Ну и еще одно душу грело: прямо из-под носа французского двора увел Пётр знаменитого архитектора Леблона – «прямую диковину», как сам его называл. Первого генерал-архитектора Петербурга. Честно сказать, казне Леблон о-очень дорого обошелся, но для того чтобы французам нос утереть – не жалко. И не одного Леблона сманил! На пять лет завербовал лучших художников, ремесленников, ювелиров – больше тысячи человек! Хвастал Екатерине, что к возвращению в Петербург прибудут еще и швеи-модистки, дабы одевать российских красавиц по европейской моде. Ты – первой будешь, – обещал.
Ну и в Голландии набор мастеров продолжил: корабелы, печатники, граверы, художники, врачи, механики, ученые. Россия большая, места всем хватит, а работы – хоть отбавляй.
Стали собираться в дорогу. Шона, понятно, с Екатериной. Брюталч, чтоб за сестрой присматривать, тоже решил с ними отправиться. В сундуке с книгами. Пётр их множество накупил! Доверить это сокровище никому не мог, кроме своего верного денщика – арапа Авраама. Пётр его Ибрагимом крестил. Геройский был арап! За Петром как нитка за иголкой тянулся. Вместе Полтаву прошли, вместе турок в Прутском походе гнали. У Ибрагима до сундуков с книгами и муха бы не дотронулась, а Брюталчу именно это и надо – путь неблизкий. Лучше его проделать в тишине, покое и безопасности.
Остальные колонисты тоже вполне удачно разместились: кто в ящиках со скульптурами, кто в чемоданах с одеждой, кто в корзинах с провизией.
Короче, когда в Петербург прибыли, Мимир едва успевал головой вертеть и языком от восторга прицокивать: никак не ожидал такого количества друзей и родственников.
– Я, конечно, в точности не знал, сколько вас прибыло. – Котриатор улыбается. – По мне, чем больше, тем лучше. В Амстердаме ваш пригляд все время чувствовал: то картину купи, то книгу редкую, этого мастера позови, того художника не обойди. Спасибо. Сам я в искусстве не силен, ни времени, ни знаний на это не хватало, мне кроме морских пейзажей с кораблями другого не надо, а тут, глянь, даже кой-чего понимать стал!
Европейцы, наблюдая за Петровыми приобретениями, рты пооткрывали: не может быть, чтобы так невероятно развился художественный вкус русского царя! Неужели этот варвар надеется приобщить к красоте немытую Россию?
Снобы, что с них взять.
Шона, слушая котриатора, снова не верила своим ушам: все колонисты считали, и в Летописях это особо отмечалось, что обретение Россией сокровищ и приобщение государства и народа к мировой культуре исключительно заслуга эльфов и кэльфов. А оказывается, все они просто выполняли план Петра?
– Да ладно тебе, – машет рукой котриатор, – сочтемся славою! Хороший у нас тандем сложился, верно?
Шона пристыженно кивает.
– Ну, скажешь, наконец, чего тебя в ночи по дворцу носит? Чего ваши с шедевральными туда-сюда шныркают? Потеряли кого?
– Внучок пропал, – грустно сообщает Шона. – Мимир. А на него вся наша надежда. Он Красный кот, понимаете? Мы его рождения сто лет ждали!
– В честь моего Васьки нарекли? Грамотно. Внучок, говоришь? – Пётр раздумчиво хмыкает. – Где ж таких ладных бабусек берут? Шишенька… Все у вас не как у людей, иные, одно слово.
– Не видели, значит. Не знаете…
– Не видел, врать не буду. Но знаю.
– Правда? – Шона подскакивает, уже готовясь бежать. – Где он? – И немедленно в голове возникает четкая, как цветная фотография, картина: замурзанная кандейка, несколько клеток с кошками, и Мимир, сладко спящий в одной из них на какой-то пушистой подстилке.
– Кому ж знать, коли не мне? – продолжает Пётр, отследив, что она все увидела. – Кто тут вечный хозяин?
И правда – вечный. Покидал дворец, только когда в эвакуацию увозили. А так – все время на месте. На посту.
Эрмитажные сокровища покидали стены дворца всего трижды.
Первый раз в сентябре 1812-го, Наполеон тогда вступил в Москву, и кабинет министров решил «все те вещи и дела, в употреблении коих здесь нет необходимой надобности» укрыть в районе Петрозаводска в Олонецкой губернии. Секретная экспедиция должна была проследовать по Мариинскому водному пути в Белозерск и в Крохино. Ответственными за сохранность ящиков с ценностями назначили реставратора Андрея Митрохина, камердинера Андреева и лакея Трифонова, чтобы они, следуя «водяным трактом при картинах и прочих редких вещах Эрмитажа» и «имея тщательное за оными наблюдение, сохранили препорученную им кладь от всякого повреждения». В Крохинском посаде спешно строились склады для эрмитажных сокровищ, но воспользоваться ими не пришлось. Зима выдалась лютой и быстрой, уже в ноябре остановив караван с коллекциями в Вытегре, в пятнадцати километрах от Онежского озера. Там под охраной он и простоял, спеленатый льдами, до самого мая.
Вторая эвакуация случилась в девятьсот семнадцатом: по распоряжению Временного правительства музейные ценности упаковали в три эшелона для отправки в Москву. Два эшелона ушло, третьему помешал Октябрьский переворот.
Удивительно, но история второй эвакуации полностью повторилась в сорок первом: тоже собрали три эшелона, два успели отправить на Урал, третий остался – блокада. Двадцать два бронированных вагона первого эшелона, двадцать три – второго. Около полутора миллионов экспонатов прибыли в Свердловск.
Конечно, места в картинной галерее, единственном мало-мальски пригодном помещении, для прибывших коллекций не хватило. Часть экспонатов, в основном дворцовую утварь и личные вещи императорских семей, решено было разместить в доме Ипатьева, том самом, где расстреляли последних хозяев этих вещей – царскую семью.
В страшные фимбульветерные зимы сотрудники Эрмитажа, оставшиеся во дворце, многократно наблюдали, как вдруг ни с того ни с сего одна за другой начинали распахиваться двери анфилады Малахитового зала, ведущие в опустевшие личные покои Николая Второго. Император удивленно шествовал по дворцу, озирая пустые стены, подходил к окну, всматривался в стоящую у берега «Полярную звезду» и растворялся в тусклом свете, единственным источником которого и служила его личная яхта.
Красный кот
Шона все рассматривает кандейку: никогда в ней не была. Зачем? Стены листовым железом обшиты, кэльфы хоть и не совсем эльфы, но металла боятся по-эльфийски. Может, и глупый тот страх, но от генов куда денешься?
– Как же он там оказался? Все вместе в Тронном зале сидели, потом хватились – Мимира нет. В Египетский сбежал на Мут-Сохмет поглядеть. Маленький еще, глупый, опасности не чувствует. А она его, судя по всему, заворожила – к полу прилип. Конечно, выручать кинулись. И времени-то прошло чуть, а он уже и оттуда исчез. По всему дворцу ищем, всех на ноги подняли. Комната какая-то странная, клетка… Как его угораздило?
– Как-как. У себя спросить не хочешь? Как Васька мой в Россию приехал? Как ты сама тут оказалась? Любопытство! Это и у эльфов природное, иначе вы б таких успехов не достигли, а у кэльфов – подавно! Есть зверь любопытнее кошки? Нету! За это и люблю. Сам такой. Ваську жалко: как из любопытства в Россию подался, так от него же и погиб. Кой черт его тогда в Готторпский глобус понёс? Чего он там не видал? Я когда из Голландии вернулся, вместе с тобой, между прочим, шишенька, – котриатор ехидно хмыкнул, – глобус уже на Царицыном лугу стоял. Привезли-то его без меня, я как раз по Европам колесил. Конечно, сразу по приезду к глобусу кинулся. И знаешь, кого первого там увидал? Ваську! Гляжу: застыл мой кошак, на звезды пялится, усами шевелит. Часами мог сидеть любоваться! Выгонять приходилось, когда гости важные внутрь просились.
Знаменитый Готторпский глобус, Шона знала, создавался при непосредственном участии эльфов. Готторпский герцог Фридрих Третий предполагал сначала, что это будет огромная модель земного шара, а уж эльфы внушили сделать внутри планетарий. И подсказали – как. Все тринадцать лет, пока глобус строили, эльфы находились рядом, работали, так сказать, вахтовым методом: одни уезжают, другие заступают. А уж когда это чудо открыли, народная эльфийская тропа к нему не зарастала – все перебывали! Конечно, Альвис туда Эльчит возил. Ну а она про это сыну рассказала. Мимир страшно хотел глобус увидать, все отцу про него канючил, но тут Пётр приехал, и путешествие в Россию стало для Мимира главнее. Однако про глобус и детскую мечту не забыл. Все двадцать своих российских лет, как только случай представлялся, уговаривал эльфов способствовать перемещению глобуса в Россию: «для просвещения народных масс». И ведь уговорил!
В семьсот тринадцатом году епископ-администратор Готторпского герцогства Кристиан Август подписал ордер о передаче глобуса в Петербург в качестве дипломатического подарка. Подписать-то подписал, а отдавать не торопился: то разобрать не могут, то не все насмотрелись, пусть еще пару месяцев постоит, то с транспортировкой проблемы. Тут уже семнадцатый год, визит Петра наметился, герцогству вроде как неловко стало: подарили, а не отдаем. Пришлось расстаться.
Понятно, Мимир первым глобус встретил, первым стал его изучать.
– Неужто за тридцать лет, что глобус в Петербурге стоял, Васька им не налюбовался? – сокрушается Пётр. – Декабрь, пять утра, мороз, темень глаз коли, а его в глобус понесло. И на Сохметку не скинешь, ею тут тогда и не пахло.
– Он нас всех туда водил, о звездах рассказывал, – шмыгает носом Шона. – Он же все книги по астрономии и звездознанию из вашей библиотеки изучил. Знаете, как переживал, когда трактата «Космотеорос» в типографии завис…
Мировое устройство интересовало Петра очень. В то время, когда Готторпский глобус на перекладных ехал в Россию, котриатор, убежденный сторонник теории Коперника, купил в Париже движущуюся модель его системы. Эльфы немедленно подсунули ему еще и трактат голландца Гюйгенса «Космотеорос – книга мирозрения, или Мнение о небесно-земных глобусах и их украшениях», в котором не просто излагалась, а и развивалась теория Коперника. Пётр тут же отправил книгу в Россию со строгим указанием немедленно перевести и издать громадным по тем временам тиражом – 1200 экземпляров. Перевести-то перевели, а вот с изданием вышел конфуз. Директор Петербургской типографии Аврамов, не отличавшийся ни котриаторской широтой взглядов, ни образованностью, изучив книгу, ужаснулся ереси, в ней содержащейся. Совсем уж зарубить издание трактата не рискнул – дыбы боялся, но схитрил: вместо массового тиража ограничился тридцатью экземплярами