Выйдя из кабинета командующего, я почувствовал себя озадаченно – октябрь сорок второго, а опыт боевого применения реактивного истребителя уже появился. Штаны бы не порвать от таких широких шагов!
Глава 63. Так что же творится на фронтах?
Странные дела творятся – судя по сообщениям радио и газет, на наших фронтах не происходит ничего существенного. Даже про бои местного значения не упоминают. Зато о сражениях в Югославии и Румынии повествуют красочно и многословно. Фашисты продолжают там наступать, но в сводках постоянно мелькают одни и те же географические названия – населённые пункты переходят из рук в руки с завидным постоянством. Вообще-то местность в тех краях гористая, сложная для ведения наступательных действий.
– Думаю, немцы рвутся к Варне, – заключает Мусенька, прочитав очередную сводку. – Ходили слухи, что через неё американцы поставляли Гитлеру ближневосточную нефть.
– А я читал, что Германия гнала бензин из угля.
– Раз читал, значит, гнала, – кивает моя славная. – Но, наверно, дело в мощностях заводов – они ведь не в одночасье строятся. Судя по всему как раз сейчас бензиновый голод, в результате потери источников нефти в Румынии и отсечения поставок через Болгарию, достиг своего максимума.
– Хм! А не этот ли момент является самым подходящим для решительного наступления? – свой разговор с товарищем Сталиным я супруге пересказал, поэтому она прекрасно меня поняла.
– Октябрь на дворе. Дожди, дороги развезло. Разве что на юге сейчас более-менее сухо. Но там противника и нет, – разводит она руками.
Мы сидим в нашем доме под Горьким у тёплого бока протопленной печки и лепим пельмени, поджидая с работы маму и старшую из Муськиных сестёр. Младшая уже вернулась из школы и послушно делает уроки.
– Дороги развезло, – бурчу я себе под нос. – Грязи по уши. Но ведь танки грязи не боятся.
– Не боятся, – подтверждает моя замечательная. – Особенно, если к месту применения их доставляют по воздуху.
В этот момент мой взгляд упёрся в неровность на боку печки и остановился.
– Ты этот сочень сам будешь защипывать, – буркнула Муська. – Ну, чего замер? Дошло до тебя?
Кусочек теста под моей скалкой достиг толщины папиросной бумаги – настолько обожгла меня догадка.
– Только ты никому не рассказывай, – подзудела супруга. – А сочень давай сюда, я сложу его вчетверо.
Наши предположения, те самые, которые мы даже не озвучили, настолько они были… захватывающими, начали сбываться уже на следующий день. И в совершенно неожиданном развороте. Сводка Совинформбюро принесла известие об освобождении восьми населённых пунктов. Названия эти нам ничего не говорили, кроме разве воспоминания, что в одном из них я когда-то делал пересадку с поезда на поезд. Потом мы долго ползали по карте, отыскивая эти малопримечательные на первый взгляд пункты. Отыскали три – это оказались узловые станции. Затем уже дело пошло веселей, и вскоре мы в атласе нашли все – тоже узловые станции. Располагались они в глубине вражеской территории. Пересечение движения по ним отрезало от железнодорожного сообщения достаточно обширный район на стыке Украины и Белоруссии и ставило под угрозу выступ, занятый противником, нависающим над Киевом с севера. Это как раз в то время, когда грунтовые дороги превратились в сплошную грязь, а шоссе… над шоссе, надеюсь, господствует наша авиация. И днём, и ночью.
Нет, я не стратег, но нетрудно представить себе, что у немцев началось интенсивное перемещение войск – высаженные в тыл десанты необходимо уничтожить. В такой ситуации очень многое зависит от действий командиров, начиная от уровня взвода, заканчивая дивизией. А в выучке сухопутных войск я понимаю немного. С другой стороны, год и три с половиной месяца войны – довольно серьёзная школа. Думаю, наши штабы разбираются в подобных вопросах и знают, что делают.
Так и сидели мы в колхозе «Луч», что под Горьким, и напряжённо вслушивались в сообщения, читаемые Левитаном. Доклад о взятии Сум на этом фоне выглядел логичным. Потом грустным голосом горячо любимый нами диктор сообщил, что Красная Армия после упорных боёв оставила те самые узловые станции – видимо, десантники ушли в леса. И был зачитан длинный список награждённых летчиков-бомбардировщиков. Каждый десятый – посмертно.
Мы, разумеется, пытались читать между строк, дополняя услышанное собственными предположениями – получалось, что операция, в целом, прошла неудачно, но противника покрошили сильно. И в это время ни с того, ни с сего южнее Киева оказалась в котле огромная группировка германских войск – мы окончательно запутались. Но в целом, изменения показались правильными – наши заставили фашистов обороняться. И тут, как обухом по голове – Псков и Вильнюс снова наши, да ещё и уличные бои в Кенигсберге.
По всему выходило, что ударами с нескольких направлений Красная Армия нащупала слабые места и сумела развить успех там, где не ждали. К этому моменту уже пришла зима, выпал снег и заметно подморозило. Но изменения обстановки продолжались – то и дело освобождались населённые пункты, зачитывались списки награждённых – я полностью перестал понимать логику происходящего. И, хотя цифры потерь не назывались, было понятно, что в этой мешанине они исчисляются на тысячи человек.
Что мы делали? Имею в виду с Мусенькой. Ничего особенного. Улучшали свою физическую форму, приводили в порядок дом и хозяйство, я участвовал в разного рода колхозных работах, когда требовалась малая механизация – два маленьких четырёхколёсных трактора, отжатых мною ещё в период их конструирования, исправно служили. Начиная с разгребания наносов снега и вывоза навоза на поля, заканчивая перевозкой телег с молочными бидонами или волочением брёвен для построек. Потихоньку обучил деревенских ребятишек этим премудростям и выкатил в адрес завода несколько портянок замечаний и предложений. Да, неуклюжие маломощные недотягачи продолжали собирать всё там же, на авиазаводе, потому что это требовалось армии.
Провели ревизию своего двухместного самолёта и опробовали его – ни капельки он не сгнил.
И никуда мы не рыпались – Сталин, как я понял, решил нас на какое-то время изолировать, а ему всё-таки виднее.
Так и шло время. Наступил новый тысяча девятьсот сорок третий год. В прошлой нашей жизни фрицы в это время сидели под Сталинградом. Неуютно сидели, но намного восточней, чем сейчас. А в этой реальности они не смогли дойти даже до Донбасса. И Днепрогэс нам взрывать не пришлось. К тому же я даже представить себе не мог, где окажутся фашисты весной, потому что очень уж непонятно выглядят происходящие на фронтах события – мы даже линию фронта на карте не можем толком отметить.
Заехал за нами тот самый младший лейтенант госбезопасности, с которым я поссорился ещё в Румынии. Отвёз на машине на аэродром, откуда мы и вылетели в Москву на Ли-2. И происходило это во второй половине февраля – самые сильные морозы уже оттрещали, но теплом пока и не пахло. Особенно пробирало по утрам – днём-то выглядывало солнышко, делая мир вокруг ярким и привлекательным.
Генерала этого я в лицо не знал, а представился он Павлом Анатольевичем. Встретились мы в его кабинете в здании на Лубянской площади, рядом с которым пока нет ни памятника Дзержинскому, ни магазина «Детский мир». Судя по тому, как Мусенька напряглась, уж она-то догадалась, кто это такой. Но говорить об этом сейчас было совсем не с руки.
– Нам нужно больше информации по персоналиям, участвующим в ядерном проекте американцев, – сказал он, едва завершилась процедура приветствий и представления. – А для этого мне рекомендовали поделиться с вами сведениями о том, что нами сделано и что удалось выяснить.
Проще всего оказалось с товарищем Бором. Письмо короля Норвегии оказало на этого датчанина самое убедительное воздействие, и он с удовольствием покинул оккупированную нацистами Данию, чтобы продолжить свои работы в нашей стране. Немного сложнее обстоят дела с товарищем Ферми. Один из его учеников по нашей просьбе связался с ним, но тот отказался бросить начатое дело, пока не получит окончательного результата… – Вопросительный взгляд в наши стороны и толчок Мусенькиного локотка мне под рёбра.
– Физики, они такие, – кивнул я с умным видом. – Нельзя их сдёргивать, когда идут исследования. А то и сами не заметят, как заведут всех за угол из-за какой-нибудь оплошности со знаком в формуле или неправильно прочитанной закорючки. Если этот самый ученик сотрудничает и с нами, и с Ферми, то всю нужную информацию мы обязательно получим.
– Да, – кивнул Павел Анатольевич. – Более того, товарищ Ферми действительно добился нужного результата и уже выехал в нашу страну вместе со своим учеником, тоже весьма обещающим физиком. Но возникли некоторые затруднения с господином Фейнманом. Несмотря на то, что удалось разыскать его дальних родственников, живущих в нашей стране, которые с удовольствием с ним встретились и самым радушным образом пригласили переехать к ним, положительного ответа получить не удалось. Хотелось бы побольше узнать об этом человеке. Кстати, сейчас он ещё студент Принстона.
Разумеется, я посмотрел на Мусеньку – это она у нас ужасно любит читать книжки.
– Знаете, из прочитанного у меня сложилось впечатление о нём, кстати, как его имя?
– Ричард.
– Так вот, он кажется мне человеком наблюдательным, весёлым, решительным и надёжным. Мастером непредсказуемой выходки и рискованной шутки. Помню, как он вскрывал сейфы своих коллег, чтобы взять оттуда нужные ему для работы материалы. То есть – его невозможно запугать, но на правильную аргументацию и отреагирует правильно. А как в Америке идёт разработка ядерной бомбы?
– Трудно сказать, – улыбнулся Павел Анатольевич. – Слов «Манхэттенский проект» пока нигде не произносят, но работы с ураном уже ведутся. Именно с двести тридцать пятым. Попытайтесь вспомнить хотя бы ещё что-то, связанное с этой тематикой.
– Лос-Аламос, – шлёпнул я себя по лбу.