V
Угис снабдил Липста не только деньгами, но и надеждами.
В какой именно момент Липст обрел надежды, сказать трудно. Деньги он получил на следующее утро.
— Условия такие, — предупредил Угис. — Прямо с завода ты идешь платить за стекло, а потом — ко мне в общежитие. Если я еще не приду с работы, ты подождешь. Ясно?
— Хочешь своими глазами видеть квитанцию? — улыбнулся Липст.
Угис поперхнулся, уши его трогательно зарделись.
— Зачем ты так говоришь? — смущенно заморгал он белыми ресницами. — Ты мне друг, и я тебе полностью доверяю. Но есть одно важное дело. Приходи обязательно!
— Ну ладно, — согласился Липст. — Приду.
Общежитие находилось примерно на полпути от завода к центру в тихом, мощенном булыжником переулке. Древнее продолговатое деревянное здание неопределенного цвета. Чтобы попасть в него, надо пересечь небольшой дворик. Осенние дожди превратили зеленую мураву в огромную грязную лужу, и старый дом напоминал неуклюжую баржу на якоре. Это впечатление усиливали дощатые мостки, проложенные дворником от ворот до двери. Рядом катит воды могучая река, плывут гордые, большие корабли, а старая баржа зашла в тихий затон, чтобы дожить свой век, принося, пока возможно, пользу людям.
Длинный коридор с множеством дверей по обе стороны. Красные морковины огнетушителей — единственное украшение унылых стен. Впрочем, нет, вот и картина: довольно сносная репродукция «Кузнецов» Дейнеки. И еще есть черная доска объявлений с пожелтевшими правилами пользования кухней.
Мимо Липста прошмыгнул с кастрюлей и полотенцем знакомый парень из инструментального. В одной из комнат тихонько играли на аккордеоне. Липст внимательно смотрел на номера. Нужная дверь должна быть справа. Ну, как же — даже «визитная карточка» вывешена:
Робис КРАСТКАЛН
Угис СПЕРЛИНЬ
«Шикарно, ничего не скажешь». Липст поскреб ногтем плотный ватман и легонько постучал. В следующий миг косяки двери превратились в большую раму, заключившую портрет Угиса в полный рост.
— Давай, давай, заходи, — крикнул Угис. — Погляди, что за комната у нас с Робисом, — настоящий танцзал. Раньше тут жили шестеро, а когда Робис женится, я останусь здесь один.
Пока Липст дошел до середины комнаты, Угис успел рассказать всю историю общежития, сообщить, кто живет по соседству, сколько приходится платить за койку и когда здесь последний раз ремонтировали.
— Фактически дни этого пристанища уже сочтены, — Угис придвинул стул Липсту. — Общежития — атавизм, вроде хвостовых позвонков у человека. При коммунизме общежитий не будет. Теперь завод строит жилые дома. В прошлом году выстроили два. Скоро будет готов третий. Семейных в общежитии уже нет. Остались только одиночки…
— И такие, кто надеется, — Липст кивнул на Робиса.
— Это ненадолго, — Угис продолжал болтать. — Робис отработал на стройке четыреста часов. Робис, покажи Липсту письмо Мерпелиса, где он пишет, что жилищная комиссия предоставила тебе в новом доме комнату.
Робис счастливо заулыбался.
— Я подарил это письмо Ие.
— И что Ия сказала? — не унимался Угис, сегодня он был особенно говорлив. Глаза у него сияли, точно пуговицы на парадном генеральском мундире.
— Ия сказала, что это не письмо, а поэма. Ничего лучшего она в своей жизни не читала… Теперь, говорит, ее любимым поэтом будет Мерпелис…
Робису хотелось еще поговорить об Ие, однако…
— Угис, ты же спалишь новый костюм!
Сперлинь в ужасе подскочил, хлопнул себя по лбу и кинулся к столу. Перегревшийся утюг на спрыснутых брюках шипел, как локомобиль.
— Робис, займи гостя! Мне тут надо еще немножко повозиться. Прошу прощения.
— Ладно, ладно, — отмахнулся Робис и стал раскладывать бритвенный прибор.
— Если тебе скучно, можешь побросать вон ту штуку, — он показал Липсту на пудовую гирю.
Комната и в самом деле просторна и удобна. Фактически тут были почти две комнаты, — платяные шкафы делили ее на две части. В каждой стояло по кровати, письменному столу, тумбочке и по два стула. На половине Угиса книжная полка, глобус, несколько карт и чертежей. Зато имущество на половине Робиса брало своим весом: в углу — куча чугунных ядер, гантелей и прочих толкаемых, вздымаемых и растягиваемых снарядов. Взгляд Липста приковала фотография над кроватью Угиса: круглое добродушное лицо, чуть прищуренные глаза с большими, выпуклыми веками.
— Твой отец? — спросил Липст, подходя поближе к портрету. — Если приглядеться, сходство есть.
— Это на стенке-то? — Угис, кряхтя, жмет на утюг, словно хочет продавить им стол. — Сходство, говоришь? Нет, правда? И сразу узнать можно?
Угис выглядит весьма польщенным. На миг он даже отрывается от утюга и предается неподдельной радости.
— Да, — торжественно произнес он. — Это мой отец!
Робис громко фыркнул:
— Ишь ты…
Угис снова кинулся к утюгу. Он еще улыбается, но радость на лице погасла.
— Да, — признался он, — загнул малость, прошу извинить. Какое там — отец! Отцов так мало, что на всех не хватает. У меня отца даже и не было. На свет я появился сам по себе. А мать родила меня и забыла в больнице. Три кило двести граммов — сверток небольшой. Нет, Липст, это не мой отец. Это Тенсинг. Мне Казис подарил его.
— Тенсинг? Кто это такой?
— Ты не знаешь?! «Тигр снегов»… Он вместе с новозеландцем Хиллари взобрался на Эверест. Понимаешь, на самую высокую в мире гору, куда никто не мог взойти.
— А-а-а! — протянул Липст и тайком взглянул на фотографию еще раз. — Тенсинг, значит…
— На вид самый обыкновенный человек, верно? Из затерянного в горах племени. Раньше у меня на его месте висел Колумб. Когда я достал Тенсинга, Колумба снял. Нельзя же всю стену завешивать. Колумб жил пятьсот лет назад, в эпоху мрачного средневековья, а Тенсинг в одно время с нами.
— Надо было оставить, — вмешался Робис. — Бородатого Колумба Липст наверняка принял бы за твоего дедушку.
— На моей картинке Колумб был без бороды. А ты читал биографию Колумба?
— Нет, — честно признался Липст.
— В молодости Колумб был ткачом. Потом — коммивояжером. И все время ему не везло…
— Но ведь он открыл Америку!
— Это мы знаем теперь. Колумб не знал этого. Он искал путь в «Золотую страну Индию». Вообще он многого не знал и не понимал. Он сам был в тысячу раз мельче и незначительнее своего подвига. Ты почитай про него. У Казиса есть эта книжка.
Тихо поскрипывает под бритвой щетина Робиса. С нежным шипением скользит по брюкам утюг.
— Да, — мечтательно вздохнул Угис, плюнул на палец и пощупал, не остыл ли утюг. — Чудная мысль приходит мне иногда в голову: разве это не великое счастье, что я появился на свет человеком? Ведь с тем же успехом я мог бы родиться клопом или слепым червяком. Или, скажем, собакой. Собака не относится к презренным тварям, но ей не дано плавать по морям, брать штурмом вершины или открывать новые звезды…
— Ты его не очень-то слушай, — Робис повернул к Липсту намыленное по второму разу лицо. С белой бородой из пены и алыми яблоками щек он смахивал на добродушного Деда Мороза. — Угис неплохой малый, но голову заморочит кому угодно. Я‑то уж привык, меня этим не проймешь. А ты просто не слушай.
Липст рассмеялся.
— Угис, в конце концов я хочу знать, чем я обязан твоему приглашению. Может, у тебя какая-нибудь знаменательная дата?
Угис неторопливо отставил утюг, аккуратно сложил тряпицу, через которую гладил брюки, шагнул вперед и торжественно, как подносят на полотенце хлеб-соль, преподнес Липсту свои штаны.
— Вот, пожалуйста, — сказал он, — обряжайся и ступай, куда тебе сегодня надо. Пиджак висит на стуле.
— То есть как это? — опешил Липст.
— А вот так: надевай — и дело с концом. Костюм почти новый. Погляди сам.
Дальше разыгрывать невозмутимость Угису невмоготу. В восторге от своей затеи, он вертится вокруг Липста, точно юла, хлопает в ладоши, чуть не скачет на одной ноге.
— Ты же хочешь пойти, да? Я знаю, хочешь! Одевайся и ступай. Нечего раздумывать.
Искушение слишком велико.
«Да нет, это невозможно, — не верит своим ушам Липст. — Неужели стоит мне надеть этот костюм, и я опять увижу Юдите? Не может этого быть».
Он выискивает какие-то «против», хотя тысячи громких «за» ликуют в каждой капле крови. Но вот все «против» исчезли.
— Угис, факир ты несчастный! Ты совсем спятил! Думаешь, на меня налезет твой костюм? Не смеши!
— Должен налезть… Костюмы я всегда покупаю на вырост. Все швы выпущены, даже отвороты у брюк. Я считаю, это их виду не повредит. Казис сказал: брюки без отворотов теперь в моде.
— Факт остается фактом, — пробурчал Робис. — Всю ночь Угис порол и шил до самой зари.
— Ну, тогда я, пожалуй, примерю, — Липст потянулся за брюками.
Переодевание происходило молниеносно, как в цирке. Впервые в жизни Липсту помогают одеваться. Угис с Робисом попросту вытряхивают его из старой одежды и наспех всовывают в новую.
Брюки едва доходят до щиколоток, рукава пиджака чуть пониже локтей.
— Да-а, — первый нарушает мертвую тишину Липст. — Все-таки не годится. Ни в какую…
— Постой, я еще погляжу, — Угис не отступает и изо всех сил растягивает какой-то шов. Однако все его старания напрасны.
— Все-таки не годится, — вздохнул Липст.
— Все труды на ветер, — сказал Робис. — Да-а…
Угис стал на цыпочки и помог Липсту стянуть пиджак.
— Жаль, — тихо проговорил он. — Очень жаль.
— Ничего, — с деланной веселостью заменил Липст, взяв Угиса за плечи. — Спасибо, старик! Обойдемся как-нибудь. Сегодня не пойду. Ведь не в последний раз устраивают такой вечер.
— Оно, конечно, — согласился Робис.
Угис сел на стол и обхватил голову руками.
— Ничего, — Липст попытался улыбнуться. — Схожу в другой раз.
Угис сидит и трясет головой.
— Ур-рра! — вдруг вскочил он с радостным воплем. — Придумал! Ур-рра!
— Ну, что еще? — недоверчиво спросил Робис.