защищён значительно лучше – у него пять огневых точек, секторы обстрела которых частично перекрываются. У НБ их всего три. Хотя истребитель, вооружённый пушкой, завалит и ту машину, и другую, если пилот на нём не полный идиот.
Да, я ищу повода для того, чтобы обосновать снятие с производства красы и гордости нашей авиации дальнего действия. Ещё мне нужно, чтобы к началу сорок пятого года отправились в утиль и те машины, что уже в строю. И нужно это потому, что, насколько я помню, именно в это время Пе-8 догонит усталость металла – стали, из которой сделаны лонжероны. Будут жертвы.
Говорить ли правду относительно технической картины – не знаю. А вдруг лётчики забоятся летать на этих вполне пока годных, хотя и весьма сложных машинах? Вот и маюсь в нерешительности. Тем более что автор этой разработки погиб прошедшей зимой – разбился при авиационной аварии – неудобно как-то хоронить его детище.
Топтание в сборочном цехе незнакомого меня, конечно, не осталось незамеченным – очень уж юный вид я имею для того, чтобы носить столь увесистые погоны. Да, теперь младшим из старших офицеров стал не капитан, а майор – то есть Сталин меня правильно понял и сделал всё вовремя.
Тут и подошел ко мне полковник авиации, без церемоний протянул руку и представился:
– Мясищев.
– Субботин, – ответил я.
– О вас ползут самые невероятные слухи.
– Правильные слухи обо мне ползут, – кивнул я в задумчивости. – Я из будущего, из две тысячи десятого года. Не важно, верите вы или нет, но не забудьте забежать в первый отдел и дать подписку о неразглашении.
– В первый?
– Простите – к особистам. Немного путаюсь в терминологиях разных эпох. А в сорок пятом у некоторых из Пе-8 начнут отваливаться крылья. Усталость металла, из которого сделаны лонжероны. Просто и не знаю, как с этим быть.
– Усталость? Что это за напасть такая?
– Встретитесь с ней, и не раз. И хоть тресните меня, представления не имею, как выявлять опасные в этом отношении материалы. Кстати, вас ознакомили с работами, что ведёт в Воронеже Архип Михайлович Люлька?
– Нет. А вам уже исполнилось сто лет?
– Пока только девяносто четыре. Простите, забыл ваше имя-отчество.
– А я его и не называл.
– Из будущего забыл. Тело молодое, а память подводит.
– Владимир Михайлович.
– Шурик. Простите мне мою рассеянность, но очень рекомендую наведаться в Воронеж, а потом, когда вернётесь, поделиться мыслями об увиденном с товарищем Сталиным, потому что я сам в реактивной авиации почти ничего не смыслю.
– Я тоже.
– У вас всё ещё впереди. Эх, мне бы ваши годы! Советую оседлать реактивную тематику и… да, Павлу Осиповичу тоже пора входить в эту струю. Словом, будете в Воронеже, кланяйтесь от меня Москалёву – он сейчас больше всех знает про то, как запрячь ТРД. Хотя снова я тормознул – сам же туда лечу. Ой, а на моём самолёте место есть только в бомбоотсеке. Простите, не могу пригласить вас в попутчики.
– Здравствуйте, – к нам подошла моя ненаглядная. – Ты представишь меня товарищу полковнику?
– Мусь! Это же сам Мясищев! Помнишь, который построил первый межконтинентальный сверхзвуковой бомбардировщик?
– Ты совсем мозги потерял, старый хрыч! – накинулась на меня моя радость. – Вот что ты несёшь! До этого ещё, как минимум, лет двадцать, а ты тут вовсю авансы раздаёшь!
– Простите его, пожалуйста, товарищ полковник, – повернулась она к нашему собеседнику. – Ему товарищ Сталин недавно разрешил самому выбирать, кого посвящать в тайну, а он, дубина, от этого вообще берега потерял – лупит, как пыльным мешком из-за угла.
– Пойду-ка я, действительно, дам подписку, – улыбнулся Мясищев.
– Тема «Шум», – подсказала Мусенька.
Глава 59. В ссылочку
Не стану много рассказывать о положении дел в Воронеже – тут производят штурмовики Ил-2 и москитные истребители. Выяснилось, что и москитные штурмовики тоже понемногу делают – их используют для работы по точечным целям. Вообще-то Ар-2 неплохо справляются с этой задачей, но и малышам дело находится. Их стали пускать на «доработку» позиций, обработанных Илами, или охотиться на грузовики в прифронтовой полосе.
Ещё я видел тут товарища Бартини, прохаживающегося среди составленных на краю лётного поля Ер-2. В бюро у Архипа Михайловича Люльки очередной период уныния – двигатель массой полтонны выдал тягу восемьсот килограммов, после чего взорвался. Никто не пострадал, потому что персонал находился за бронированной стенкой. Судя по кинокадрам, факел прорвался в обратную сторону – что-то с управляемостью горения. И ещё поговаривают, что нужно возвращаться к центробежным компрессорам.
Словом, составив отчёт, я передал по одному экземпляру Жигареву и Сталину, а сам засобирался в Горький. Мусенька хочет повидаться с мамой и сёстрами – значит, пора отправляться в колхоз «Луч».
А вот и не вышло ничего из этой затеи – меня привезли в Кремль, где в кабинете товарища Сталина собрались, кроме Хозяина, Шахурин и Жигарев. Признаться, я не помню, кто был главкомом ВВС в это время, но точно не Павел Фёдорович. А тут налицо явное отклонение от прошлой реальности.
– Товарищ Субботин. Оценивая результаты вашей деятельности, мы пришли к выводу, что вы явно недолюбливаете Яковлева и Туполева. Не скажете, почему? – поинтересовался Шахурин.
– Сложный вопрос – с одной стороны, в той жизни, как и в этой, они были людьми заслуженными и авторитетными. Их мнение имело значительный вес. Но события, происходившие в нашей авиации накануне войны и в начальный её период, словно были срежиссированы опытным кукловодом – постоянно принимались решения, ухудшающие ситуацию.
Впрочем, давайте не станем беспокоить тени несбывшегося – самые негативные моменты в этот раз удалось объехать. – Конечно, я попытался замять тему.
– Таким образом, напрашивается вывод о том, что вы вели заранее продуманную политику и что достигнутые результаты вас устраивают, – кивнул Иосиф Виссарионович. – Собственно, это следует из вашего отчёта, который можно вкратце пересказать в трёх словах.
– В Багдаде всё спокойно, – кивнул я. – Из разработок и усовершенствований, которые, естественно, ведут все коллективы разработчиков летательных аппаратов, на ближайшую перспективу интересен только Ил-1 – Сергей Ильюшин пытается превратить штурмовик в бронированный истребитель. Совершенствует аэродинамику и вытрясает из Микулина более мощный двигатель. Остальные же боевые машины у нас уже есть, и до конца войны нам не потребуется проводить их серьёзных изменений, напрягая промышленнос