Юдите, приподнявшись на цыпочки, изучала номер троллейбуса.
— А разве тебе не все равно?
— Я хотел бы с тобой встретиться.
Юдите ответила не сразу.
— Ну, хорошо. Приходи в четверг. Сюда.
— Ладно, Юдите! Я буду!
— До свидания!
— До свидания!.. Юдите! Юдите! А во сколько?
— В семь?
— Да-да.
Троллейбус набирал ход. Липст, лавируя среди высадившихся пассажиров, бежал рядом.
Створки двери с треском захлопнулись. Липст остановился у тротуара и помахал рукой. Плюгавый человечек смерил Липста презрительным взглядом и стал громко возмущаться.
— Ни дать ни взять сумасшедший. Бежит, пихается, людям на ноги наступает…
Липст снова распахнул пальто, вытер лоб и медленно пошел назад. «Старикаша, дорогой, — думал он, — ну что ты шумишь? Вот как обниму тебя да подброшу!»
Липст присел на лавочку. От безмерности свалившегося на него счастья он вдруг почувствовал себя усталым.
VI
В четверг утром Сперлинь влетел в цех с таинственным и серьезным лицом. Липст не удержался от вопроса:
— Угис, тебя назначили председателем совнархоза?
Не удостоив приятеля ответом, Угис подал ему руку и тотчас захлопотал у конвейера. Белые брови энергично сдвинулись, лоб разделили три глубокомысленные складки. Если бы Угис не напоминал своим видом ежа, столь сосредоточенное лицо могло быть только у Сократа.
— Почему ты не отвечаешь? — не отставал Липст. — Это что — опять «китайское молчание»?
Угис отвел Липста подальше от Клары и, теребя пальцами пряжку на комбинезоне, еле слышно прошептал:
— Чрезвычайно важное дело…
— Правда?
— Никому ни слова! Пока что это только слухи, хоть и из надежных источников: в ближайшее время на заводе будет объявлен молодежный конкурс на лучшее рационализаторское предложение. Назначено девять премий.
— Вон что, — протянул Липст. Он надеялся услышать что-нибудь поинтереснее. — А у тебя есть какая-нибудь идея?
— Пока нет, — продолжал Угис заговорщическим тоном. — Но еще есть время. Лучше шанса и не придумать.
Липст огляделся по сторонам, до начала работы считанные минуты. Детали уже подвезли. Крускоп выбрался из конторки и пошел включать конвейер. Клара, тихонько напевая, спешила намазать губы и, глядя в зеркальце, корчила неимоверные гримасы. Робис разговаривал с одной из двойняшек. Судя по блаженному выражению его лица, должно быть с Ией. Тут же рядом стояла и Вия. Липст до сих пор не научился различать сестер. Они во всем копировали друг друга — одинаково одевались, разом шмыгали носами, даже кашляли одновременно.
Липст рассчитал, что до семи вечера оставалось еще одиннадцать часов. Настроение у него было лучше некуда. Жаль, что у Клары не выпало из рук зеркальце. Он поднял бы! И тогда появился бы повод сказать, что Клара сегодня выглядит на десять лет моложе. Липсту страшно хотелось каждому сделать что-то приятное.
— Я думаю, если ты очень захочешь, сможешь получить премию, — сказал Липст Угису. — Почему бы тебе не придумать что-нибудь заковыристое?
— Надо попробовать, — Угис переминался с ноги на ногу. — Девять премий, это немало.
— Даже очень много!
— И главное, конкурс будет закрытый. Личность автора не будет играть никакой роли.
Угис задумался.
— Это единственная возможность, — добавил он. — Сколько раз просил я мастера, чтобы отпустил меня учиться на токаря. Все только смеются… А я мог бы, честное слово…
— Почему бы нет? — согласился Липст. — Конечно, сможешь.
Желание Угиса учиться на токаря было для Липста новостью.
— Ничего… — продолжал Угис. — Главное, сохранять твердость духа. Быть смелым. Ты можешь обладать умом, выдержкой, мужеством. Но какой от всего этого толк, если не хватает смелости взяться за большое дело? Предположим, ты скульптор и у тебя есть хорошая деревянная колода. Из нее можно создать произведение искусства, но можно извести дерево и на ерунду — скажем, на зубочистки.
— А если нету таланта?
— Я дьявольски завидую талантливым людям. Им, конечно, успех дается в руки гораздо легче. А тем, у кого нет таланта, остается только настойчивость и сила воли. Ты прочитал книгу о Колумбе?
— Да. Завтра верну Казису.
— Не дает мне покоя этот Колумб. И не он один — тут и Амундсен, — и Скотт, и Беринг, и Беллинсгаузен… Когда говорят о спутниках, о ракетах, о полетах в космос и путешествиях на другие планеты, я всегда почему-то думаю об этих людях. Почему это были именно они? Быть может, сама природа наделила их особыми качествами? Я понимаю, что бывает талант, скажем, к пению, рисованию, к математике. Но ведь нет такого особого таланта открывателя новых земель. А может, есть? Как ты считаешь?
Такие чудные вопросы умел задавать только Угис. Липст пожал плечами. Он никогда не задумывался над подобными вещами.
Загудели электромоторы. Медленно заскользила лента конвейера.
— Молодые люди, проснитесь! — усмехнулась Клара и запела.
Она права — пора было начинать работать.
Ровно через десять минут после пуска конвейера Крускоп направляется в первый обход. Мутноватые глаза поблескивают холодным, колючим блеском. В руках трепыхается пенсне, белоснежный платок не протирает его, а судорожно точит, словно нож.
Липст подмигнул Угису и придвинулся ближе к конвейеру, чтобы мастеру было легче пройти мимо. Сегодня «аптекарь» как бутылка с нитроглицерином. И у Липста нет ни малейшего желания оказаться детонатором. Первый гром не заставил себя долго ждать. Он грянул над Робисом.
— Товарищ Красткалн, — голос «аптекаря» звучит приглушенно, но достаточно громко, чтобы его расслышало полцеха. — Я не возражаю, когда вы коситесь на крашеные брови и химическую завивку, но вынужден заметить, что нельзя косо устанавливать раму на конвейер.
— Ладно, Криш, — Робис виновато улыбнулся, обменялся взглядом с Ией и легко, точно играя, продолжал работать. — Это верно — одну, кажется, немного перекосил.
— А вот эта? Укреплена прямо?
— Эта прямо. Честное слово, Криш!
— Вы мне своим «прямо» не морочьте голову. Кому охота в рабочее время любоваться перманентами, может поступить в парикмахерскую, а не на велозавод!
Однако Робис есть Робис. Возле него Крускоп больше не задерживается. Чуть подальше более подходящие громоотводы, на которых можно разрядиться. Вон, скажем, увалень Крамкулан. До того как поступить на завод, он был дояром в Вараклянском колхозе.
— Послушайте, Крамкулан, сколько вы уже работаете на нашем заводе? — Крускоп тычет пальцем в шатун, поставленный парнем.
— Сколько? Сейчас… — Крамкулан углубляется в вычисления. — В сентябре вроде бы год.
— А раньше что вы делали?
— Раньше в колхозе на ферме работал, — с серьезнейшим видом и уже в который раз докладывает Крамкулан.
Крускопу только того и надо. Он мгновенно надевает пенсне, подскакивает вплотную к Крамкулану и, как из пращи, мечет в него колючие, хлесткие слова.
— Отправляйтесь обратно на ферму! Поняли? За полтора года ни черта ничему не научились!
Крускоп вырывает из рук Крамкулана ключ и ударяет по проплывающей раме.
— Это вам не коровье вымя! Здесь точность подавай! Я вас спрашиваю, этот болт затянут до конца?
Гроза медленно приближается. Липст время от времеци поворачивает голову — дистанция между ним и Крускопом сокращается. Мастер почти рядом. Липсту почему-то вспомнились школьные годы… Математик Инкуш садится за стол и неторопливо ведет пальцем по списку учеников.
«Отвечать пойдет…»
В классе тишина, как в часовне. На лице Инкуша не дрогнет ни один мускул, он смотрит в список, и, кажется, класс для него вообще не существует. И все же те, кто сидит за партами, удивительным образом, почти физически ощущают: сейчас, сейчас палец приблизится к моей фамилии… Есть!.. Ты затаил дыхание, стынет кровь в жилах… Мимо! Ты это чувствуешь очень отчетливо, словно палец учителя провел тебе по лбу…
Так было в школе, и там Липст не мог похвастаться чистой совестью, в особенности на уроках математики. Теперь он на заводе, и для тревоги, казалось бы, нет оснований. И все-таки тревожно. Со времени последнего разговора в конторке мастера между Липстом и Крускопом возникла явная обоюдная неприязнь.
«Старый черт, — думает Липст. — Кого-кого, а уж меня ты укусишь наверняка». Липст больше не косится в сторону и с преувеличенным усердием сосредоточивается на работе. Еще немного — и он сам вместо цепи обовьется вокруг зубчаток и ввинтится вместо болта в резьбу.
«Аптекарь» стоит за спиной и смотрит. Он стоит по меньшей мере в двух шагах, но Липсту кажется, что тот, словно рысь, вскочил к нему прямо на плечи.
«Что? Ни к чему не можешь придраться?! Не можешь, да?!» Неприятное чувство нависшей угрозы сменяется у Липста желанием что-нибудь отчубучить. Лихо присвистнув, он выметывает цепь на зубчатки, как факир змею.
— Товарищ Тилцен!
Липст вздрагивает. Ну, ясно! Он так и знал: «аптекарь» придерется. Разве не ждал он этого?
— Слушаю, мастер!
— Вы полагаете, что монтажные детали привозят, чтобы они валялись на полу?
— Нет, я так не думаю.
— Ну, тогда поднимите. Что стоите, будто аршин проглотили? Может, ждете, чтобы я поднял? Извольте, могу! Не трудитесь, молодой человек. Не утруждайте себя, пожалуйста!
И Липст не успевает опомниться, как «аптекарь» уже подхватил упавшую цепь и швырнул на стол.
— Не трудитесь, молодой человек! Не переутомляйтесь, ради бога. А то у вас потом не хватит сил бегать по вечеринкам. Чего доброго, еще не сможете вытащить пробку из бутылки!..
Мастер Крускоп направляется дальше. Он уже не выглядит таким сердитым. Обойма расстреляна.
Липст посмотрел вслед «аптекарю». Показать бы ему сейчас язык да длинный нос! Но Липст только покачал головой, с удовлетворением отметив про себя, как смешно у «аптекаря» отвисли сзади брюки.
Обойдя конвейер, Крускоп заходит в свой стеклянный отсек. Это настолько приятный момент, что даже Клара вопреки обыкновению прерывает песню: