— Когда как. Даже если любовь большая и красивая, два человека не могут быть всю жизнь счастливы от одного того, что они всегда вместе. Перед любовью надо поставить еще какую-то важную цель, далеко впереди. Вот тогда — да. Тогда дело надежное.
— По мне твоя теория слишком умна. Ты мыслишь каллиграфически, с разными там завитушками. А вот если взять просто — может человека сделать счастливым красивый цветок, ясный день или необычный пейзаж?
— Может. И как еще, — признал Угис. — Но это будет счастье на миг. Короткий, случайный миг радости. Ты читал «Письма французских коммунистов, приговоренных к смерти»?
— Не попадалось.
— А последнее письмо Иманта Судмалиса?[3]
— Нет.
— Тогда послушай! — Угис прислонился спиной к стене. — Приговоренный к смерти человек ждет рассвета, когда приведут в исполнение приговор. Настала его последняя ночь. За дверью камеры ходят часовые. Черное небо за решеткой окна уже бледнеет. На полоске тонкой бумаги обломком графита Имант пишет прощальное письмо жене. Еще неизвестно, дойдет ли оно. «Умирать не хочется, но я ни о чем не сожалею. Я счастлив, что жизнь прожита не впустую. Если бы у меня была возможность начать ее сначала, я пошел бы тем же путем, каким шел до сих пор. Не оплакивайте меня и не скорбите. Овода тоже расстреляли весной на заре, когда пробивалась первая трава…»
Они стоят и смотрят друг на друга.
— Дальше не помню, — сказал Угис. — Я тоже был бы счастлив, если бы смог перед смертью написать такое письмо. В нем есть и любовь и все. Ах да, про любовь я, кажется, пропустил. Письмо длинное.
Тишина. В небе над городом полыхнуло алым. Может, то был сполох, может, отблеск от заводской котельной. Вдали проехал вагон с трамвайными служащими. Переговариваются ночные сторожа, их голоса слышно за квартал.
— Который час? Четыре? Тогда еще можно как следует вздремнуть.
Липст шагает, подставив грудь ветру. Угиса мучит насморк.
— Не пора ли тебе домой, Угис?
— Нет, нет! Мне торопиться некуда. Лучше потолкуем.
— Я на твоем месте пошел бы домой.
— Нет! У меня еще есть время! Редко удается так поговорить.
Вдруг откуда ни возьмись навстречу Казис. Он проводил Вию и возвращается домой.
— Вы что торчите на улице в такой час? Митингуете?
— Толкуем о жизни, о счастье и о прочих деликатных вещах, — ответил Липст. — Может, присоединишься?
Казис молчит. Он задумался. Но вид у него счастливый, и это сразу бросается в глаза.
— Пойдем-ка, Угис, домой, — предлагает он. — Пора бы и вздремнуть.
— Нет, нет! Домой не пойдем. Поговорим лучше.
— А я пойду, — Казис зевнул. — Спать охота.
Угис откашлялся, будто хотел что-то возразить, но с места не двинулся. Наконец он заговорил, обращаясь к Липсту:
— Я хотел попросить тебя… Я понимаю, что это очень неудобно. Но…
— Ну, давай выкладывай!
— Не мог бы я сегодня переночевать у тебя? Понимаешь… у Робиса осталась Ия. Одному надо было уйти — Ие или мне. У них свадьба… Потому я решил, что на этот раз надо уйти мне…
Угис смотрит на Липста, Казис на Угиса.
— Ты прав, — сказал Липст. — Пошли. Будешь спать по-царски. Как я сам не догадался!
— Погодите, ваше величество, — Казис схватил Угиса за пуговицу. — Пойдем в общежитие. У меня сегодня места хватит. Фрицис уехал в Москву, одна кровать свободна.
Разумеется, Угис тут же принимает приглашение Казиса. Со своим божеством он никогда не спорит.
Они уже попрощались и совсем было разошлись, когда Казис вдруг остановил Липста:
— Липст, я все собираюсь тебя спросить: а ты не собираешься устраивать свадьбу?
Липст принужденно усмехнулся.
— Об этом даже говорить излишне, — Угис ринулся на помощь другу. — Липст с Юдите — друзья, и только. Верно, Липст?
— Верно.
— Ну, ладно. До понедельника!
Дальше Липст идет один. Он снова думает о Юдите, как встретится с ней, что скажет. Сейчас Юдите спит. Этот самый месяц, что светит на уличный асфальт, сияет и в ее окне. А пестрый пластмассовый попугай на шелковом шнурке чуть покачивается от дыхания Юдите.
Словно брошенный озорным мальчишкой камешек, падающая звезда перечеркнула небо наискось.
«Надо бы что-то задумать», — подумал Липст. Но пока он размышлял, звездочка погасла.
VIII
— Липст, ты не забудь, о чем мы с тобой договаривались!
— Не забуду.
— Ну-ка, повтори, что ты должен сделать?
— Я должен прийти к тебе в общежитие.
— Во сколько будешь?
— Трудно сказать. Сегодня вечером вряд ли удастся… Я зайду завтра. Завтра наверняка. Во сколько ты хочешь?
Угис бросил взгляд через плечо.
— Ах, так, — сказал он, — понимаю. Нет, нет. Тогда сегодня не надо. Давай завтра. Мне очень важно выслушать твое мнение, и я покажу тебе эскизы чертежей.
— Договорились, Уги. Приду обязательно.
Липст отработал шесть часов и стал собираться домой. У конвейера его место занял Саша Фрейборн, неприметного вида тихий человек, который первую половину дня занимался всякими вспомогательными работами: подметал помещения, навинчивал ниппели на спицы, подвозил детали на сборку. Шумным Саша Фрейнборн становился только в дни получки. Позднее он обо всем очень сожалел, вид у него бывал помятый, и обед ему заменял хлеб всухомятку.
Выйдя из ворот завода, Липст прежде всего направился к ближайшему телефону-автомату. Он находился неподалеку, в парадном большого дома. Номер Липст знал на память, три пятиалтынных были положены в карман еще с вечера.
С бьющимся от волнения сердцем он опустил в аппарат монету и снял трубку. Сигнала не было. Липст немного подождал и повесил трубку. Монета не выпала. Липст попробовал еще. Номер он набрал старательно и не торопясь. Результат тот же. Было слышно, как монета падает в копилку. Липст разозлился и задубасил кулаком по аппарату. Никакого толку! Автоматический воришка равнодушно поблескивал никелированными пластинками. Совесть ему на заводе не вставили.
За квартал отсюда была еще одна телефонная будка. Там пришлось долго ждать. Бойкая рыжеволосая девица, удобно прислонившись к стеклянной стенке, долго и подробно рассказывала кому-то о своих похождениях в сочинском доме отдыха. Потом она попросила к телефону тетю Соню и завела бесконечную одиссею с самого начала.
Перед Липстом в очереди стоял нервозный человечек в широких брюках и с пуговкой на кепке.
— Кончайте же! Сколько вы еще намерены разговаривать? — время от времени взывал он к совести рыжей девицы.
Поскольку рыжая никак на его замечания не реагировала, он решил поделиться своими соображениями с Липстом.
— Безобразие, — сказал он, — мне надо звонить в больницу, а она тут болтает. Я бы поставил телефонные будки отдельно для мужчин и для женщин.
Липст улыбнулся.
— Что вы смеетесь? — обиделся человек. — Это не мой проект — американский. Янки — народ практичный. Почему мужчины должны страдать, когда бабам взбредет в голову потрепаться?
Наконец рыжая повесила трубку. Мужчина рванул дверь и ринулся в будку. Они фыркнули друг на друга, как две разъяренные кошки. Мужчина не соврал. Он позвонил в больницу. Заведующему складом. И болтал еще дольше, чем та женщина.
Третий пятиалтынный оказался счастливым. Раздалось два долгих гудка и после них отчетливо и совсем близко прозвучало «слушаю» Юдите.
— Да, да… Добрый вечер. Это я, — громко и торопливо сыпал словами Липст.
Голос у него вибрировал, как у итальянского тенора, но Липст ничего не мог с этим поделать.
— Не слышу. Ни одного слова!
Липст закричал еще громче, но вспомнил, что не нажал на кнопку.
— Юдите, теперь слышишь меня?
— Теперь да.
— Я тебя слышу очень хорошо.
— У тебя опять шея голая? Голос какой-то. простуженный.
— Нет. Я дрожу от злости. Передо мной тут один тип целых полчаса болтал.
— И ты ждал… Бедный мальчик…
Юдите еще никогда не разговаривала с Липстом таким тоном — голос звучал нежно и заботливо.
— Повтори, пожалуйста. Я что-то не разобрал… Жуткий треск в трубке.
— Я сказала: противный мальчишка!
Тон Юдите придал Липсту храбрости.
— Я хотел бы встретиться с тобой! — крикнул он.
— Трещит и трещит. Что за телефон!
— Я хочу встретиться с тобой!
— Повтори еще раз.
— С удовольствием. Хоть десять раз: хочу с тобой встое-тить-ся! Встре-тить-ся!
— Сегодня?
Она обещала прийти «туда, где всегда». Через три часа. В семь.
Липст повесил трубку и лихим прыжком выскочил из будки. Снаружи никого не было. Сколько же времени он говорил?
Он решил разбивать в себе выдержку и с этой целью прийти на троллейбусную остановку точно в назначенное время. Ровно в семь. Ни секундой раньше!
В известной степени это ему удалось. Если не считать пятнадцати минут, которые он потратил на тщательное и всестороннее изучение витрины посудохозяйственного магазина.
На этот раз Липст заметил Юдите издалека. Она шла по противоположной стороне улицы. Юдите тоже увидала Липста. Между ними непрерывным потоком катились грузовые и легковые машины. Липст и Юдите стояли друг против друга будто на берегах реки. Потом оба, почти одновременно, пошли через улицу и встретились посередине.
— Здравствуй, — сказал Липст. — Сегодня вечер теплее, чем в прошлый раз, правда? И с неба ничего не падает.
Юдите выглядела немного утомленной.
— Погода препротивная, — сказала она, берясь руками за локоть Липста. — Я, наверное, опоздала?
Автомашины проносятся совсем рядом и обдают их едкими выхлопами бензина.
— Здесь не очень удобно стоять, — Юдите прижалась к Липсту. — Отойдем к тротуару.
Липст взял Юдите за руку и потащил за собой. У толстой афишной тумбы они остановились
— Сегодня мы могли бы куда-нибудь пойти.
Липст, не отрывая взгляда, смотрел на Юдите.
Она была, как всегда, красива. Только необычно задумчива. На какой-то миг тень сомнения легла на ее лицо. Лишь на миг, но Липст успел ее заметить.