– Никого я распускать не собираюсь. И вообще рассуждать на подобные темы до окончательной победы над врагом не буду. Нам сейчас единство требуется, а не дискуссия на отвлечённые темы. А эти устройства – всего лишь способ с пользой употребить моторы для скоростных мотоциклов, попавшие к нам по ленд-лизу. Они, кстати, не слишком долго протянут, потому что высокооборотные.
– Ладно, – кивнул Сталин. – Артиллеристы и без нас разберутся с очередной вашей выходкой. Едемте – впереди у нас важная встреча.
Глава 62. Про уран, плутоний и реактивную авиацию
Мы в Кремле. В знакомой комнате, где проводят совещания. В торце длинного стола сидит стенографистка Наденька со своим неизменным блокнотом, вдоль длинной стороны передо мной пятеро незнакомцев. Одни в штатском, другие в форме, есть даже флотский капитан-лейтенант. Никто никого никому не представил – то есть снова повышенная секретность.
– Товарищ Шурик сейчас расскажет нам всё, что знает о ядерном оружии, – задает направление разговора Сталин и предоставляет мне слово.
– Я не физик-ядерщик, поэтому знаю немного. Буду рассказывать примерно так, как отвечают в школе на уроке. – Смотрю на своих визави и никого не узнаю. Хотя молодого Сахарова или Курчатова без бороды просто не могу себе представить. – Итак, существует изотоп урана с атомной массой двести тридцать пять. Он спонтанно делится на два осколка близких масс и то ли два, то ли три нейтрона. При этом выделяется энергия, которую можно рассчитать по формуле «е» равно «эм», умноженное на «це» в квадрате, где «эм» – разница в сумме масс продуктов распада и материнского ядра.
– Это отвечают на уроке в школе? – приподнимает бровь «морячок».
Пожимаю плечами и продолжаю:
– Этот изотоп точно так же делится, если в него попадает нейтрон. Чем этот нейтрон медленней, тем охотней происходит деление. В результате снова рождаются осколки деления и несколько новеньких нейтронов. Если атомов урана двести тридцать пятого вокруг много, то нейтроны попадают в них чаще. То есть начиная с некоторой критической массы, собранной в одном месте, реакция деления ядер становится самоподдерживающейся. Называется она цепной реакцией и приводит к сильному разогреву делящегося вещества. В принципе этот процесс может привести к взрыву. Так называемому ядерному взрыву. Вот, в принципе, и всё.
– А кроме урана двести тридцать пятого, какие ещё вещества обладают таким свойством? – спрашивает меня сидящий посередине штатский.
– Плутоний двести тридцать девятый. Его даже называют оружейным плутонием. У него критическая масса меньше. Но он в природе не встречается – его нарабатывают в ядерных реакторах.
– Каким образом?
– Не знаю.
– А как устроена ядерная бомба?
– Известно два основных типа. В первом варианте несколько частей докритической массы сдвигают друг с другом, чтобы образовалась эта самая критическая масса, а во втором – сферическую деталь из делящегося материала сжимают взрывом. Во всех случаях в центре располагается источник нейтронов.
– Как устроен источник нейтронов?
– Не знаю.
– Каким образом из природного урана извлекают изотоп с массой двести тридцать пять?
– В точности не знаю, но слышал о каких-то центрифугах.
– Припомните, пожалуйста, все слова, какие слышали в связи с переработкой урана.
– Жёлтый кег, урановая смолка, гексафторид урана.
– Как устроен ядерный реактор?
– Это большой бак с теплоносителем – водой или жидким натрием, в который опущены трубки с топливом – ураном, обогащённым до каких-то концентраций. Степени обогащения разные – свои для каждой конструкции. Теплоноситель первого контура обычно радиоактивен, поэтому тепло от него отдают через теплообменники во второй контур, а уже образовавшийся пар пропускают через турбины.
Потом был долгий мучительный процесс, в продолжении которого я непрерывно сознавался в своём полном неведении. Единственное, о чём предупредил – что взорвать ядерную бомбу не так-то просто, потому что она норовит разогреться и разлететься ещё до того, как цепная реакция наберёт существенную силу.
– Кстати, – добавил я в заключение, когда был окончательно вымотан. – Если мы запустим хоть какой-то реактор, а потом взорвем его на Новой Земле так, чтобы скалы вздрогнули, ну, примерно два-три парохода тротила, то америкосы могут подумать, будто мы провели испытание настоящего ядерного боеприпаса, потому что засекут сейсмическую волну, а потом обнаружат в воздухе цезий и стронций – они в значительных количествах образуются при делении ядер.
– На Новой Земле? – переспросил Сталин.
– Ну да, там будет один из полигонов. И ещё в Семипалатинске.
Незнакомцы ушли, а меня Иосиф Виссарионович усадил за писанину:
– Составьте техническое задание на разработку дизельного двигателя для ваших квадроциклов и этих маломерных тракторов. Заодно обрисуйте общий замысел нового класса задуманных технических средств – пусть выглядят они несерьёзно, зато легко транспортируются по воздуху. А это сейчас становится важно.
– Как я понимаю, затевается серьёзная операция с применением войск, доставляемых по воздуху к месту боевых действий? – полюбопытствовал я.
– Первая фаза этой операции уже началась. Наши части концентрируются в месте решительного наступления, а противник начинает подтягивать туда же резервы. По этим резервам и наносятся авиаудары. А потом команда на наступление просто не отдаётся. Войска начинают перемещаться к новому месту, где готовится ещё более решительное наступление. И снова немцы готовятся к противодействию – по их колоннам и работают бомбардировщики.
У нас потерь практически нет, зато фашисты терпят заметный урон. Одна беда – генштабисты проклинают меня за бесконечные изменения планов. Но я это как-нибудь переживу, – Иосиф Виссарионович коварно ухмыльнулся – да уж, настроение у него явно на подъёме.
– А когда начнётся вторая фаза?
– И сам не знаю. Это вообще не от меня зависит. Нужно дождаться момента, когда сложатся наиболее благоприятные условия.
– То есть это пока тайна ото всех, – констатировал я.
– Ото всех, – кивнул Сталин. – Хитрость с неначинающимися наступлениями фашисты уже разгадали. Мне кажется, даже раньше, чем это поняли наши военачальники. Думаю, что одно из наступлений нам всё-таки придётся начать. Приняв во внимание затраченные на его подготовку силы и средства. Не отвлекайтесь, Александр Трофимович, займитесь подготовкой задания.
Обстановка на улицах Москвы не выглядит нервной – обычные люди идут по своим делам. Военные патрули встречаются время от времени, да репродукторов на столбах стало больше. Еда в витринах магазинов имеется, правда, ассортимент стал скромнее, но даже конфеты продают. Вина грузинские и крымские, мясо – в основном баранина. А баранина означает подготовку к зимнему наступлению, если я ничего не путаю. То есть овец забивают для заготовки овчины на полушубки.
И ещё на улицах много девушек в джинсах, которые называют брюками алмазниц. Они считаются исключительно женской одеждой, причем самой изысканной в этом сезоне. И правда – повсюду чувствуется индивидуальный пошив – государственная промышленность, даже самая лёгкая, так быстро не реагирует.
Я захожу в Главное управление ВВС и направляюсь в сторону кабинета командующего. Если его нет на месте – загляну в управление заказа самолётов и в лётную подготовку. То, что меня перестали посылать на инспекции, ещё не значит, что мне не интересно, как идут дела в нашей авиапромышленности. Хотя знакомствами я здесь обрасти не успел, но, наверное, совсем уж далеко меня с моими вопросами не пошлют. А то знаю только, что на части истребителей По-3 надписи делают по-английски. То есть эти машины идут за границу.
– Трофимыч! Сто лет тебя не видел! А ну, заходи ко мне, – Валерий Павлович Чкалов тащит меня за руку прямиком… в кабинет командующего. Вот кого назначили главкомом вместо Жигарева!
– Так, Палыч! Я же вполне официально твой порученец. Позови и я приду.
– Да полно тебе. Ты же обычно под рукой у товарища Сталина.
– Вроде разобрался со всем. Правда теперь, кажется, отлучён от дел, связанных с авиацией. Хотя сам напросился – сказал, что сделал всё, что смог. Вот даже по новой технике не в курсе – кто, где, что разрабатывает?!
– Да ладно тебе прибедняться! У Москалёва в Воронеже разбили два реактивных москита. Александр Сергеевич сказал, что грохнет ещё один, а потом будет ставить на машину треугольное крыло.
– А испытатели? – не понял я.
– Катапультировались. Аварии были предусмотрены планом полёта, так что всё прошло штатно.
– Не понял! Самолёт-то что? Не приняли?
– Приняли, но поставили автоматику, которая при семистах пятидесяти в час перекрывает заслонку и не отпускает, пока скорость не снизится до семисот сорока.
– Тогда зачем машины бьют?
– Исследуют режимы – а ты как думал? Если критическая скорость достигнута в пикировании, когда остановкой двигателя её не погасить, так что? Сразу покидать самолёт?
– А в войсках реактивный уже опробовали?
– Выпускали один поохотиться в районе Пскова. Его специально наводили на «рамы» – так он их все посбивал. Сам знаешь, какая трудная это цель. Но за счёт высоких скоростных качеств новинки их пощёлкали, как семечки.
– Демьяныч работал?
– Он самый.
– Может, и я на что сгожусь?
– Тебе дорожка на фронт заказана – меня об этом строго-настрого предупредили. И испытывать новые самолёты запрещено.
– Реактивные с приводом на компрессор от поршневого мотора в отдельном конструктиве собирали?
– Да. Получилось громоздко. А что, в вашем варианте истории делали так?
– Не помню ничего подобного, Валерий Павлович. У нас даже на небольшом истребителе особого толку от подобной сборки не получилось, хотя ставили её не на москит, а на машину массой под три тонны.
– И горючего эти реактивные жрут просто жутко сколько! – вздохнул Чкалов.